Павел Шестаков - Через лабиринт. Два дня в Дагезане

Ведешь себя глупо. Запутался, когда узнал, что на егеря вина пала. Не его ты спасать кинулся! Порядочность тут фундамент, а над ним здание большое, запутанное, с ходами, переходами, лестницами вниз, вверх, да все внутрь, вглубь, а наружу дверей не видно. Вдруг мелькнуло где-то на четвертом этаже. Ты туда — прыгать решил, а тебе трап подкатывают, как к межконтинентальному лайнеру. Пожалуйте! Ты и обрадовался. Интервью давать собрался. А мне не интервью, мне факты нужны. Все факты. Кое-что сказал — спасибо. Пояснил. Но главный-то нарыв остался. Не вскрыт. Кто отца убил? Говоришь, не егерь? Почему? Олег уверен, что он.

— Олег — самоуверенный болван.

— Всех разругал. А сам?

— Про меня вы уже сказали.

— Правильно сказал?

— Почти. Особенно про здание. Вниз да вглубь — и на месте! Филипенко не виноват, точно.

— Кто ж виноват?

— Кушнарев отца убил.

Мазин положил руку на плечо Валерия.

— Ты отдаешь себе отчет в таком обвинении?

— Отдаю.

Валерий сказал серьезно, глядя мимо Мазина, как туча смещается к югу, оставляя над Красной речкой чистое, вымытое небо.

— Доказать можешь?

— Это вы сами… Соберете по кирпичику. Зачем вы меня искали вчера?

— Я долго разговаривал с Кушнаревым.

— И он вас охмурил? Слезу пустил? Рассказал, как пострадал невинно?

— Об этом я узнал от Марины Викторовны.

— А что он об отце говорил?

— Он сказал, что Михаил Михайлович сидел в тюрьме.

— Мерзавец!

— Ты знал об этом?

— Узнал. Накануне смерти отца. И понял многое.

— Что он успел тебе рассказать?

— Все.

— И про побег?

— Вы знаете про побег? От Кушнарева?

— Да.

— Тогда он сам себе яму выкопал. Понимаете, что меня сдерживало?

— Догадываюсь.

— Растерялся я. Сообразить не мог, как поступить, что делать. А он решил, что в безопасности, что не знает никто… Что он говорил?

— Михаил Михайлович скрывал, что был осужден. Он пытался бежать, но неудачно. Получил дополнительный срок. Освободился в годы войны, воевал, но прошлого стыдился и сменил фамилию.

— Не понимаю, зачем ему понадобился такой вариант.

— Вариант?

— Смягченный.

— Валерий, давай присядем на то поваленное дерево.

— Что, в ногах правды нет?

Солнце постепенно прогревало лес, лучи его подсушивали отсыревшие ветки. Воздух наполнялся хвойным ароматом. Мазин достал из кармана портсигар, повертел в руках, постучал пальцем по крышке.

— Я думал, вы не курите, — сказал Валерий.

— Не курю. Эта штука попала ко мне случайно. Портсигар пуст.

И, подтверждая свои слова, Мазин открыл портсигар, показал художнику и снова спрятал в карман.

— Очередной прием? — спросил Валерий.

— Вроде этого.

— Темп сбиваете?

— Если хочешь… Для себя главным образом. Чтобы без внутренней суеты осознать то, что ты мне скажешь.

— Могу и ничего не сказать.

Мазин посмотрел мягко, заботливо:

— Лучше скажи.

— Ладно. Побег оказался удачным. Наврал, мерзавец. Но лучше б такой удачи не было…

— Пожалуй.

— Не понимаете вы! Не в побеге соль. И страшное не это. Человека убили — вот где тайна.

Большой, неповоротливый комар пытался прокусить куртку Валерия, но только зря натужился, перебирая тонкими ножками.

— Кто убил?

— Сволочь эта. Но доказать, что отец непричастен, невозможно! Понимаете? Вдвоем они были, а свидетелей нет.

Валерий взмахнул рукой, и комар, оторвавшись от куртки, закружился над ним, выбирая новое место.

— Кого убили?

— Не знаю. Не спросил, а отец не успел. Как в бреду все получилось. Представить трудно. У нас так отношения складывались. Недружно. Несправедливо. С моей стороны. Я его консерватором считал н все прочее. А тут узнал, что неродной. Мальчишеские комплексы одолели. И еще… Но об этом не стоит. Это лишнее. Одно поймите: я его далеким считал, непонимающим, чужим, благополучным, удачливым, самодовольным. Деньги, дача, хвалы газетные, жена молодая… А он совсем другой жизнью жил. И вы поймите, поймите! — Валерий схватил Мазина за рукав и дергал, то притягивая, то отталкивая от себя. — Меня-то он любил! Ценил, уважал, а я ничего не видел. Почему так говорю? Со мной ведь он решил поделиться, мне рассказать! Довериться! Мое мнение ему важным оказалось! То есть подлинным сыном он меня признавал, а не пасынком, не воспитанником, не чужим! А я…

— Спокойнее, Валерий. Хорошо, что ты так говоришь, но спокойнее. Нужно спокойнее!

