Нора (сборник) - Азольский Анатолий

Наступали решающие часы в исполнении скрытно и тщательно разработанного плана. Под мерцающими звездами пробирался Маркин к порту, держась подальше от улицы Ленина, ведущей к морю, всегда людной в вечерние часы. Небесная синева сгущалась, скрывая его, крадущегося к морвокзалу. Никого из знакомых не повстречалось, и это казалось хорошим признаком. «Украина» была уже в трех милях от порта, приветствуя Маркина огнями и призывая к бдительности, к бдительности и еще раз к бдительности. Впереди шла женщина, перекладывая большой чемодан из руки в руку, и прибавивший было шагу Маркин (женщине надо же помочь!) резко осадил назад, потому что узнал Антонину Синицыну!

Это было уже сущим издевательством: сплошные завалы на пути к Батуми, минные заграждения на фарватере, вроде бы уже протраленном! И Маркин приотстал, благо время позволяло не спешить, и будущая повариха растаяла в темноте, поглотившей негромкую брань, обращенную Маркиным на себя: нельзя, нельзя расслабляться, надо помнить про опоздание «Украины» на сутки!

Теплоход уже вползал в акваторию порта, приближаясь к огням морвокзала, где царила суета, обычная при швартовке. Зал ожидания почти пустой, отдельного человека там увидят и опознают. Народ толпится на причале: громадный корабль, покорно теряющий движение и соединяющий себя с неподвижной землей, всегда почему-то притягивает взоры. В офицерской форме — всего трое, все из береговых частей, никто из них Маркина не знает, да они всего-навсего встречающие, с букетиками цветов высматривают кого-то там, наверху, на палубе. Ничего загадочного или подозрительного: бригада ОВРа — в море. Однако лучше никому не мозолить глаза и минут на тридцать побыть там, куда не сунется ни милиция, ни патруль, ни Антонина Синицына. Комендантский «газик», кстати, уже покатил прочь, удостоверясь в трезвости офицеров и законности их пребывания на причале морвокзала. В ресторан «Новая Колхида» лучше не заходить, публика вся местная, к одинокому едоку либо женщина прицепится, либо грузин. Но и торчать на виду неразумно. Надо найти такое место, откуда виден и приваливающий к причалу борт теплохода, и ресторан, где среди публики мог обнаружиться нежелательный свидетель.

Такое место Маркин нашел — за столиком под навесом, у ресторанных окон. Бутылку «Мукузани» взял в буфете, а товарищ в штатском, под прикрытием которого можно будет подняться на борт, сам себя предъявил, сев рядом с ним и дружелюбно кивнув: я ведь не помешаю, да?.. Светлая рубашечка на молнии, серый пиджак спортивного покроя, уже теряющий модность, — словом, одет без наглого шика, обычного у грузин его возраста; русский, лет тридцать, не больше, очень приветливые глаза, рассматривают ресторанный народ за окнами, приглядываются и к тем, кто ждет, когда трап опустится и можно будет подниматься на борт. По тому, с каким наивным и любознательным интересом глазел человек этот, можно безошибочно догадаться: он — впервые в Поти, ему совершенно незнакомом, он проездом здесь, ему все здесь внове, потому что публика в ресторане, народ на причале и парень за столиком (Маркин то есть) — все они для него как добродушные медвежата в зоопарке, неуклюжие и доверчивые. Раздались наконец громогласные — через динамик — команды на теплоходе (уже заносился носовой швартов), трап спустили, по нему медленно сходили люди, и вдруг Маркин услышал:

— Не в Батуми ли?

— Ага.

— И я тоже… Да вот конфуз: чемодан мой умыкнули злодеи… — Мужчина беззлобно рассмеялся. — Там трусики и майки, но все равно обидно… Самого чемодана жалко, он примерно такой, как у вас…

Мужчина чуть отодвинулся от стола, чтоб разглядеть чемоданчик Маркина у ног его, и удовлетворенно кивнул — да, именно такой, мол, был у меня, да сплыл. И Маркин глянул на свой чемоданчик, легкий, обычный, с каким не стыдно корабельному офицеру сходить на берег. И услышал, как сосед по столику грустно промолвил:

— Один товарищ рядом крутился, он и попользовался, наверное… Такой парнишка в бело-голубой рубашке… В клетку… Не видели?

— Нет.

— Ну что ж, в Батуми куплю… Не беда. А вы здешний?

