Покойник в кювете - Станислав Николаевич Савицкий

сыщиком. И стал полицейским. Таким же надежным и твердым хорошистом, как в школе. Только теперь в сыскном деле.

Никита был безнадежный троечник. Точные науки ему не давались вовсе, зато учительница литературы души в нем не чаяла — настолько зрело и красноречиво он рассуждал о персонажах любимых ею книг из школьной программы. Она вслух зачитывала его сочинения в классе и ставила Никиту в пример остальным.

Больше в пример его никто не ставил.

— Кстати, а с чего Гребенка взял, что он из Кочек?

— Местные мужики на остановке признали в нем постояльца какого-то там дяди Васи.

— Так, значит, он не местный.

— Блестящий пример дедукции, — улыбнулся Сергей. — Не зря мы с тобой зачитывались Конан Дойлем в детстве.

— И дедукция под стать тому возрасту, — сказал Никита. — Держу пари, Гребенка не удосужился пообщаться с домовладельцем из деревни Кочки.

— Не держи. Проиграешь.

— Неужели?

— Представь себе.

— И что принесло общение с пресловутым дядей Васей?

— Ровным счетом ничего.

— Дядя Вася был нем, как рыба.

— Можно сказать так. Он беспробудно пьян неизвестное количество суток.

— И, конечно, не только не помнит имени-отчества своего жильца, но, даже протерев опухшие очи, ни в жисть не узнает его на фотке.

— Надо полагать, — согласился Сергей.

— Как всегда, от свидетелей толку мало. По разным причинам. На этот раз хоть уважительная. Труп осмотрели? — спросил Никита.

Сергей вздохнул и потянулся к кружке с пивом.

— Естественно.

— И?

— Что «и»? Ты хочешь узнать, не отпечатался ли на трупе номер сбившей его машины? Отвечу однозначно: не отпечатался.

— Кто осматривал?

— Ефим Ильич. Кто же еще?

— Так…

Сергей посмотрел на часы.

— Извини, Хмель, мне пора в контору.

— Это понятно. Дело закрыли? — спросил Никита.

— Понятия не имею. Знаю только, что на место выезжал Петро, написал рапорт и в то же утро с половиной сотрудников уехал в служебную командировку по распоряжению сверху. Поэтому сейчас у нас на работе завал.

— Куда уехал и как надолго, я не спрашиваю, поскольку это страшная полицейская тайна.

Сергей кивнул головой.

— И если будет расследование происшествия, — а не сдадут его сразу в архив, — то вести его, по все всей вероятности, будет всё тот же Петро. Так я понимаю?

— Хмель, ну что ты такой упертый?

— Серега, я не могу понять, зачем алкашу взбрело на ум среди ночи переть несколько верст до шоссе, если в деревне самогона хоть залейся.

— Ты меня спрашиваешь?

— А кого же еще? Не его же.

— Может, он лунатик? Или вышел продышаться свежим воздухом.

— Ты сам в это веришь?

— Не знаю, — пожал плечами Сергей.

— А я вот не верю. Лунатики по крышам бродят, а не лезут под машины на шоссе. А продышаться можно было на лавочке возле дома. Что-то не стыкуется.

— В жизни многое не стыкуется, — с оттенком философичности заметил Сергей, поднимаясь из-за стола.

— Хоть скажи на прощанье, где у деревни Кочки его сбила машина.

— Возле самой автобусной остановки.

— В каком направлении? Их там две. Друг напротив друга.

— Неужели?

— Давай без иронии обойдемся.

— А если без иронии, то черт его знает возле какой, — сказал Сергей, задвигая стул.

— Насколько я понял, имя его неизвестно.

— Родные заявят, тогда узнаем, — равнодушно отозвался Сергей.

Никита остался один. Рядом с ним на столе лежали остатки леща. Под них он взял еще пару кружек пива.

Домой он возвращался, когда уже стемнело.

Глава 4

Никите оставалось пройти не больше ста метров до дома, когда он нагнал понуро бредущего человека под тяжестью двух сумок.

— Я вас приветствую, Ефим Ильич! — воскликнул он и протянул руку к одной из сумок. — Разрешите вам помочь.

— А… Никита. Покорно благодарю, — сказал судмедэксперт, с удовольствием передавая ему сумку.

Они пошли рядом неспешной походкой.

— Говорят, ты теперь на вольных хлебах, — сказал Ефим Ильич.

Что за город! Стоит только в нем попасть в сводку последних новостей сарафанного радио, так не успеешь оглянуться, как о тебе уже всё знают. Хоть на улицу не выходи.

— А что делать? — скривился Никита. — Не вынесла душа поэта придирок мелких буквоеда. То бишь Горыныча.

— Сам виноват, — наставительно сказал судмедэксперт.

— Ясное дело, сам, — поспешил сказать Никита, надеясь этим закрыть тему.

Но не тут-то было. Пожилые люди, особенно освободившись от бремени двух сумок, имеют склонность к нравоучениям…

— Какого черта ты привязался к Лагоеву, не имея на руках веских доказательств? — спросил Ефим Ильич.

Никита промолчал. Доказательства были. Только им глотку заткнули.

— Ты сам рубишь сук, на котором сидит ваша газета. И ты с ней заодно.

«Второй раз слышу про сук, — подумал Никита. — Хоть сам на нем вешайся».

— Откуда я мог знать, что так всё получится? — вяло сказал он, пожалев о том, что остановил судмедэксперта.

Ефим Ильич был настолько потрясен словами Никиты, что остановился и от удивления открыл рот.

— Как откуда?

Он поставил сумку на землю и всплеснул руками.

— Ты поступил необдуманно, Никита. Очень необдуманно. И подставил газету.

Ефим Ильич взял сумку и пошел дальше. Никита поплелся за ним. На ходу Ефим Ильич спросил:

— Что думаешь делать дальше? Писать стихи, раз назвался свободным поэтом?

— Что я и делаю.

— О чем пишешь? — заинтересованно спросил Ефим Ильич.

«О доярочке», — хотел сказать Никита. Но старик ведь не поймет.

— На стихи не размениваюсь. Пишу поэму, — сказал он.

— О… Серьезный подход. О чем будет поэма?

— О несчастном убиенном, сброшенном в кювет при дороге, до которого никому дела нет. Естественно, я говорю о погибшем при деревне Кочки. Не о кювете же, до которого тоже, кстати сказать, никому дела нет. Включая надзорные службы, обязанные следить за состоянием дорог и кюветов. Вот и получается: что кювет, что человек — понятия равнозначные.

Ефим Ильич остановился и странно посмотрел на Никиту.

— Вопрос не простой, — сказал он.

— Требует обсуждения, — подхватил Никита.

— А потому присядем. Я заодно покурю. А то в доме с появлением внука мне запретили курить. И правильно сделали. Чаще стал бывать на свежем воздухе.

— Как он?

— Скоро год.

В тоне Ефима Ильича прозвучала неподдельная гордость.

Они сели на лавочку в сквере.

— Так что это было? — спросил Никита. — Несчастный случай или… Или что-то другое.

— Я всего лишь судмедэксперт, — скромно заметил Ефим Ильич, — и не могу сказать, что было. На место происшествия меня никто не приглашал.

— Но вы же видели труп?

— Видел. И даже осмотрел его.

— И вам ничто не показалось странным?

— В жизни много странного, Никита.

Эту примиренческую позицию по молодости лет Никита не разделял.

— Что странного было именно в этом трупе? — нетерпеливо