Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

— Неужели — война?!..

— Товарищи, разговоры потом, — сказал Коноплянов, постучав по столу костяшками пальцев. — Сейчас — о деле. К вашему сведению — в Келуе, Кошице и других городах Чехословакии, Польши и иных стран, находящихся под пятой гитлеризма, созданы специальные школы разведчиков, где обучаются будущие агенты для заброски в СССР в качестве шпионов и диверсантов. Наши задачи…

Виталий Николаевич еще минут двадцать говорил о необходимости принятия срочных мер по наблюдению за воздухом, соблюдению режима строжайшей бдительности, о взятии под особый контроль кошар в горах, колхозных станов, аулов в отдаленных и глухих ущельях — на случай возможной высадки вражеских парашютистов.

— … вся ответственность за выполнение этих задач ложится на вас, Виктор Иванович, — вставая, заключил Коноплянов.

— Есть, — коротко отозвался Гоголев.

Открылась дверь и вошел секретарь, застыв у дверей в почтительной позе.

— Что там еще?

— С вами хочет говорить управляющий Госбанком. Сказал — очень важно.

— Переключите.

Дождавшись, пока за секретарем закроется дверь, Виталий Николаевич сел к телефонам и поднял трубку.

— Да, я. Здравствуйте. Что?!. — он сдвинул к переносице седеющие густые брови и с силой опустил ладонь на стол. — Говорите яснее! Да… Когда это произошло? Как? Повторите, я запишу… — он выдернул прямоугольный листок бумаги из пачки таких же, плотно уложенных в пластмассовой узкой коробке без верха, стоявшей возле письменного прибора, пошарив по столу, нашел ручку и что-то размашисто написал, придерживая бумажку локтем другой руки. — Хорошо. Все. Примем меры.

Положив трубку на рычаг так осторожно, как будто она была сделана из хрупкого стекла, Виталий Николаевич с минуту молча смотрел на притихшее совещание, переводя сразу ожесточившийся взгляд с одного лица на другое.

— Вот. Пожалуйста. Извольте радоваться, — наконец буркнул он. — А все наша недоработка. Ерундой занимаемся, а настоящие рецидивисты творят, что им заблагорассудится…

Никто не проронил ни слова.

Коноплянов встал, оперся обеими руками на край стола.

— Вчера, то есть третьего мая, кассир Шахарской прядильной фабрики Барсуков получил в Госбанке четыреста сорок шесть тысяч рублей — зарплата рабочих и служащих за вторую половину апреля — и скрылся с этими деньгами в неизвестном направлении… — Виталий Николаевич сделал паузу. Говорил он таким тоном, как будто деньги похитил кто-то из присутствующих. — Кассира сопровождал начальник сторожевой охраны фабрики Кумратов, вооруженный пистолетом ТТ. Оба до сего времени не вернулись ни домой, ни по месту работы… Ясно — удрали с деньгами. И вот что, товарищи, — подобное преступление, совершенное сразу после всенародного праздника Первое мая, я лично рассматриваю, как политическое: рабочие и служащие фабрики остались без зарплаты… Мы только что говорили об усилении бдительности, а вот, извольте радоваться…

Снова зазвонил телефон.

— Коноплянов слушает… Здравствуйте, Геннадий. Максимович. Да, получили. Принимаем меры. Конечно, обязательно…

— Первый, — шепнул Гоголев Леонтьеву.

— Геннадий Максимович требует немедленно задержать преступников, — сказал Коноплянов, закончив разговор с секретарем обкома. — Предпринимайте, говорит, что хотите, — чтоб были… Дал сроку трое суток… Что будем делать?

В голосе начальника управления зазвучали просительные интонации. Все уже знали, что Виталий Николаевич, не будучи профессиональным юристом, имел весьма смутное представление о следственной тактике, процессуальных нормах и прочих премудростях сыска — его стихией была административная работа. В гражданскую он служил в рядах Красной Гвардии, командовал дивизионной разведкой, получил тогда орден боевого Красного Знамени. В период восстановления народного хозяйства страны был директором довольно крупного овцесовхоза и сумел вывести его в число передовых. Пост же начальника областного управления НКВД требовал специальных знаний и навыков, которыми Виталий Николаевич не обладал и приобщаться к которым, видимо, не собирался, надеясь на собственный здравый смысл и… на своих заместителей.

Гоголев, едва заметно улыбнувшись, заговорил первым.