— Не совсем… — замялся Маркин, несколько удивленный тем, что в Поти кто-то, кроме него, обладает бело-голубой клетчатой рубашкой, купленной матерью в Таллине. — На судоремонте работаю.

— Вадим, — назвал себя мужчина и протянул руку, — Сергеев.

Минута понадобилась Маркину, чтоб назвать себя паспортным и настоящим именем. Фамилия, как назло, улетучилась из памяти, но Вадим Сергеев удовлетворился одним именем. Закрепляя знакомство, он покинул на время Маркина, покрутился в ресторане, явно для того, чтоб найти все-таки воришку, взял в буфете графинчик с коньяком и вернулся к столику. Выпили, многозначительно промолчав, поскольку говорить было не о чем. Зато коньяк как бы сделал их не просто знакомыми, но и собутыльниками, коньяк как бы обязывал их вместе подниматься на борт теплохода.

Толпа на причале сильно поредела, Синицына Антонина уже добралась до верхней площадки трапа, где вторично проверялись билеты, и Маркин, глаз с нее не спускавший, подхватил свой чемоданчик. Рядом шел Вадим Сергеев.

— Во столько прибудем? — спросил тот уже на трапе, и Маркин ответил, что-то добавив, а к добавленному что-то еще присоединил Вадим Сергеев, и так они, оживленно переговариваясь, оказались на пассажирской палубе, где Маркину уже не требовался ни попутчик, ни собеседник, ни тем более собутыльник — как, впрочем, и Сергееву, который все еще не терял надежды найти воришку и то смотрел на причал, где тот мог показаться, то взглядом пощупывал каждого на палубе… Отошел от Маркина, затерялся в толпе пассажиров, липнувших к борту и сверху глазеющих на скупо освещенный морвокзал.

А Маркин бочком, бочком — и в ресторан, сел за дальний столик: до того, как поднимут трап и отдадут швартовы, двадцать минут, на борт еще может подняться патруль или пограничники, и тогда сидение в ресторане засвидетельствует — человек просто выпивает, не имея злостных намерений покинуть Потийскую ВМБ. Не стал возражать поэтому, когда к столику подгребла Антонина Синицына, таща фанерный чемодан отвратительно желтого цвета, еще и перепоясанный солдатским ремнем. Дура дурой, а чемоданчик Маркина заметила, как глубоко ни засунул его под стол Маркин.

— Вот те на! — сказала. — И ты никак в Батуми!

За половину этих выжидательных двадцати минут узнано было, что трехмесячные курсы начинаются с понедельника, по окончании их будет выдан диплом повара второй категории… Кроме того, болтливая официантка выложила кое-какие секреты о подругах, что сидели в прошлый раз за столом у летчиков, да и самих летчиков не пощадила: тот старший лейтенант, что пытался поухаживать за ней, погорел, в дымину пьяный завалившись в часть, а другой старший лейтенант не прошел предполетного медосмотра, и будь такой прогар впервые — был бы прощен, но — уже в третий раз…

— Давай выпьем! — оборвала вдруг новости с озера Тоня и похвасталась выданными командировочными, выдернув пачку денег из-под бюстгальтера. — Закажем шампанею!

Одно утешало: к тому времени, когда Тоня после курсов вернется в Поти, его в базе уже не будет.

Маркин слушал чутко — но не Тоню, а все происходящее на палубе. Заработали трап-тали, что означало: патрулей на борту уже нет, пора посылать к черту эту Тоню с желтым чемоданом да поискать укромное местечко на палубе… Пора. Надо лишь найти предлог, чтоб отвалить от будущей поварихи, готовой пить всегда, сколько влезет и с кем угодно. Мог бы помочь заглянувший в ресторан давешний знакомый Вадим Сергеев, подсесть — и уж на этого красавца Тоня клюнет. Но тот взглядом и жестом дал понять, что не намерен нарушать лирическое уединение за столиком.

Вдруг Антонина пригляделась к Маркину и ойкнула:

— Слушай, а почему ты в этой мятой рубашке? У тебя же есть такая миленькая, в клеточку, голубенькая!..

— Грязная…

— Не мог меня попросить… Сказал бы своим соседям, моим летунам, передали бы…

Она смотрела на кого-то, стоявшего за спиной Маркина. Сказала со сварливостью бабы, которую пытаются обсчитать: