Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Когда Маремкулов, нерешительно постучав и услыхав низкое басовое «Да?» Гоголева, вошел в кабинет, там уже сидели у приставного столика Леонтьев и Бондаренко.

— Садитесь, — кивком ответив на приветствие лейтенанта, сухо сказал Виктор Иванович.

От его широких плеч, погрузневшей к пятидесяти годам фигуры и открытого простого лица, с крупными, очень русскими чертами, исходило впечатление спокойствия и уверенности. И только немного резковатый глубокий бас показывал, что он недоволен.

Леонтьев слегка отодвинулся вместе со стулом, давая Маремкулову место, и, не глядя на него, хмуро сказал:

— В общих чертах нам все известно. Расскажите подробнее, как вы умудрились его упустить.

— И не вздумайте сваливать на пожарников, — добавил Бондаренко. — Я справлялся: на ферме совхоза «Пригородный» возник пожар — под угрозой оказалось почти все поголовье овец, и пожарники спешили. Сирена была включена, когда они проезжали по городу… ее нельзя было не услыхать. Спали вы… что ли?

Маремкулов вздохнул: последняя спасительная соломинка, за которую он рассчитывал ухватиться, ускользнула у него из рук.

— Никак нет, не спал… — угрюмо отозвался он. — Виноват.

— Мы знаем, что вы виноваты, — перебил Виктор Иванович. — Но на поблажку не надейтесь — будете наказаны в дисциплинарном порядке. Думаю, этот случай, кстати, уже второй в вашей практике и за небольшой срок, послужит предметом обсуждения и на партийном собрании.

Маремкулов засопел и не смог удержаться от реплики, которая лишь ухудшила его положение.

— Из-за какого-то паршивого ворюги… — пробормотал он. — Даже украсть, как положено, не сумел. Дрянное колечко. Выбросил, наверное, где-то под куст…

Начальник угрозыска заерзал на своем стуле.

— Неужели вы не понимаете, лейтенант, что в нашем деле не может быть мелочей? Именно тот факт, что разбойное нападение на продавщицу, — придись удар чуть правее, неизвестно, как бы она выкарабкалась, — нападение вдвоем из-за дрянного, как вы говорите, кольца, — разве это не настораживает?

— Есть в деле один странный момент, — сказал Виктор Иванович, согласно кивнул в сторону Бондаренко. — Вот Сергей Тимофеевич говорит, что пострадавшая как-то неохотно давала показания. Конечно, это можно приписать испугу, вполне естественному в ее состоянии…

— Да, — подтвердил Бондаренко. — Из нее буквально приходилось вытягивать каждое слово…

Гоголев задумчиво покрутил металлическую крышку на чернильнице, потом поднял глаза на Маремкулова и несколько секунд изучал его пасмурное лицо, словно видел впервые в жизни.

— Вот что, Абдул, — сказал он наконец по-прежнему строгим тоном, но без признаков раздражения, — хочу посоветовать вам больше думать. Поймите, сыскная работа без этого невозможна. В конце концов — не в названии суть. Пока что вы получите строгий выговор, а когда вернется Коноплянов, видимо, он тоже не пройдет мимо, и у вас еще будут неприятности. Сейчас, лейтенант, речь идет о вашей судьбе как работника угрозыска. Задумайтесь, сделайте выводы.

— Есть. Я могу идти?

— Идите.

Когда дверь закрылась за Маремкуловым, Виктор Иванович укоризненно посмотрел на Леонтьева.

— Слабо поставлена у нас воспитательная работа с людьми, Петр Яковлевич. Слабо. А ведь это — ваш хлеб.

Петр Яковлевич пожал плечами.

— Вы правы. Руки не доходят.

— Ладно, — встал Гоголев, кладя свою широкую плотную ладонь на стол, будто показывая этим жестом, что часть разговора окончена и теперь речь пойдет о другом. — Оставим пока эту тему… Что собираетесь делать, товарищи?

Леонтьев посмотрел на Бондаренко. Сергей Тимофеевич откашлялся: он всегда немного робел в присутствии Гоголева.

— Еще раз допросить Паритову. По-моему, она не все сказала. Просмотреть последние дела об ограблениях. Проследить за поведением и знакомствами всех, кто в прошлом был связан с преступным миром, а таковые у нас в городе и в районах имеются. Произвести, наконец, ревизию и переучет в ювелирном магазине: возможно, пропали и другие ценности? Вот, кажется, все.

— Хорошо, — одобрил Гоголев. — Приметы налетчиков уточните еще раз у пострадавшей, размножьте и раздайте всем сотрудникам. Маремкулову — оформить документы о телесных повреждениях, нанесенных Паритовой. Непонятно, почему до сих пор Наховой не поручено ее освидетельствовать.

