Шальное золото сибирского прииска - Олег Колмаков

эти твари вовсе не собирались брать нас на измор?.. – в некоторой задумчивости вдруг произнёс Марченко. – …Представь, что со дня на день им должны доставить пару баллонов со слезоточивым, нервнопаралитическим, или того хуже, отравляющим газом. Отморозкам останется лишь сунуть в наше подземелье шланг и открыть вентиль. Быть может, уже завтра они выкурят нас из штольни, как сусликов.

– Согласен… – вновь кивнул головой Сергей. – …Признаться, я вовсе об этом не подумал. Хочешь, не хочешь, а ближайшая ночь обещает быть судьбоносной.

– Механик, ты с нами? – Пётр сурово глянул на Владимира.

– Дадите похмелиться, и я хоть на край света…

Глава 22

Дабы сил мужикам хватило на всю ближайшую ночь, они с вечера отправились на боковую и проспали практически до полуночи. Проспали бы и дольше, однако дали о себе знать кое-какие непредвиденные обстоятельства, о которых читатель узнает чуть позже.

Из четверки, укрывшейся в заброшенной штольне, не спал лишь Бордовский. По замыслу обитателей подземелья, во время предстоящей вылазки, режиссёр должен будет остаться здесь, дабы неприятель не зашёл защитникам прииска с тыла. Потому и дежурил Эдуард возле лаза в подземелье, пока все остальные дремали и набирались сил.

В жизни Бордовского, ещё никогда так медленно не тянулось время.

Режиссёр периодически поглядывал на свои наручные часы, и каждый раз он надеялся на то, что минуло не менее получаса. В действительности минутная стрелка едва сумела переползти через пять своих минутных делений. При этом Эдуарда раздражало не столько безделье, сколько незнание, чего именно ожидать ему от ближайшей ночи, чем в итоге она закончится.

Отчасти Бордовский завидовал спящим мужчинам. Они сами будут решать свою судьбу, в то время как он, Эдик, полностью зависим от их успехов, либо неудач. Он, как бычок, останется этой ночью на привязи, в ожидании своей дальнейшей судьбы: пустят на мясо – или оставят на откорм; кастрируют – не кастрируют… Если выгорит что-то у его спутников – и он останется жив; если ж в ближайшей схватке они потерпят поражение, враг тотчас ворвётся в подземелье и без каких-либо колебаний прикончит его, как ненужного свидетеля. Причём, абсолютно никакой роли не будут играть прежние заслуги Эдуарда, его известность, престижные награды и многое другое. Здесь он никто, один из мужчин, оставшихся на зимовку.

Конечно же, у него был под рукой карабин, и в принципе, он мог запросто оказать хоть какое-то сопротивление. Правда, вся его оборона, скорее всего, окажется детским лепетом, в сравнении с тем сражением, на которое спустя пару-тройку часов отправятся его товарищи.

Увы, у Бордовского не было абсолютно никаких опыта выживания в экстремальных ситуациях, не было вообще иного, хоть немного схожих примеров из личной жизни.

«Если ж разобраться, то мне и на хрен не нужны были эти самые навыки?.. – размышлял про себя член союза кинематографистов. – …Не окажись я волею случая в этой глухой тайге, на этом долбанном прииски, мне было бы абсолютно фиолетово, чем живут здесь люди, как они выживают в условиях сибирских морозов и отсутствия элементарных коммуникаций. А впрочем, всё это могло быть полной ерундой, в сравнении с реальным осознанием того факта, что жизнь моя, в которой я был достаточно известной, медийной персоной… Моя успешная карьера, в которую было вложено столько сил, энергии и финансов. Всё это может разом оборваться. Оборваться без какого-либо смысла, какой-либо логики…

Как не крути, а всё моё детство прошло на съёмочных площадках. Я вообще не могу представить свою жизнь вне киносъёмок, кинопроцесса. Возможно, поэтому и свою собственную судьбу, на уровне некоего подсознания, я рассматривал как некий удачно написанный сценарий. В этом самом сценарии, главный герой, преодолев все препятствия и невзгоды, непременно должен отпраздновать счастливый хеппи-эндом. Потому и не может данный фильм закончиться вот так, внезапно и неожиданно… Ладно, если бы закончилась плёнка, забухал постановщик или задержались в пути костюмы – в этом случае, съёмки можно запросто отложить, перенести на другой день. Но чтоб вот так, всё рухнуло вместе со смертью главного героя… – именно тут и посетила Эдуарда ещё более ужасная мысль. – …А что, если я вовсе не являюсь главным героем данного фильма?.. Как быть, если выясниться, что фильм был совсем не обо мне?.. Если я играл в текущей картине лишь эпизодическую роль, в то время как основными героями данной картины являются именно те, кто сейчас спит в холодном пещерном закутке?..

Либо иной вариант.

Я по-прежнему остаюсь главный герой, при этом фильм этот, вовсе не весёлая и беззаботная комедия. Высший сценарист решил переписать сценарий, в жанре трагичной мелодрамы. На ум отчего-то приходит чёрно-белая картина «Летят журавли» Михаила Калатозова. В том триумфальном фильме основные события развивались, как раз после гибели главного героя. Помниться, в юношестве, просматривая ту картину, я пытался поставить себя на место главного героя, погибшего Бориса, мысленно представляя, как будет жить мир уже без меня. Теперь же… Нет-нет-нет, я вовсе не желаю участвовать в подобной, пусть и героической драме. Не хочу Золотую ветвь Каннского кинофестиваля…

Долбаная вечеринка, с которой всё, собственно, и началось. Помню, как в процессе банкета продюсер выкрикнул, дескать, поехали кататься по сибирской реке… Данную идею немедленно подхватил мой ассистент Валера… Кажется, ещё пили… Такси, аэропорт… Очнулся уже на борту частного судна. Куда плыли – не знаю, сколько плыли – не помню…

Пожалуй, именно сейчас, когда все сомнения остались позади, с полной уверенностью я могу сказать о том, что это был удар… В аккурат по затылку… Меня волокли по палубе, а потом я полностью ушёл под воду… Всеми силами пытался остаться на плаву… Сильно мешала намокшая одежда, превратившаяся в неподъёмный груз… Вроде бы, мне удалось стянуть с себя пиджак… И всё, полное забвение…»

И тут Бордовскому вдруг показалось, будто бы кто-то стоит рядом с ним в темноте. Причём, чужое присутствие он ощутил каким-то внутренним подсознанием. Судорожно схватился за фонарь. Пока возился с кнопкой включения, тот, стоявший рядом, вдруг прошуршал мимо него. Двигался он так быстро, что свет фонаря едва успел осветить его мохнатую чёрную спину. А впрочем, и она очень скоро исчезла в темноте одного из коридоров.

«Твою-то мать!.. Да что ж это такое?.. Ведь я никогда не верил в оккультизм и прочую чертовщину, был максимально практичен и абсолютно не суеверен… Ну, а здесь, на затворках цивилизации, вдруг начали рушиться все мои прежние нормы, все основы моего былого мироощущения. Я будто бы попал на изнаночную