Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Кларов Юрий Михайлович

— Извините, — вновь перебиваю я художника, — а где же нам теперь взять этого самого царя, когда мы его убили?

— Грех убийства царя русским на себя брать незачем!

И тут я сталкиваюсь с Евстратовым, тоже москвичом. У всех нас в армии обостренное чувство землячества. Земляк — это уже близкий человек.

— Куда топаешь, не в замок ли к принцессе? — интересуется он.

— Про какую принцессу ты толкуешь? — не понимаю я.

— Про жену нашего нового взводного Ирину. С неделю, как приехала. В библиотеке работает. Клевая у взводного жена! Ну, да сам увидишь, — говорит он, сладко прикрывая глаза чуть синеватыми веками с длинными ресницами.

Я поднимаюсь на второй этаж клуба, вхожу в читальный зал и вижу бродящих между стеллажами, копающихся в книгах и журналах солдат и скучающую девушку в клетчатой рубашке за столом библиотекаря.

«Так вот она какая, жена взводного. Недурна!» — мелькает у меня в голове.

— Здравствуйте! — обращаюсь я к ней. — Помогите мне, пожалуйста!

Библиотекарь вскидывает серые печальные очи:

— В чем вам необходима помощь?

— Можно посмотреть что-нибудь в газетах о военных учениях? Мне замполит приказал написать заметку в стенгазету на эту тему.

— Идите за мной, — сухо говорит она, поднимаясь. Мы подходим к столу у окна, на нем с десяток стоп с подшивками из газет и журналов. — Вот военная пресса, — указывает библиотекарь на подшивки и возвращается на свое место.

Над подшивками я провожу больше двух часов, внимательно читая газету за газетой, журнал за журналом, выписывая, на мой взгляд, интересные факты и рассуждения в тетрадь. А уже в казарме, ориентируясь на газетный стиль, я описываю наши учения. К отбою заметка у меня готова.

— Так-то, товарищ полковник, — радуюсь я. — Вы дали мне на заметку три дня, а я управился за полдня. Теперь два с половиной дня я могу просто торчать в клубе, читать, что нравится, или играть в бильярд.

Утром, отметившись в библиотеке, я бегу в бильярдную, нахожу себе партнера, и тут… шаркая ногами по паркету, натертому до зеркального блеска, появляется Понько. Его светло-голубые маленькие глазки впиваются в меня, словно два холодных щупальца. Он тяжело вздыхает и спрашивает:

— Покажите, что сделали!

Я вытаскиваю из-за ремня тетрадь и отдаю ее замполиту. Он, перелистав несколько страниц, еле слышно шепчет, а точнее шипит:

— Чадо в погонах посидело часок в библиотеке, нарыло из газет каких-то глупостей и давай шары гонять?! — Шепоток полковника приобретает мощь паровозного гудка: — Я-я-я за такую стряпню в-а-а-с на десять суток упеку! А-а-а, ну! Ш-а-а-а-гом марш в библиотеку!

— Есть! — рявкаю я с испугу и кидаюсь вверх по лестнице.

— И чтобы из нее не выползать. Буду сам проверять! — кричит полковник вслед.

Только в читальном зале, когда за мной захлопывается дверь, я говорю себе: «Фу, слава Богу, пронесло! А то бы снова сидеть мне на губе в комнатушке с местом для заслуженного отдыха, похожим на маленькую сценку». Библиотекарь в той же, что и вчера, рубашке, но с повязанным на шее атласным платком, смеясь, спрашивает:

— Досталось?

— Немного! — отвечаю я, садясь за стол.

— А что случилось-то? От крика замполита стены дрожали, — интересуется она, откидываясь на спинку стула и щурясь, как от яркого света.

— Моя заметка ему не понравилась, — раздраженно говорю я.

— А почему он именно вам поручил ее написать? — допытывается библиотекарь, мягко, подушечками пальцев, поправляя прическу.

— Не знаю! Может, решил, что если я песни сочиняю, то уж заметку-то как-нибудь накропаю.

— А вы действительно песни сочиняете? Спойте! — просит библиотекарь, и глаза ее заметно оживляются.

— Только не сегодня. Сегодня мне надо заметку писать, — говорю я, — иначе полковник меня точно на губу упечет.

Мы замолкаем, и каждый начинает заниматься своим делом. Она ищет для подошедшего к ней читателя книжку, а я снова перелистываю подшивки.

