"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 1-30 - Татьяна Юрьевна Степанова

— На кого? — лениво поинтересовался Вадим. Однако лень была напускной.

— Ну, с милицией, знаешь ли, недоразумение. Абсолютная чушь, естественно, однако неприятно. Нельзя ли через кого-нибудь нажать, чтобы меня в покое оставили?

— Налоги, что ль? — поинтересовался Кравченко. Он знал, что ответ Берберова будет отрицательным.

— Да нет, не налоги. Там, понимаешь, такая ситуация.., ну, в общем...

Берберов никак не хотел телиться. Кравченко решил ему помочь:

— Кто к тебе приходил и откуда?

— Некий Колосов из уголовного розыска. Области, кажется.

— Что, грохнули кого-то твои старушки? — засмеялся Кравченко. — Школу киллеров содержишь подпольную?

— Да никакого отношения никто ни к чему не имеет! Я им объяснял! А они... Они ж чиновники, бюрократы. Еще придем, говорят, если потребуется. А мне всякие контакты с такого рода людьми противопоказаны. Если наши засекут меня, Вадь, клиенты или заказчики, тут же я стану изгоем. Ни покупателей, ни поставщиков — ничего в единый миг не станет. Понимаешь? Если можно поднажать через кого-то, посодействуй. В долгу не останусь.

Кравченко важно кивнул и поинтересовался:

— Когда твои девочки выступают?

— Минут через десять начнут. А потом Иван вашим вниманием завладеет.

— Иван?

— Арсеньев! — Берберов вдруг лукаво подмигнул. — А ты мне прошлый раз говорил, что такого не знаешь.

— Я его не знаю, Артур.

— А он о тебе два раза спрашивал, между прочим, как я ему сказал, что будет Чугунов с телохранителем.

— Он «голубой», что ли? Берберов вздохнул.

— Он просто парень с причудами. Большие причуды — большой талант. Художник. Да ты сам сейчас убедишься. А его вкусы...

— Ладно. — Кравченко усмехнулся. — О вкусах не спорят.

— Он несколько лет жил с одним спортсменом — прыгун какой-то. Кажется, с шестом прыгун, — сплетничал Берберов. — А год назад прыгун этот заключил контракт и укатил в Штаты, где и женился на олимпийской чемпионке по толканию ядра — негритянке. Так с Ванькой припадок был: таблетки глотал, еле в Склифосовского откачали. И теперь он один-одинешенек живет. Ну, прямо сирота казанская.

— Сирота? А это вон кто тогда с ним? — спросил Кравченко, указывая на блондина Арсеньева (на этот раз он был в белой кружевной размахайке, узорной жилетке и с замысловатой «залаченной» прической-бубикопфом, но без своего традиционного красного «Форда»), стоявшего у подиума вместе с высоким, атлетически сложенным парнем в отличнейшем смокинге.

— Ты же говорил, что Ванечку не знаешь! — хихикнул Берберов.

— Оказывается, встречались. Личико знакомое. Что это за тип с ним?

— Красивый, да? Я его не знаю, видел раза два здесь. С ним еще мальчишка всегда приходит, тоненький такой, словно дудочка. Сегодня что-то его нет, правда.

Тут из игорного зала вернулся Чугунов вместе с производителем моющих средств. Они с ходу заказали бутылку виски "Телефон Папы Римского:

Ват-69".

— Коктейли ваши на.., мне, — доверительно сообщил Чугунов официанту. — Если водки русской не держите, тащи скотскую.

Берберов под шумок тихонечко ретировался. А тут и программа началась. И на этот раз Кравченко не смеялся — держался как мог, созерцая Артуровых ряженых старушек. На его спутников показ мод произвел неожиданное действие. Производитель Полосухин растрогался, вспомнил молодость, выпил виски и уронил очки в блюдо с семгой. Чугунов тоже следил за демонстрацией внимательно и сочувственно.

