Форс-мажор – навсегда! - Андрей Нариманович Измайлов

днем, на полянке! Бравый единоборец Даккашев лежал бы сейчас с перегрызенным горлом. Ай, не вовремя подъехал Марзабек! Ай, не вовремя!

Все относительно, все относительно. Не будь Марзабека, валялся бы сейчас капитан ОМОНа (то, что от него осталось, — клочья) в выгребной яме. Не будь Марзабека, не владел бы капитан ОМОНа той информацией, которой владеет.

Къура, значит…

Остынь, капитан. Уголовник Даккашев — не фигура, пешка. Пешку схавать — не вопрос. Да хотя бы — откровенность за откровенность — настучать полевому маршалу о «брифинге» Ястреба в грозненском управлении ФСБ (под протокол ведь лопотал, гаденыш! Задним числом протокол оформили, но оформили!). Пешка — не вопрос. До фигуры добраться! До фигуры Егорычева Евгения Емельяновича.

Е.Е.Е., значит…

Взвесь, капитан. Поразмысли, подумай. Подумать есть о чем… Смычка с террористом (президентом?) Абалиевым — противно натуре. А куда денешься? Никуда. Марзабековские посулы — плешь. Взяток не берем, за державу обидно. При всем при том без протекции полевого маршала шагу не сделаешь… хотя бы отсюда, из саманного домика, — растерзают «ястребки» под чутким руководством командира Къуры. А чутье у Даккашева звериное (не только чутье), когда собственная шкура под угрозой.

В общем, куда ни кинь — всюду клин.

Но! Клин клином вышибают. Не так ли?

Где-то так, где-то так. Где именно — жизнь покажет. Если она продлится в разумных пределах, непременно покажет. А чтобы продлилась, ничего не остается, как прийти к взаимному согласию с Марзабеком.

— Согласен, брат? Согласен? Да? Нет? Говори. Времени мало.

В каком смысле? Во всех смыслах. И вечер поздний незаметно наступил, и вообще…

Согласие есть продукт непротивления… Тьфу!

Во всяком случае, время смерти придется отложить — и абалиевской, и Токмаревской.

Артем кивнул. Выдавить из себя звук «да» все-таки не смог, просто кивнул.

Марзабек негордый, Марзабеку этого достаточно, Марзабеку важно, чтобы в принципе…

— Молодец! Ты умный, капитан. Нет. Генерал! Клянусь, генерал. Налью?

— Нет.

— Почему? Я себе тоже налью. Нельзя, но можно… — картинно-хитровато разрешил правоверный Абалиев. — Аллах что говорит? От одной капли веселым становишься, от двух капель злым становишься, от трех капель свиньей становишься… — Он опустил три пальца в наполненный стакан, потом демонстративно стряхнул с них водку на пол. — Видишь? Нету трех капель, про которые говорится. Нельзя, но можно. Будешь?

— Нет.

— Обидеть хочешь? Не обижайся. Мы с тобой, пока ты человека не найдешь, друзья!

Эдаких друзей — за нос и в музей! В кунсткамеру, в витрину с уродцами. Какое-никакое согласие достигнуто, но чтоб по этому поводу еще и на брудершафт — увольте.

— А я выпью, брат. За наш успех, брат! — Абалиев залпом опрокинул стакан, прислушался к организму, довольно ухмыльнулся: нормально пошла! — Аллах меня не покарает. Он мудр. Как думаешь, брат?

Токмарев думает, что карать Марзабека должно не за стакан потребленной водяры и не Аллаху. По совокупности совершенного — к высшей мере, что бы там ни гугукали умозрительные гуманисты. Не сейчас, не в данный момент, но карать! А сейчас…

— Сейчас поедем, брат. В Грозный. Здесь не останешься. Соображаешь? — картинно-покровительственно пообещал полевой маршал. — Хорошо, я успел. Иначе — секир башка. И за что тебя Къура так не любит? А ты — его? — картинно-недоуменно поднял брови полевой маршал. — Извини, брат, шутка! Бамбарбия! — картинно сконфузился полевой маршал. — Да-а-а, если б не я, тебе, брат, — п…

…А плюхнулся полевой маршал не картинно, не театрально, без изящной агонии. Вот пуля пролетела и — ага! Плюх!

