День пиротехника - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

из клетки в зале заседаний поведут в автозак. Лёха отнекивался, объяснял — это невозможно. В результате стал чуть ли не кровным врагом горячих восточных парней. Никакие увещевания, что белорусское правосудие в корне отличается от слишком снисходительного российского, поэтому убитый будет отмщён, не возымели действия. Виновник непременно должен умереть от рук родни усопшего, а не от выстрела сотрудника тюрьмы!

Размявшись на Бекетове, Верховный Суд приступил к слушанию дела Стояновича и Дарича. Улица имени вождя мирового пролетариата практически опустела. Убийство иностранных дипломатов имело к этому времени в большей степени международный, чем внутренний резонанс.

Лёха лишний раз убедился, насколько доказанность преступления влияет на выбор меры наказания, вопреки тому, чему учила будущих сыщиков профессура в Академии. В теории вина в совершении любого преступления, даже самого малозначительного, подлежит самому скрупулёзному доказыванию, любое сомнение трактуется в пользу обвиняемого. А коль факт доказан, определение наказания производится лишь исходя из тяжести содеянного и личности подсудимого. Ничего подобного! Если в деле Бекетова заметны были сомнения суда в смертном приговоре, то стопроцентная доказанность вины сербов отмела любые колебания.

Бекетова и Стояновича расстреляли в следственном изоляторе на улице Володарского в конце августа. К Хворостовичу, автору взрыва в парке на Городецкой, Герасимёнку, соучастнику Томашевича в нападении на «Приор», и Даричу белорусская Фемида проявила благосклонность, выписав умеренные сроки лишения свободы.

⁂

В день, когда пресс-служба МВД сообщила об исполнении смертных приговоров, лейтенант Давидович положил Папанычу рапорт на стол об увольнении из органов внутренних дел в связи с поступлением на учёбу в Институт национальной безопасности, не удивив начальника.

К вечеру Лёха, основательно вымотанный передачей дел, заехал на переулок Козлова. Перед этим сменил футболку и художественно рваные джинсы на рубашку с брюками.

Сазонова он застал за изучением реакции на приведение в исполнение расстрельных приговоров. Интернет-ресурсы оппозиционного и либерального толка исходили желчью, сербы осторожно высказали сожаление, что их соотечественнику исключительную меру не заменили на пожизненное.

Подполковник махнул рукой, предложив опуститься на стул для посетителей.

— Снова ворошат дело. Пресс-служба МВД ведёт себя вяло и формально. Имейте в виду, журналисты будут и вас осаждать: почему всё-таки Бекетов, он же не признал вину, не того расстреляли…

— Не того, — внезапно согласился Лёха. — Магазин на Калиновского взорвали другие.

За восемь месяцев плотного общения он ни разу не видел Сазонова настолько выбитым из колеи. Даже когда тот получил дубовой столешницей по физиономии и размазывал кровь, наверняка прикидывая возможность пристрелить Бекетова при попытке к бегству, эмоции не взыграли так сильно, как сейчас. Гэбист побледнел до синевы, потом отскочил к двери и запер её на ключ изнутри.

Вернувшись за стол, подполковник первым делом спросил:

— Кому вы ещё это ляпнули?

— Никому! — Лёха, напротив, сидел раскованно, закинув ногу на ногу. — Даже вам признался только сейчас, дождавшись, когда поезд ушёл.

— Но вы заподозрили другое лицо гораздо раньше?

— Через двое суток после задержания Бекетова, — Лёха развел руками. — То есть через день, как Председатель КГБ доложил наверх, и ушло сообщение в СМИ: злодей изобличён. Появление новых подозреваемых выглядело бы… странно.

Сазонов с шумом выдохнул через зубы.

— Понимаю. Заодно свели личные счёты. Вам хотелось, чтоб Бекетова казнили. А за двойное убийство, без взрыва в «Заряне», ему запросто ограничились бы пожизненным. Настоящие виновники на свободе?

— Нет. В могиле. Взрыв устроили родные брат и сестра — Игорь Павлович Томашевич и Инга Павловна Дауканте.

— Но Инга…

— Сменила фамилию, когда её брата посадили за убийство по малолетке. Взяла материнскую, литовскую, таким нехитрым способом обвела вокруг пальца расследовавших нападение на «Приор» и линию Томашевича. Проверяли его связи на свободе, на зоне, а родственниками в Пуховичах не особо утруждались: отец-алкоголик, больная мать, сестра куда-то съехала и под фамилией Томашевич не обнаружена. Я бы, наверно, тоже лоханулся.

Сазонов начал успокаиваться. На лбу разгладилась складка. Он чуть распустил галстук, стискивавший ворот белой сорочки с короткими рукавами.

— Понятно. Теперь расскажите подробнее.

— Охотно. Только вы уверены, что кабинет не прослушивается?

— Уверен. А если разговор бы и писался, вы уже наговорили себе на статью. Которую, впрочем, никто не предъявит, скандал нам не нужен. Итак?..

— Всё началось с мобильных телефонов…

Лёха погрузился в воспоминания полугодовой давности.

…В Минск приехала мама Инги, не старая, до шестидесяти, но совершенно седая и какая-то внутренне выгоревшая женщина с бледным лицом, слезящимися глазами и узловатыми руками — пальцы на них не разгибались полностью. Чёрный платок был потёртый, носился не только по случаю траура, да и пальто свидетельствовало о нужде. Сходства с яркой, сексуальной внешностью дочери не прослеживалось ни малейшего.

Первым делом Лёха отправился с ней на Калиновского — отдать вещи погибшей, не изъятые в качестве вещдоков. Печати на двери квартиры оказались сорванные, в неё без малейшего смущения заселилась Элеонора, воспользовавшись ключом, полученным от Бекетова ещё при жизни Инги. Оперу пришлось срочно запрашивать протокол осмотра квартиры: «преемница» бесцеремонно присвоила украшения и дорогие безделушки предшественницы.

Выселяться она категорически отказалась: квартира принадлежит Бекетову, он разрешил пользоваться.

— У тебя три варианта, дорогуша! Первый — я задерживаю тебя на пятнадцать суток за самоуправный срыв печати и заселение в квартиру, находящуюся под арестом имущества обвиняемого. Второй хуже. Присвоение золотых часов Инги тянет года на три как хищение, тут сутками не отделаешься.

— А третий вариант? — наглость блондинки растворилась на глазах.

— Ты отдаёшь мне ключ и молча выметаешься в течение пяти минут.

Возможно, Вася Трамвай, запавший на длинноногую модель ещё с фаер-шоу, предложил бы четвёртый вариант, но девушке пришлось удовлетвориться третьим.

— …Тогда я и обратил внимание на телефоны, — Лёха вытащил свой смарт и показал Сазонову организацию памяти. — По умолчанию, труба пишет номера в накопитель самого аппарата и на SIM-карту. В общем, сколько мне их не попадалось в руки, если пользованные — в памяти телефона что-нибудь наверняка сохранилось. Второй момент: две дешёвых трубы, одна марки «Сименс» две тысячи лохматого года, второй чуть новее, двухсимочный. Инга носила «айфон». Итого места на четыре симки. Зачем? У нас всего три оператора GSM-связи.

— Занятно. Но ещё ничего не доказывает.

— Не доказывает. Но у меня зашевелились первые неясные сомнения. Копеечные аппараты без симок обычно держат, чтоб воткнуть иностранную карту ради единственного разговора в роуминге и выбросить. Зачем такие детективные хитрости Инге, если она ни в чём не была замешана?

— Продолжайте. Как вы узнали о её родстве с Томашевичем.

— Повёз маму убитой в морг на Кижеватова. Забавно, водитель Бекетова по имени Шурик катал меня ещё две недели, пока не окончились деньги на топливной карточке — от хозяина не поступила команда «отбой»…

…И увидел: в морге на лабораторном столе лежала не она! В душе