— А для мужиков штой-то он ничего не представляет? А? Мы, што ль, не люди для него? Костюмы бы показал, польта...

— У него узкая специализация, — сообщил Кравченко. — Женский гардероб.

— Узкая? Ну-ну, на кота широко, на Полкана ужо. — Чугунов ослабил узел павлиньего галстука. — Ты чего, Вадь, не ешь? Ешь хорошенько. Коль пить нельзя, надо есть. Я в твои годы знаешь как лопал? В нищете ведь жили, не то что вы — избалованные. Эх, молодежь! Ешь, чтоб за ушами трещало!

— Я ем, Василь Василич, спасибо.

— Ты мне напомни потом дома, как этого, ну, портного-то фамилия. Со средствами у него как?

— Если подкинете — не откажется. Чугунов толкнул локтем Полосухина.

— Как, Михалыч, подкинем? Тряхнем мошной? Производитель моющих средств всхлипнул, опрокинул на себя рюмку и полез пальцем в блюдо, стараясь уловить скользкие очки. Кравченко вежливо помог ему.

— Чего еще-то здесь будет? — спросил, запинаясь, Полосухин. — Дискотека-то тут есть?

— Не спеши, сейчас увидим. — Чугунов задумчиво жевал.

* * *

«Флоралии» Ивана Арсеньева, демонстрируемые высокими изысканными молодыми людьми самого нежного возраста, оказались действительно очень необычным и впечатляющим зрелищем. Кравченко даже простил «хорьку» его прежнюю фамильярность, так ему понравилось увиденное. «Катю бы сюда!» — подумал он.

«Флоралии» были не чем иным, как удивительно искусными костюмами, созданными из живых цветов. Причудливые головные уборы, легкие, невесомые одежды из прозрачного шифона, украшенные лилиями, розами, гвоздиками, ирисами и сотней других цветов, названия которых не были знакомы Вадиму. Их аромат клубился в зале, побеждая запах и спиртного, и сигаретного дыма, и жирной пищи. Даже дорогие духи и те разом поблекли. А юноши-модели демонстрировали все новые и новые фантастические, сказочные «флоралии». Венец-корона из белоснежных лилий, прихотливые извивы плюща, каскад пурпурных роз, колышущиеся, словно гигантские изумрудные страусовые перья, листья папоротников — некое подобие волшебного воротника-опахала. Гирлянды-пояса из фиолетовых ирисов и розовых гвоздик ярко выделялись на загорелой коже.

И люди, и цветы казались юными, свежими, прекрасными. И обнаженное тело, едва прикрытое нежными разноцветными бутонами, походило на плоть оживших античных статуй. Публике все это великолепие очень нравилось — в зале то и дело раздавались бурные аплодисменты.

В заключение Арсеньев представил композицию по мотивам картины Николя Пуссена «Царство Флоры». Взору публики с вежливыми пояснениями под мелодичную музыку были представлены все ее герои. В ролях нимф и самой богини садов и парков выступали все те же накрашенные мальчики: Флора с рогом изобилия, осыпающая притихший от восхищения зал душистыми лепестками, задумчивый Нарцисс, влюбленный Гиацинт, нимфа Клития, превращенная в подсолнух.

«Это все стоит уйму денег! — думал Кравченко. — Такое быстро вянущее великолепие. Цветы, море цветов, когда только-только сошел снег. Выходит, что Крез этот хорек, настоящий Крез!»

Кто-то слегка задел его стул, извинился — к выходу пробирался тот самый высокий темноволосый красавец, с которым перед показом беседовал Арсеньев. Он не выказал никакого восхищения увиденным — может быть, все уже успело ему надоесть? Кравченко проводил его взглядом и тут же забыл про него, поглощенный зрелищем.

— Ты, Вадь, того, поди позови к нам этого цветовода, — гудел благодушно довольный Чугунов. — Это ж мастак какой, а? Давно я ничего подобного не видел. Это вам не ж.., голые глядеть у стриптизерок на сцене. Это — сразу чувствуется: