Под покровом небес - Евгений Сергеевич Калачев

скорее напоминал научную лабораторию по истории или читальный зал библиотеки: в разных концах кабинета стояли письменные столы; в шкафах, на стеллажах, хранились старые, судя по корешкам, книги; старинные карты, картины висели на стенах. И наблюдали за всем этим бронзовые бюсты.

Александр Сергеевич встал из-за стола, энергично подошел, поздоровался за руку:

— Не стесняйтесь, проходите, куртку можете повесить вон там, на вешалке.

Я с удивлением рассматривал новую для меня обстановку. Орлов непринужденно привычно и почти весело, видя удивление и растерянность на моем лице, сообщил:

— Вы не подумайте, что это мой кабинет, преподавателя истории. Нет, это помещение музея университета. Здесь мы изучаем документы, экспонаты, систематизируем, даем заключения и рекомендации: выставлять или нет в действующей экспозиции или отправить на хранение в запасники. Пишем исследования, научные статьи и так далее и тому подобное… А вот и чайник закипел, проходите к столу, выпьем чаю, я вас провожу в сам музей — походите, посмотрите. Там есть наша сотрудница, будут вопросы — она ответит, а мне до начала лекции надо еще кое-что доделать.

Медленно, в тишине, вздрагивая от резкого паркетного скрипа, я переходил от одного экспоната к другому: вот она, наглядная история, и не только и не столько МГУ, но и нашей страны. Вот они, имена: академик Михайло Васильевич Ломоносов, радетель создания университета, в котором бы учились не только иностранцы и дети дворян, но и дети разночинцев; граф Шувалов Иван Иванович, первый куратор Университета, именно он принес на подпись к Елизавете Петровне Указ «Об учреждении Московского университета и двух гимназий», сама императрица Елизавета, дочь Петра Великого, — знакомые с детства имена, и я, абсолютно неожиданно для себя, вновь прикасался к этому знанию, но уже из самого сердца Университета и страны.

А потом была лекция. Читал кандидат исторических наук Орлов Александр Сергеевич. Я вместе с другими студентами исторического факультета МГУ сидел в большом зале, под куполом, как в Храме, в Храме знаний, среди музейных экспонатов: бюстов, картин, застекленных шкафов с историческими раритетами, и слушал интереснейшую Великую историю Великой страны, подтвержденную и прекраснейшим знанием лектора, и антуражем вещественных доказательств этого величия — экспонатов великолепного зала старинного здания, у Московского Кремля, который был буквально рядом, в каких-то сотнях метров. И это было впечатляющее действие, заставляющее вспомнить о своем родстве не только с народом, создавшим все это, с Родиной, как бы высокопарно ни звучало, но и пробуждало забытое уже чувство гордости за свою страну.

После лекции я зашел в кабинет, взял куртку. Слов благодарности, чтобы выразить все свои впечатления, я сразу подобрать не мог — все они, казалось, были банальны и легковесны, и я крепко пожал руку Александру Сергеевичу.

— Приходите, — прощаясь, сказал Орлов. — В любое удобное для вас время. Если меня не будет — наши сотрудники вас уже знают, — подождите, почитайте. У нас много всего интересного.

— Спасибо, — вырвалось у меня. — Все было очень необычным для меня.

И опять я ехал в метро, но не домой, а на работу, хотя мне нужно было еще заехать в Союз театральных деятелей, чтобы передать Михаилу Александровичу Ульянову сборник омских писателей «Складчину», в котором были опубликованы его очерки о пребывании Театра имени Вахтангова во время эвакуации в Омском драматическом театре. Но на сегодня впечатлений было больше, чем достаточно, и я решил заехать к Ульянову в другой день. Сидел в вагоне и думал о том, что я, как ненасытный алкоголик, не могу насладиться Москвой, не могу насытиться новыми яркими впечатлениями от встреч с талантливыми интересными людьми. И это здорово. В глубине души я догадывался, что когда-нибудь этот праздник закончится. Когда-нибудь моя душа перестанет восторженно напевать песню на стихи сибирского поэта Геннадия Шпаликова:

Бывает всё на свете хорошо,

В чем дело, сразу не поймешь…

А просто летний дождь прошел,

Нормальный летний дождь.

А я иду, шагаю по Москве,

И я пройти еще смогу

Соленый Тихий океан,

И тундру, и тайгу…

И наступят серые бесконечно суетливые будни, состоящие сплошь из мыслей и дел: как бы выжить; как бы заработать на жилье; как бы хватило на все сил и терпения. И я не буду чувствовать под собой ни этот Великий город, ни нашу Великую страну. Не буду чувствовать талантливых, доброжелательных ко мне людей…

— Станция метро «Бауманская». — Голос диктора вернул меня к реальности. Я встал с места, вышел из вагона, и людской поток — приближался вечерний час пик — подхватил меня, вынес на улицу. Было некогда смотреть по сторонам: я спрашивал прохожих, где находится контора Мосводоканала, как туда пройти. Спешил. Боялся, что затянется процедура заключения договора, и придется сюда приезжать еще раз. И только сдав документы на подпись, я присел на любезно предложенный мне стул, успокоился и посмотрел в окно. И словно во сне перед моим взором предстал пятикупольный с высоченной стройной колокольней, фисташково-белый с золотом, сияющий на солнце куполами и крестами Храм во всей красе и величии. От неожиданности увиденного я крепко зажмурил глаза, опять открыл — наваждение не проходило.

— Как называется этот Храм? — спросил я у сотрудницы конторы.

— Елоховская церковь.

— Странно, — сказал я. — А мне сегодня приснился во сне Богоявленский собор. Ну точь-в-точь, как эта церковь.

Сотрудница рассмеялась:

— Богоявленский собор и Елоховская церковь — это одно и то же. Правильное название — Богоявленский Кафедральный собор в Елохове. Кстати, в нем крестили вашего коллегу — Александра Сергеевича Пушкина. — Девушка опять засмеялась. — А еще этот Храм никогда не закрывался. Аж с семнадцатого века. Правда, перестраивался: сначала была деревянная церковь в деревне Елох, потом построили каменную, в которой крестили Пушкина, а в таком виде собор предстал уже в середине девятнадцатого века, — как на экскурсии рассказывала сотрудница конторы. — А вы, наверное, приезжий?

— Да, из Сибири. Учусь в литературном институте.

— Понятно… Вот и ваш договор.

Дело было сделано, и я теперь никуда не спешил: медленным шагом дошел до собора, вглядываясь в его детали и не переставая удивляться — точно как во сне! Перешел улицу и, как зачарованный, двинулся во двор собора. Охрана — откуда она взялась, я не понял, меня не остановила. Я направился к главному входу собора, но меня, почти бесшумно шелестя широкими шинами, обогнал черный лимузин представительского класса, с зеленым флажком на правом крыле. Флажок был украшен патриаршим вензелем.

Лимузин затормозил у парадного крыльца, дверцу открыл молодой священник, появившийся из храма,