Аварийный взлёт - Левит Ирина

Безменцев неожиданно рассмеялся — эдаким снисходительным смехом:

— На «Олимпию», что ли?

— Вы знали? — не скрыл удивления Купревич.

— Узнал в день отъезда в Латинскую Америку.

— И от кого?

— От директора «Олимпии» Старкова. Представьте себе. Мы давно друг с другом общаемся и, более того, — партнерствуем. Он мне и сообщил, что аэропортовский начальник, который с «Олимпией» не первый год работает, хочет нас на нее поменять. А я, представьте себе, не возражал. Во-первых, потому, что я не очень хочу иметь дело с новыми владельцами, «Авиа-Альянсом», у меня со структурой, в которую он входит, был не очень хороший опыт. А во-вторых, «Олимпия», по своим причинам, переуступила мне другой, не менее выгодный договор.

— Марадинскому вы об этом не сказали?

— Нет. Я вообще никому об этом не говорил. Хотел посмотреть, как Эдуард будет выкручиваться.

— Так вот Эдуард Борисович узнал, что аэропорт не собирается пролонгировать договор с «Гранитом», за неделю до своей смерти. И действительно попытался выкрутиться. Даже частного детектива нанял, чтобы тот… образно выражаясь, нашел информацию, с помощью которой можно было бы заставить директора аэропорта изменить свое решение.

— Частного детектива? — поразился Безменцев. — Я недооценил Эдуарда… Не ожидал от него такого…

— А вы могли бы ожидать, что Марадинский вдруг заведет себе любовницу?

Безменцев посуровел, въедливо уставился на полковника.

— Есть основания?

— Нет, — быстро сориентировался Купревич. — Просто всегда найдутся какие-нибудь злобные сплетники, особенно если учесть… В общем, мы в курсе, что в свое время ваша дочь разводилась с Эдуардом Борисовичем именно из-за его измены.

Алексей Владимирович потер лоб, покачал головой, произнес задумчиво:

— После того случая Эдуард ни разу не дал повода. Но если бы я о чем-то узнал… Я бы затащил его в свой кабинет, запер дверь и так тряхнул, чтобы из него всякая дурь вон вылетела. Но… — он вздохнул, — дочке бы словом не обмолвился. Сейчас — это вам не тогда. Сейчас Эмме к пятидесяти ближе, чем к сорока, у нее двое детей, налаженная жизнь, и портить эту жизнь я никогда не стал бы.

Попрощавшись с Безменцевым, Купревич спросил:

— Ваше мнение, Аркадий Михайлович?

— Мое мнение, — развел руками Казик, — что Алексей Владимирович был достаточно правдив. А Эдуард Борисович слишком боялся своего тестя. Хотя в данном случае совершенно напрасно. А если учесть, что вы, Олег Романович, и ваши коллеги выяснили все возможное и невозможное о жизни Эдуарда Борисовича и не нашли ни малейшей зацепочки, то тогда мы приходим к выводу, что смерть Эдуарда Борисовича никому не была нужна. Вот и получается, что Марадинский — случайная жертва.

— И при этом Безменцев прав: такое дерзкое преступление по силам лишь профессиональному киллеру. Причем преступление, заранее хорошо спланированное и организованное. Нож, который каким-то образом удалось пронести через серьезный контроль, а мы не смогли найти бреши в этом контроле, — вот ключевой момент.

— И тогда, Олег Романович, самой реальной становится версия, что личность жертвы не имеет значения. Главное — убийство должно было произойти именно в аэропорту.

ГЛАВА 24

— Да, меня проинформировал полковник Купревич. Но, слава богу, Ольга Валерьевна жива и будет здорова. Хотя это просто напасть какая-то!

Огородов напряженно сдерживал ярость и, как показалось Дергачеву, растерянность. Сергей его понимал. Нечто похожее он испытал и сам, когда выяснилось, что Егорову отравили. Разница была лишь в том, что Сергей испугался за Ольгу, а Огородов — скорее, из-за самой ситуации. Убийство… покушение на убийство… и все в течение одной недели… Новому директору никак нельзя было позавидовать. Впрочем, чувства начальника Дергачева не слишком волновали — для волнения имелись куда более серьезные поводы.

Огородова интересовали подробности. Дергачев ограничился лишь неким четко очерченным набором информации, полностью следуя указаниям полковника: озвучивать можно лишь общие сведения, но никому никаких деталей. Особенно он это подчеркнул, адресуясь Кондаковой, на что та вскипела (дескать, сроду не имела привычки трепать языком) и весьма резко прошлась по всей правоохранительной системе.

Свое появление в доме Егоровой (не по указанию, а по собственному решению) Сергей объяснил достаточно туманно, сославшись на звонок растревоженной Нины Григорьевны, которая условилась о совместном ужине, но не смогла дозвониться-достучаться соседке. Однако эти детали Огородова как раз мало занимали — его интересовало, что предпринимают следователи и полицейские.

— Работают, — еще более туманно пояснил Дергачев.

— Работают! — зло процедил директор. — Уже почти неделю аэропорт трясут, а ничего нового…

«Если не считать нового преступления — попытки убить Егорову», — подумал Сергей. Он нисколько не сомневался, что реальное убийство и попытка убийства связаны между собой. Не бывает в обычной жизни таких совпадений.

Только как все странно…

Марадинского убили ножом в аэропорту. Егорову попытались убить, по сути, в собственном доме: сначала, не исключено, задушить в садике по соседству, а затем отравить в квартире. Дергачев пусть недолго, однако успел поработать в полиции, и понимал: слишком разный почерк. Или эта разность — намеренна? Или кто-то воспользовался убийством Марадинского, чтобы расправиться с Егоровой? Значит, этот «кто-то» хорошо знает Ольгу, был в курсе, когда в тот понедельник она уедет с работы, где она живет и, более того, имел возможность проникнуть в ее жилище?..

Ночью Сергей довез Казика до гостиницы и вернулся в квартиру Ольги. Дверь была нараспашку, в обеих комнатах, на кухне и в прихожей горел свет. На лестничной площадке, приткнувшись к косяку, стояла Кондакова — со скрещенными на груди (словно мечами) руками и яростью в глазах.

— Вон, кучу народа нагнали, везде лазают, всякие следы ищут, сам главный начальник пожаловал, — процедила она, — а когда Ольгу чуть не пришибли во дворе, всем было пофиг.

Дергачев хотел напомнить, что вообще-то Ольга сама отказалась обращаться в полицию, но промолчал. Зачем? Опять же хоть что-то сделали — сумку с кровавым пятном на экспертизу взяли. Правда, не слишком-то с экспертизой торопились, ну так считали, особого повода нет. Сейчас вот появился.

В гостиной и на кухне, которые просматривались с лестничной площадки, что-то делали несколько человек. Мужчина в белых перчатках разговаривал с Купревичем, перед ним на кухонном столе лежали полиэтиленовые мешки с уткой, картошкой, овощами, еще какой-то снедью, а также пакетом с грейпфрутовым соком и пустым бокалом с желтовато-розоватыми разводами.

Сергей сделал шаг в квартиру, но тут же путь ему преградил полицейский.

— Не положено.

— А, Сергей Геннадьевич! — обернулся Купревич и махнул рукой бдительному стражу, дескать, свои. — Идите сюда.

В прихожей, прямо под вешалкой, на табуреточках (Сергей машинально подумал, что явно принесенных с собой) сидели два старичка.

— Мы понятые, — поспешно заверили они Сергея.

— Очень приятно, — брякнул он совершенно некстати.

— Вот, — сказал из кухни Купревич, — именно Петр Васильевич и выгуливал свою собаку в саду, когда напали на Егорову.

— А я ж даже не понял, что на Олечку напали! — принялся оправдываться дедок. — Вот ведь Тоби наш выскочил, а когда я подоспел, Олечка вроде как уже упавшая была. Но я ведь думал, просто споткнулась.

— А наш Тоби не брехливый! Он зазря не лает, — с некой гордостью произнесла бабулька. — А тут Петя сказал, что прямо таки зашелся от лая. Тоби наш плохих людей чует.

«Значит, нападение в саду уже не считают случайным, и старика расспросили-допросили», — понял Дергачев.

— Только ни к чему не прикасайтесь, — предупредил мужчина в белых перчатках, совершенно очевидно, эксперт.

— Вы наверняка найдете мои отпечатки, — предупредил в свою очередь Сергей. — И здесь, на кухне, когда с Ниной Григорьевной я нашел Ольгу Валерьевну, и в комнате, но более старые. Я был у Ольги Валерьевны в тот вечер, когда на нее напали.