Информаторы (Стукачи под прикрытием) - Валерий Михайлович Карышев

Жиденькие еще пока ручейки талой воды пробивали себе дорогу среди посеревших сугробов.

Посоветовавшись с женой, они купили частный дом под Рязанью, в поселке городского типа. Поселок назывался Снегирев и даже был обозначен на областной карте. Больше всего проблем было с тещей, которая никак не могла понять, зачем беременной дочери понадобилось уезжать так срочно из Москвы в такую глухомань. Татьяна как-то сумела выкрутиться, практически ничего не объясняя.

Особого выбора с работой не было, и Григорий устроился на местную фабрику. С удивлением он обнаружил, что вполне можно жить и тут. Впрочем, после перенесенных испытаний любое спокойствие казалось ему раем.

Тарасов приехал к обеду, в воскресенье.

— Молодежь, будете кормить человека с дороги?

Татьяна быстро накрыла на стол. После обеда мужчины устроились на веранде.

Тарасов сообщил, что родители приедут к ним через неделю.

— Олег Андреевич, расскажите, пожалуйста, чем все дело закончилось? — осторожно попросил он Тарасова.

— Да тем, чем и должно было закончиться. Миронов получил новый срок за побег и ношение оружия. Семагина взяли — теперь отмазать его некому. Да и не только его одного.

— Вы когда-то говорили, что для вас это еще и личное дело, — напомнил капитану Григорий.

— Так оно и есть, — не стал возражать тот. — Помнишь старшего лейтенанта Ходакова, моего друга?

— Помню, как не помнить!

— Понимаешь, когда он погиб, я места себе не находил. Короче, я решил раскопать, кто же навел тех молодчиков на конспиративную квартиру. Меня ведь не просто тогда выдернули звонком, а с расчетом, чтобы подозрение в гибели товарища в первую очередь пало на меня.

— Я знаю, кто нас вложил тогда, — неожиданно выдал Григорий. — Костя. Я же еще раз с ним неожиданно встретился, только не стал говорить вам.

— Костя — наш человек, агент федеральной службы. К устранению Улыбки и твоему аресту он имеет непосредственное отношение, не спорю. Но к нападению на квартиру — никакого. Это дело рук Хвороста и полковника Семагина. Теперь я уже это знаю! Никто не мог устроить побег Чалому, да информацию по спецквартире раздобыть могли только через него. А подставить хотели капитана Тарасова — поэтому это и стало моим личным делом!

— Олег Андреевич, скажите, неужто в этом уголке Москвы золото нашли?

— Это ты к чему?

— Я так понял, что все войны были из-за территории.

— Любой уголок Москвы — золото. А этот — в особенности. Все началось с того, что в начале перестройки рынок заняла ОПГ с Кавказа.

— Наркота?

— Не только. Там много чего было… Их устранили, и чтобы впредь не возникало подобных проблем, к Хворосту подключили Костю. Поначалу все было хорошо, — Тарасов нехотя вздохнул. — Но проторенная дорога, она же манит! Вот тут и начали возникать проблемы.

— Теперь луневские там стоят?

— Они самые.

— Бег по кругу, — неожиданно сказал вслух Григорий. Помолчал и спросил: — Так, значит, Костя всегда на вас работал?

— С какого-то этапа — да.

— А Семагину что нужно было? Хотя это понятно — чтобы там встала мироновская бригада.

— Совершенно в точку.

— А почему меня?.. Почему я?..

— По двум обстоятельствам. Нужен был козел отпущения за Василия Смирнова. Как-никак — вор в законе убит! Второе: кому нужны живые свидетели?

Григорий молчал некоторое время, затем с обидой заметил:

— Выходит, что с самого начала я вроде чьей-то пешки был? Я это чувствовал!

— Пешкой ты стал, — справедливо заметил ему на это Тарасов, — когда по приказу бандитов со стволом и рацией под аркой дома торчал! Ты влез в жестокую игру, где каждому — свое место. И редко кто в ней начинает в качестве ферзя. В основном все пешки. А вот до королей дослуживаются даже не одна из восьми. Тебе повезло, ты сошел с доски целым и невредимым. Обычно в этой игре убивают противника. Пленных, как и в шахматах, знаешь ли, не берут! Так что тебе повезло.

— Знаете, — неожиданно рассмеялся Григорий, — меня всю жизнь все считали везунчиком.

— Можешь и дальше считать себя таковым, — серьезно заметил Тарасов.

Весенняя капель падала на доски крыльца, выбивая частую дробь. Григорий поднял голову к небу и прищурился на солнце. Говорить больше ни о чем не хотелось.