— Ладно. Отец позвал меня. Ну, я в уверенности, что очередная нотация… И вдруг обухом. «Сын! Хочу, чтоб стал ты моим судьей. Виноват я. Совершил ошибку, осудили меня справедливо, но не выдержал, молодость подвела. Бежал. Думал, повезло, а оказалось… Бежали мы вдвоем. И так получилось, что погиб при этом человек. Клянусь, не я убил. Тот, другой. Запомни и поверь! Не я. Но и я виновен. Не помешал! Не предотвратил. Не спас. Всю жизнь вину эту загладить хотел. В твоих глазах особенно. Что мог, все сделал. Но выхода нет. Жив убийца, и сначала все… Откроется все. Не страшно. Одного боюсь: чтоб ты не осудил».

Валерий низко опустил голову, так что Мазин не видел его лица, видел один заросший затылок.

— Михаил Михайлович назвал Кушнарева?

— Да.

— Передайте его слова по возможности точно.

— Я хорошо запомнил. Я спросил: «Он тебе угрожает?» Отец кивнул. «Где он?» — «Здесь». О ком еще он мог говорить? Кушнарев знал отца много лет. Он сидел в тюрьме. Он жил у нас, ел, спал, брал деньги… Шантажировал.

— Чего же он захотел еще?

— Не знаю. Может быть, ничего. Может быть, у отца истекло терпение. Годы терпения.

— Но имя Кушнарева не прозвучало?

— Как же! Я не договорил. Я подумал о нем и спросил: «Это Кушнарев?» Отец заколебался на мгновенье, посмотрел на меня и ответил… Я ручаюсь за точность фразы. Он сказал: «Кушнарев? Не Кушнарев, а Паташон». Понимаете?

— А вы?

— Это же ясно! Кушнарев — не Кушнарев, а Паташон Преступник Паташон. Убийца.

— Однако у него убедительная биография.

— Легенда, а не биография. Которая вся шита белыми нитками. Я никогда, никогда не видел и не слыхал, чтобы он занимался архитектурой или даже высказывал свои суждения. Он такой же архитектор, как вы детский врач.

— Кто же он?

— Профессиональный аферист.

Теперь вокруг них кружил не один, а целый десяток комаров. Мазин отломил ветку погуще и начал обмахиваться.

— Обычно аферисты не склонны нарушать сто вторую и ближайшие к ней статьи.

— То есть убивать?

— Да.

— Мы же не знаем, кого убили и при каких обстоятельствах. Отец не сказал, не успел. Пришла Марина, потом ваш друг.

— Резонно. Все, что вы сказали, резонно.

— Говорите лучше «ты».

— Можно? Спасибо, Валерий! Видишь ли, дорогой, тебе сейчас события яснее кажутся, чем мне. Ты не заботишься о частностях, набрасываешь картину в современной манере, а я реалист, мне нужно, чтоб на лице каждая морщинка была проработана. Натуралист даже. Тебе Пикассо, а мне Лактионов. Уловил разницу?

— Не в вашу пользу разница.

— Польза общая будет, если исчезнут некоторые коварные пятна. Кушнарев не мог убить Демьяныча. Он со мной в это время был. И зачем?

— Про Демьяныча я вам рассказал.

— А эксперт? Забыл? Демьяныч-то в речке мертвый оказался.

— Напутал эксперт, ошибся.

— Бывает и такое, к сожалению. Так за что ты его?

— Нервы сдали.

— А конкретнее?

— Это личное.

— Догадываюсь. Но ты мне вот что поясни сначала. Помнишь, я тебе носовой платок возвратил?

— Опять тайм-аут берете? Темп сбиваете?

— Да нет, темпом я доволен. Где ты тот платок взял?

— Сам удивляюсь, откуда он у меня в кармане взялся. По виду — это отцовский платок, из мастерской. В краске.

— Отцовский? Не ты его выпачкал?

— Нет. Наверно, я захватил его случайно в мастерской. Но хоть убейте, не помню когда! Да чепуха это! Зачем вам?

— Вспомни, когда ты его в первый раз увидел?

— Что за смысл?

— Будет и смысл, если вспомнишь.

— Я наткнулся на этот платок, когда вы с Сосновским пошли наверх, к отцу. С пасечником. Я вышел тогда и, проходя мимо вешалки, достал его из кармана куртки. Но как он попал туда?

— Не помнишь? А потом?

— Потом ничего особенного. Убедился, что он грязный, бросил в хижине. Там вы его подобрали. Вернули.

— И что?

— Опять ничего. Где-то валяется.

— Сажу ты им не вытирал?

— Что?!

— Все. Спасибо.

Валерий покачал головой.

— На здоровье. Так о чем вы догадываетесь?

— Разговор у вас с пасечником о Марине Викторовне был?

— Игорь Николаевич!.. Откуда…

— Секрета нет, Валерий. Демьяныч говорил мне о ваших отношениях.