Жизнь под обрез - Николай Иванович Леонов

очень-то сопротивляясь нежностям, проговорила Мария. — Пойду чайник поставлю да рагу разогрею.

— Рагу — это хорошо, — улыбнулся Лев Иванович, отпустил жену и потянулся за телефоном.

Набрав номер Крячко, он долго слушал гудки и хотел было уже сбросить вызов, как Станислав ответил:

— Прибыл?

— Только что в квартиру вошел и переоделся. Что у нас нового?

— Докладываю обстановку, товарищ полковник. Встреча на высшем уровне прошла на высшем уровне, — отчеканил Крячко.

— Хватит дурачиться, я серьезно, — поморщился Лев Иванович.

— Так и я серьезно, — хмыкнул Крячко. — На встречу ходил вместе с Кузьминковым. Он представил меня как своего знакомого дельца, который заинтересовался магазинами Баевой. Она на меня клюнула, и завтра у нас с ней встреча. Где и во сколько, я скажу ей завтра утром. Договорились созвониться.

— Отлично. Ты узнал, где она живет? И с кем? С голландцем?

— Да, с Андрисом Ван де Ляйеном. Хороший парень, я тебе скажу. Простой. Его отец — фермер, и сам он все детство прожил на ферме. Хотя и умный мужик, и голова варит — свой бизнес как-никак самостоятельно с нуля построил, но Полина его так охмурила, что он голову потерял. Ради нее на все готов. В рот ей заглядывает и все, что она ему говорит — делает. Уже запустил процесс продажи своего бизнеса какой-то крупной фирме.

— Ага, вот так даже! А денежки за продажу, небось, Полина Алексеевна себе хочет прикарманить, вот и цепляется за этого Андриса. На этом мы и сыграем.

— Сыграть-то можно. Вот только я не пойму, зачем тебе это? Я так понял, что она если и имеет отношение к убийству любовника и самоубийству мужа, то только косвенное. Предъявить мы ей ничего не можем. Я прав?

— Прав, прав, — вздохнул Гуров. — Только вот я не я буду, если не преподам этой хищнице урок. Сам ведь говоришь, что голландец этот — парень неплохой. Жалко будет, если она и его облапошит и по миру пустит. Да и кто знает, насколько нервным и впечатлительным или бесхарактерным окажется этот Андрис. Вдруг он решит или ее убить, или сам застрелится, как это сделал бывший муж Баевой. А нам оно надо?

— Не надо, — согласился с ним Крячко.

— Вот и я говорю — надо эту дамочку немного проучить.

— У тебя есть идея?

— Есть, но я тебе ее завтра расскажу, когда мы с тобой утром встретимся. Лады?

— Лады. Спокойной ночи и привет Марии.

— И вам спокойной ночи. Утром в половине десятого жду тебя возле подъезда. Мою машину на три дня в мастерскую Валентин отвез, — закончил разговор Гуров.

Десять минут спустя Улямов и Гуров уже сидели на кухне и пили для согрева не только чай, но и кое-что покрепче.

— Хороший коньяк, — похвалил Улямов, рассматривая содержимое коньячного бокала на свет. — Это не Алаутдинова подарок? Помнится, как-то на Новый год он мне тоже бутылочку коньяка подарил. Но тот был другой марки.

— Да, эту бутылку Егор Арсенович из сейфа в своем кабинете достал и сунул мне перед самым моим отъездом, — подтвердил Лев Иванович. — Он в коньяках большой специалист. Его прадед когда-то в Армении держал винно-коньячный заводик. Так что разбираться в коньяках и винах — это у них семейное.

— Я краем уха слышал твой разговор с напарником по телефону. Уже самый финал. Ты хочешь наказать Баеву за ее аферы?

— Хочу, — серьезно кивнул Лев Иванович. — Мне кажется, что такие люди, а особенно такие женщины, как Баева, должны хотя бы иногда получать если не от жизни, то от других людей урок. В данном случае этот урок она получит от меня. И не потому, что я не люблю женщин. Я просто терпеть не могу наглости, лжи, хапужничества и хамства. Считаю, что это зло, которое не должно распространяться на других. И не важно, от кого это зло будет исходить — от мужчин или от женщин. Я все равно буду стараться бороться с этим и наказывать тех, кто этого заслуживает.

— Да, жалко, что нет таких законов, которые бы привлекали к наказанию за моральный вред, нанесенный другим людям, — вспомнил Улямов их с Гуровым разговор в машине.

— И ладно бы такие «баевы» крали деньги у таких же, как они сами — аферистов и хищников, а то ведь их жертвы, как правило, хорошие люди, работяги, которые своим умом и трудом зарабатывают себе на жизнь, — рассуждал Лев Иванович. — А эти… приходят на все готовое. Да хоть бы они тоже как-то помогали приумножать, а то ведь хотят все забрать себе! И не важно им, что с человеком, которого они обманули, будет потом. Нет у таких людей, как Баева, ни морали, ни совести, ни стыда за содеянное ими злодеяние.

— Лев Иванович, я тебя сейчас слушал и вдруг подумал. Вот пойдешь ты на пенсию — и чем станешь заниматься? — спросил Улямов, глядя на Гурова чуть осоловевшими глазами.

— Хм, как-то я не думал серьезно на эту тему, — озадачился Лев Иванович. — Ну на рыбалку стану ходить. Может, наконец-то с Марией дачу себе приобретем… Не знаю даже. А ты к чему это спросил?

— А к тому, что у тебя хорошо получилось бы мемуары писать. А что? Опыт оперативника у тебя богатый. Небось, много всего навидался на службе…

— Разное бывало, — согласился Лев Иванович.

— Вот видишь. Слог у тебя хороший, грамотный. Я так думаю, что получилось бы…

— Да ну, брось, Тамир Васильевич, — махнул рукой Гуров. — Какой из меня писатель? Я больше ногами и головой работать привык, чем писать. Даже отчеты за меня чаще всего напарник пишет. У меня на писанину нервов не хватает. Ни на какую.

— Так то ж отчеты… А я тебе о литературе говорю. Люди детективы читают? Читают. А уж о том, что по-настоящему в жизни было — тем более будут читать.

— Нет уж, Тамир Васильевич, — покачал головой и устало улыбнулся Гуров, — ты меня от этого занятия уволь и больше на эту тему даже не заговаривай. Не мое это дело — писать. Пусть другие пишут. У кого к этому талант есть и призвание. А мое призвание — жуликов, убийц и воров ловить.

— Ну тогда будем ловить злыдней, пока нас самих земля носит, — согласился Улямов, и сыщики, выпив еще по глотку коньяка, отправились спать.

29

Крячко, как и было договорено, подъехал к Гурову в половине десятого и позвонил ему.

— Я уже внизу. Спускайся.

— Ты с Баевой еще не созванивался?

— Нет. Решил сначала с тобой все нюансы