Библиотекарь не подходит ко мне до тех пор, пока читальный зал не покидает последний солдат. Как только за ним закрывается дверь, она берет мою тетрадь и внимательно читает все от первой до последней строчки, а потом произносит как приговор:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не интересно. Ни про себя, ни про людей! — При этих словах голос библиотекаря становится какой-то искательный. Она краснеет и смущенно заправляет прядку волос за маленькое розовое ухо с сережкой. И тут со мной что-то происходит. Я забываю про заметку. Я забываю, что я солдат, а библиотекарь — жена моего взводного. Она, все еще с горящими щеками, как-то неловко и угловато кладет на стол мою тетрадь, накрыв ее ладошкой, и спрашивает: — Как вас звать?

У меня перехватывает дыхание, и я, желая от конфузливости выглядеть понаглее, задерживаю ее руку, смотрю в ее потемневшие, ставшие очень внимательными глаза и отвечаю:

— Гена.

— А я Ирина, — представляется библиотекарь.

— Мне известно ваше имя, — говорю я.

И вдруг я замечаю, что у Ирины очень много маленьких родинок. Они начинаются на щеке, сбегают ниже и пропадают за шейным платком. Я задыхаюсь, глядя на эту тропинку из родинок, и крепко сжимаю ее пальцы.

— Бедненький, — шепчет она ласково, проводя свободной рукой по моему лицу.

И тут же меняется! Со щек Ирины сходит румянец, и ее взгляд приобретает жесткость. Она иронично замечает:

— Я здесь хоть и новенькая, но знаю, что солдат глазами должен есть командиров, а не их жен! — убирает руку со стола и бесцветно интересуется: — Вам что-нибудь почитать?

— Да, что-нибудь новенькое, — так же бесцветно отвечаю я.

— Вот здесь есть про армию, — она протягивает мне журнал.

— Нет. Мне что-нибудь про любовь! — с наигранной страстью заявляю я.

— Гена, а вам про какую, про счастливую или несчастную? — вновь меняя тон, вопросительно, будто ожидая продолжения разговора на эту тему, спрашивает Ирина.

— Конечно, про счастливую! — отвечаю я.

— А у кого она счастливая, ты знаешь таких? — внезапно переходит она на «ты» и глядит на меня, силясь улыбнуться, да, видно, ей это сейчас не под силу. Не справляясь с дрожащими губами, Ирина поднимает на меня глаза и говорит: — Ладно, давай о тебе.

— Зачем это? — удивляюсь я.

— Лето выдалось сухое, совсем без дождей, без гроз, и вот у меня сейчас, сию секунду появилось желание вызвать грозу, вихрь, бурю! — Ирина, сверкнув глазами, вдруг опускает голову и, помолчав, продолжает уже обыденно: — В женсовете мне объяснили, что офицерские жены должны, как и их мужья, думать о солдатах, заботиться. Так и нужно. Но большинство офицерских жен, как я заметила, воспринимает вас скопом, а я хочу заботиться конкретно о тебе.

Я ставлю свой стул рядом со стулом Ирины, закидываю руки за голову и, чувствуя ее дыхание и приятный запах духов, говорю снисходительно:

— Что же, пусть будет по-твоему.

Ирина встает и начинает ходить по читальному залу, то завязывая, то развязывая атласный платок на шее, то озирая глазами свои книжные запасы, то опуская ресницы. Я замечаю, что у нее над верхней губой, покрытой темным пушком, выступают капельки пота. Я молчу, глядя на нее, а Ирина, кажется, и не замечает меня. Потом, как очнувшись, молвит:

— Время идет и идет — и ничего особенного не происходит. Все, что было раньше, то же и сейчас. Человек-то не меняется. Гена. Ни в какие времена человек не меняется!

Она накидывает платок на плечи и пристально глядит на меня. Затем привстает, облокотившись на стол, подвигается ко мне, и в незастегнутом вороте рубашки я вижу ее пышную грудь. В библиотеке наступает такая страшная тишина, что слышно бешеное биение моего сердца. Но тут же она внезапно выпрямляется.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как же ладно эта Ирина сложена — гитара! Она дает знак! Я беру аккорд, а затем изменяю постановку пальцев, перехватываю гриф, и появляется мелодия. Ее сила растет. Я чувствую это. Шепот одежды, язык тела, горение кожи… Моя плоть и всесилие чувств! Теперь ее мелодия… Она спускается ко мне, я принимаю ее, и мелодия проникает в меня! Мы ощущаем друг друга, соприкасаясь кончиками пальцев, ладонями, и эти прикосновения робкие, как первый взгляд. А тело уже не шепчет, оно кричит языком крови. Искра жизни перерастает в пламя, сжигающее все на своем пути…