Тени древней земли - Юрий Борисович Салов

бен Давид явился основателем альтернативного диссидентского движения в иудаизме, основным содержанием которого было отрицание авторитета Талмуда. Талмудом называется сформировавшийся приблизительно к 500 году н. э. комментарий к книгам еврейской Библии. Именно отрицание Талмуда было столь важной специфической чертой караимского движения. Термин «караимы» появляется несколько позднее, в IX веке, в работах теолога Биньямина (Вениамина) бен Моше Нагавенди. Даже само название «караим» («читающие» или «библеисты, специалисты в толковании Писания») отражает основную характеристику данного движения — почитание священного Писания (т. е. еврейской Библии) как единственного и прямого источника религиозных законов.

Первое свидетельство о пребывании караимов в Крыму датируется 1278 годом. Самые ранние общины караимов появляются в городе Сулхате (совр. Старый Крым), Каффе (Феодосии), Кырк-Йере (Чуфут-Кале) и Феодоро-Мангупе. После присоединения Крыма к России в 1783 году караимы расселяются практически по всем крупным городам полуострова, да и на материковой части империи.

Уже самые ранние караимские переселенцы в Крым XIII–XIV веков, по всей видимости, были тюркоязычны, переняв крымскотатарский язык в качестве разговорного от своих соседей-татар. Об этом нам красноречиво свидетельствуют эпитафии XIV–XV веков с тюркскими именами погребенных там караимов. Тем не менее, иврит (древнееврейский) по-прежнему свято и бережно хранился караимами в качестве языка литургии, богослужения, деловой переписки, поэзии, надгробных эпитафий, научных и теософских трудов. Помимо лингвистического влияния, близкое сосуществование с татарами оказало неизбежное воздействие на быт и повседневную жизнь караимов. Действительно, зачастую, лишь зайдя в молитвенный дом и увидев стоящие в алтаре свитки Торы и семисвечник-менору, посетитель караимского квартала мог понять, что перед ним народ совсем иного вероисповедания и этноса — столь по-татарски выглядели их дома, одежды, этническая кухня и обряды. Тем не менее, влияние крымских татар не выходило за пределы чисто культурологических заимствований. Смешанные браки между караимами и их этническими соседями были запрещены, пожалуй, вплоть до реформ советского времени.

Революция 1917 года прервала благосостояние и процветание караимов. Им, верноподданным российской короны, зажиточным купцам, промышленникам и белогвардейцам пришлось тяжелее, чем кому ли бы то ни было. Часть из них погибла в ходе бурных событий того времени, часть эмигрировала за рубеж. За годы советской власти караимское население Крыма сократилось от практически 8,5 тысяч в 1912 году до 800 человек по данным переписи 1989 года. Значительное количество караимов эмигрировало в Израиль в 1990-ые по закону о репатриации. Помимо демографического упадка, советская власть нанесла также тяжелейший удар по своеобразной культуре и религии крымских караимов — лишь немногие из них способны ныне общаться на тюркском караимском языке, практически полностью утратив также знание древнееврейского, в каковом были столь искусны их предки.

По последней переписи населения (2014), в Крыму проживало 535 караима, т. е. 0.02 % населения республики.

Глава шестая

В последние годы караимы обычно занимались табачным бизнесом. Некоторые владели ресторанами и барами, работали в торговле. Несколько человек занимались виноделием.

Всеволоду Латыпову было известно, что другие фермеры сплетничают о его семье, и в глубине души он был доволен. Говорили, что у него телосложение быка, а ум острый, как клыки кабана. Он был единственным в семье, кто получил высшее техническое образование, поскольку большинство его братьев и кузенов не успевали окончить среднюю школу, как их, еще юнцов, привлекали к работе на пастбищах клана. Всеволод стал работать на ферме еще юношей и знал местность как свои пять пальцев. Несмотря на то, что его предки выросли в горах, многие фермеры, охотники, браконьеры и черные археологи обращались к нему за услугами, потому что, в отличие от своей семьи, он имел репутацию человека, с которым можно поговорить. Всегда готовый угодить тем, кто искал его благосклонности, он снискал уважение фермерской общины центрального Крыма, что, в свою очередь, отразилось на его клане; благодаря ему в последние годы репутация Латыпова как удачливого землевладельца повысилась.

* * *

В тот поздний вечер Всеволод был в мрачном настроении. Его джип пересек грунтовую дорогу, ведущую в деревню, и, как обычно, несколько собак весело бежали за джипом между облаками пыли. Миновав ржавеющую тушу брошенного в поле трактора, он припарковался у въезда в деревню, состоящую примерно из тридцати разбросанных домов. Как только он вышел из машины, ему в ноздри ворвался смолистый аромат кустарников. Группа небольших двухэтажных каменных зданий, прижавшихся к склону холма и почти поглощенных лесом, который подступал все ближе и ближе, имела убогий вид. Низкие крыши, покрытые покатой черепицей, поросшей мхом и лишайником, были затуманены дымом, выходившим из труб. В домах было тихо, их обитатели методично занимались домашним хозяйством. Вдоль узких пыльных улиц тянулись вихри зарослей, все одинаковые и похожие на паутину. Некоторые пожилые «аборигены», сидевшие на добротных деревянных скамьях, приветствовали его рукой.

Единственное, что нарушало вечернюю тишину — жестокие удары топора по полену. Его двоюродный брат Захар, глухонемой и простодушный, с голым торсом рубил дрова во дворе за домом, мыча, как бык, от напряжения. Всеволод кивнул ему и стал наблюдать за братьями и кузенами, которые возвращались с полей на запряженных лошадьми тележках. Обычно эти сельские пейзажи вызывали в нем какое-то крестьянское спокойствие, но не в этот вечер. Даже не заходя в дом, он пошел в конюшню и вывел одну из самых молодых лошадей. Он сел на нее верхом и галопом помчался к зданию, стоявшему посреди деревни, вдоль склона виноградника.

Оставив жеребенка без привязи, он вошел в дом. Он был построен из обожженных кирпичей, ветхие стены были изъедены сыростью. Внутри стоял запах дерева и лака, от которого щипало до слез. Комната была погружена в полумрак, но для старого хозяина не имело бы значения, если бы она была полностью освещена, так как последние десять лет он был полностью слеп.

— Кто это? — спросил старец на караимском языке.

— Это я, Всеволод.

С замедленными артритом движениями Бабакай Латыпов отложил резец и повернулся к внуку. Слабый свет снаружи осветил его лицо: маска из иссохших морщин и бесполезные глаза, дезориентированные, как у летучих мышей, которых свет выгнал из пещеры.

— В твоем голосе есть нехороший оттенок, — сказал старик.

— Цуриковы нас не слушают. Они продолжают.

— Кто тебе сказал?

— Участковый.

Среди множества услуг, которые Всеволоду приходилось оказывать, были и дача взяток участковым и полицейским в небольших селениях; многие полицейские приезжали с материка, часто сразу после академии, и не понимали обычаев местного населения. Поэтому Всеволод порой выступал в роли посредника, вступая в переговоры с контрабандистами или браконьерами, за что полицейские без крайней необходимости не лезли в дела Латыпова.

— Я ошибаюсь, или мы подарили