— Я предлагаю следующее: разумеется, возбудить дело по факту происшествия, затем — истребовать из Госбанка чек, по которому кассир Барсуков получил четыреста сорок шесть тысяч рублей, записать номера купюр, если это известно в Госбанке, и оповестить о них все финансовые учреждения, сберкассы и крупные магазины, затем допросить директора фабрики, главного бухгалтера и других лиц с целью выяснения, что представляли собой Барсуков и Кумратов, выявить их знакомства и связи, разослать ориентировки всем органам НКВД Северного Кавказа и отделениям милиции, которой подследственно это преступление. Коноплянов нахмурился.

— Разведем опять бумажную волокиту, а эти головорезы преспокойненько смоются, — нерешительно сказал он и отыскал глазами Бондаренко.

— Берите быка за рога, Сергей Тимофеевич. Действуйте быстро. И — баста! Все свободны.

Оставшись в одиночестве, Виталий Николаевич связался по телефону с начальником Джегутинского райотдела НКВД, не стесняясь в выражениях отчитал его ни много, ни мало — за то, что он проглядел в лице Барсукова и Кумратова рецидивистов и классовых врагов государства, предложил найти их в течение суток и швырнул на рычаг трубку так, что она соскочила и, упав, повисла на проводе под столом. Водрузив ее на место, он вызвал к себе помощника по кадрам и секретаря парткома. Долго говорил с ними о деловых качествах чекистов, обслуживающих Шахарскую прядильную фабрику. В этом был весь Коноплянов с его отошедшим теперь в прошлое стилем руководства, к сожалению, не всегда и не во всем основанном на доверии и уважении к людям.

Коноплянову, развившему в этот день бурную деятельность, пришлось даже ночевать в своем кабинете. До поздней ночи он сидел у телефона, принимая только тех посетителей, которые являлись от Гоголева с докладом по поводу розыска Барсукова и Кумратова. Сделано было немало, однако это не могло избавить Виталия Николаевича от тревожного предчувствия, что по прошествии оставшихся двух с половиной суток (срок, поставленный Воробьевым), он не сумеет доложить первому секретарю обкома о поимке преступников.

В середине дня основательно похолодало, сначала пошел несильный, но холодный дождь, задул резкий северный ветер, и вскоре на распустившуюся зелень, на мокрые тротуары, крыши домов, кружась и мелькая серыми мухами, повалили рыхлые хлопья снега. Такой погоды в мае старожилы Черкесии не помнили уже лет десять.

Часам к восьми вечера мокрые, грязные, в заляпанных ошметками глины шинелях, прибыли Дуденко и Маремкулов. Первый безрезультатно обследовал весь правый берег Кубани от городского рынка до Псыжского разъезда, второму повезло несколько больше. Абдул Маремкулов, конечно, не замедлил воспользоваться этим и, с плохо скрываемым торжеством, бросая изредка косые взгляды на своего незадачливого на этот раз соперника, доложил, что ему удалось найти свидетеля, зверолова, который накануне ставил в лесу ловушки и неподалеку от лесосеки услышал выстрелы и крики. Коноплянов поморщился.

— Охотничий сезон начался, — сказал он. — Вы знаете, лейтенант, что такое «гай»?

— Так, немного, — замялся Абдул.

— То-то же. Охотничий гай — это когда целая группа людей выгоняет зверя на линию застрела. Вот вам стрельба и крики. Что еще?

Маремкулов померк.

— Ничего. Я ограничил свои действия проверкой проселочных дорог, как мне было приказано.

— Ладно. Составьте письменное донесение.

— Я уже передал Виктору Ивановичу… а вот и он сам. В кабинет вошли Гоголев и Леонтьев.

— Ну, что?

Виктор Иванович сел. Он никогда не ожидал приглашения. Постояв немного, сел и Леонтьев.

— Директор Шахарской фабрики не мог сообщить ничего, порочащего Барсукова и Кумратова. Впрочем, как и другие руководящие ее работники. Правда, из личного дела Барсукова известно, что в прошлом он был в деникинской армии в чине поручика. Однако перешел к красным и с тех пор верно служил Советской власти… За Кумратовым — ничего…

— Мало ли что! — перебил Коноплянов. — Знаем мы этих бывших белогвардейцев! Кто, кроме них двоих, мог взять деньги? Оба же исчезли!

По губам Гоголева скользнула его обычная, едва заметная скептическая усмешка: он не любил выводов поспешных и скоропалительных.

— Пока не знаю. Возможны и другие варианты.

— Какие, например?

— Пока рано что-либо утверждать, — вступил в разговор молчавший до сих пор Леонтьев, — но…— и посмотрел на все еще стоявших у порога Дуденко и Маремкулова.

— Да, — кивнул им начальник управления. — Вы свободны.