Не успел закончить мысль полевой маршал. Но звуково таки воплотилось в:

П… Тугой хлопок лопнувшего оконного стекла.

Иззз-д-д-д… Осыпавшиеся осколки.

деццц… Стук стакана, выпавшего из руки мертвого Марзабека.

Мертвого, мертвого. Пуля прилетела снаружи из темноты в окно — попала меж глаз. Чисто. Не считая мелких брызг…

Токмарев потратил секунду на осмысление. Далее — инстинкт. Чувство боевой ситуации.

Прыгнул к двери — безжалостно защемил взвившегося на звук малолетку-Уммалата. Верещание подранка! Присовокупил ребром ладони. Шейные позвонки — хря!

Юноша бледный стих. Но в дверь — нельзя. Там, внизу, — еще с дюжину абреков, не меньше. Изрешетят.

В окно! Там — вторая пуля ждет не дождется Артема. Иного не дано. Семи смертям не бывать. Снаружи темно, здесь свет. Идеальная мишень!

Из света в тень перелетая… Он дернул автомат у осевшего пацана, вырвал. Полоснул очередью по дуге вверх. Лампочка взорвалась.

Резко присел на корточки. В три «гусиных шага» подобрался к разбитому окну. Перехватил автомат, выставил перед собой на вытянутых руках, пружинно распрямился — нырок! кувырок! Второй этаж…

Приземлился терпимо — ушибся, но не подвихнул, не сломал, не напоролся. Мгновенно перекатился вбок, изготовил АКС к бою.

Марзабековский «жигуль»-«девятка» — в двадцати метрах. Парочка покуривающих марзабековских бодигардов-амбалов на переднем сиденье, выставив ногу в приоткрытые дверцы. Паршивые из вас, амбалов, бодигарды! Не уберегли бодю своего маршала…

Они уже не покуривали. Они уже суматошно выпрастывались из машины, пялясь… Вот она, фора!.. Пялясь на разбитое окно, в котором Токмарева уже не было… Зато там, в окне, замелькали плечистые силуэты «ястребков», одолевших лестницу и ворвавшихся в комнату. Вот она, еще фора!.. Всем скопом бросились на второй этаж, на звук. И никто — наружу, из дома.

— Где?!! — умалишенно заорали бодигардам-амбалам сверху вниз.

— Кто?! — умалишенно заорали бодигарды-амбалы снизу вверх.

Здесь он, здесь. Токмарев из положения лежа коротко стрекотнул из автомата по амбалам у машины. Попал! Скосил! С двадцати метров смешно промахнуться. И ринулся вослед пущенной им очереди. Двадцать метров — три секунды.

Бог не выдаст, свинья не съест!

Не выдал. Не съела. Одинокая пуля вжикнула над головой за два размашистых шага до «жигуля»-девятки. Ничего-ничего. Услышал — значит, дура мимо.

Яростная пальба разразилась, когда он уже дал газу. Беспорядочная, неприцельная — по машине, по машине. Заднее стекло (попали, блинн! еще попали! еще!) — в паутинных трещинах, разбегающихся от белесых клякс-дыр. Плевать! Только не по скатам, не по скатам только.

Он почти сразу же увел «жигуль» с линии огня, выворачивая руль, петляя между саманными домиками, выхватывая фарами из кромешной тьмы то фрагмент стены, то забор-штакетник, то сверкнувшего глазами кудлатого волкодава на цепи.

Куда?! Совершенно не ориентировался. Привезли в беспамятстве. Где тут что?! Куда?!

Вывввози меня, кривввая! Куда? Какая разница! Отсюда!

Кривая вывезла. На проселочную грунтовку. Он прибавил газу и минут через десять чуть не проскочил выезд на магистраль — ту же распаханную грунтовку, но пошире, пошире.

Налево? Направо?

Наше дело правое. Мы победим! Направо!

Насчет правого дела — несомненно.

Насчет победы — сомнительно.

Судьба, конечно, изредка выкидывает