— Поручено, — вставил Леонтьев. — Она вчера вечером ездила в больницу. Я имею в виду Нахову. Акт, наверное, уже готов…

— В таком случае — все.

Вернувшись к себе, Бондаренко не сел за письменный стол, как обычно, а остановился у окна и, закурив, некоторое время рассеянно смотрел на улицу. Под окном покачивались на ветру зеленеющие кроны могучих развесистых кленов, посаженных, наверное, в незапамятные времена, шел мелкий дождь..

…Может быть, Маремкулов прав? Обыкновенная, неумелая попытка грабежа? Чего-то или кого-то они испугались, схватили первую попавшуюся безделушку и — давай Бог ноги?

Нет. Какая-то не дававшаяся в руки деталь, мелочь, какая-то странность была в истории похищения мельхиорового кольца. Почему возникло это непонятное ощущение значительности случившегося, хотя внешне дело выглядело до смешного простым?..

Бондаренко даже потер рукою висок. Вздохнув, подошел к столу и поднял телефонную трубку.

— Галя, Сергей Тимофеевич говорит. Машину мне.

Паритова находилась в республиканской больнице. Она уже вставала, через день-два ее должны были выписать. Заведующая хирургическим отделением любезно предложила Бондаренко свой кабинет, и пострадавшую привели туда на допрос.

Несколько минут Сергей Тимофеевич изучающе смотрел на продавщицу.

Еще молодая, но рано располневшая женщина. Неприятный изгиб губ — такое впечатление, будто она все время чем-то недовольна. Глаза красивые, темные. Встречаясь взглядом с Бондаренко, она их кокетливо отводила. Из-под белой марлевой косынки на голове — блестящие густые волосы цвета воронова крыла. Нос прямой, породистый.

— В первый раз с вами беседовали наспех, — вкрадчиво сказал Сергей Тимофеевич. — Поэтому мне придется соблюсти некоторые обязательные в таких случаях формальности…

— Пожалуйста, — неожиданно тонким пискливым голоском ответила она и манерно подкатила веки. — Только я долго не могу. Головные боли, знаете…

— Я долго вас не задержу. Фамилия, имя, отчество?

— Паритова. Фатимат Махмудовна.

— Возраст?

Она опять пококетничала, развела руками, но ответила:

— Тридцать четыре.

— Национальность?

— Черкешенка. Но зачем все это?

— Вы предупреждены, что за дачу ложных показаний по статье номер девяносто пять следует уголовное наказание вплоть до лишения свободы сроком до двух лет?

— Боже мой! Какие строгости! Да, мне говорили…

— Отлично. Вы замужем?

— Конечно.

— Где сейчас находится ваш муж?

— Он в отпуске. Уехал в Дагестан к старому другу, к кому — точно не знаю.

— Кем и где он работает?

— Завхозом драмтеатра.

Задав еще несколько незначительных вопросов, Бондаренко отложил в сторону перо и наполовину исписанный лист протокола.

— А теперь вспомните хорошенько приметы нападавших. Еще раз.

— Я же говорила.

— Начнем с того, который вас ударил.

— Я плохо рассмотрела. В папахе. Галифе и гимнастерка из серого сукна. Местный, видно, кавказец… А тот, что витрину разбил, — высокий, глаза, как у татарина… черный. Рубашка на нем была с косым воротом.

— Никаких запоминающихся примет? Шрам, татуировка на руках. Ничего?

— Татуировка — да! — оживилась Паритова. — На локте у высокого. Рукава закатаны у него были…

— Что изображено? Она покачала головой.

— Разве я разглядывала…

Бондаренко записал. Потом снова отложил ручку и будничным голосом, как бы между прочим, спросил;

— Скупкой давно занимаетесь?

Ему показалось, что на мгновение в ее глазах затрепетал страх. А, может быть, почудилось? Ответила она спокойно:

— С год, наверное. Хорошо, что ввели скупочные отделы. Государству выгодно. Ведь с тех пор, как закрыли «Торгсин», приток золота резко уменьшился.

— О-о! — удивился Бондаренко. — Вы, очевидно хорошо осведомлены о таких вещах?

— Я — нет. — Это муж… — она осеклась.

— Что — муж? — не дождавшись конца фразы, спросил Бондаренко.

— Ну… он много читает. Рассказывал мне: как-то читал статью в «Вокруг света», или еще где, не помню, — о золотом балансе страны.

Сергей Тимофеевич отметил про себя, что говорит она по-русски правильно, без акцента, не затрудняясь в выборе слов.

— Какое у вас образование?

— Десять классов. И курсы счетных работников.