Убийство с продолжением - Виктор Васильевич Юнак

кусок свиной ноги. Федор и в самом деле почувствовал, как в голову ему что-то ударило, но что, он пока понять не мог.

– Так я у тебя спрашивал, откель у тебя фамилия такая – Достоевский?

– Ну, как же! Ты не слышал, что ль, что есть такой сочинитель – Федор Достоевский?

Федор, дабы преодолеть шум в голове, заговорил было достаточно громко, но его тут же осадил Раскольников:

– Ты потише-то, потише гутарь! Я же не глухой.

Федор понимающе кивнул и уже тише добавил:

– Так это, вот, мой отец.

– Чем докажешь?

– Так ведь маманя рассказывала.

– Ну, знаешь ли, бабы иной раз такое могут выдумать.

– Не веришь?

– А ты докажи!

– Пойдем!

– Не, погодь маленько. Мы ж еще не все выпили и не все съели. Негоже хозяев обижать.

Раскольников налил себе в чарку еще водки и жестом указал Федору на его пивную кружку.

– Так чем доказывать будешь? – спросил Раскольников после того, как оба закусили пирогами.

– У меня есть отцовские записки, роман, который еще нигде не публиковался.

– Врешь!

– Не вру! – Федор уже плохо себя контролировал и с силой стукнул кулаком по столу.

Кабатчик из-за стойки глянул на Раскольникова, тот махнул рукой: мол, все в порядке. Он вытащил из кармана серебряный пятак, кинул его хозяину, тот ловко на лету поймал монету. Раскольников тут же поднялся, хлопнул по плечу Федора, но у того встать не получилось: пиво ударило не только в голову, но и в ноги. Тогда Раскольников за шиворот поднял мальчишку, подхватил его под мышки и повел на улицу.

– Ну, пойдем, покажи свои записки.

Федор не столько шел, сколько его тащил Раскольников. Но на улице ему полегчало. К счастью для последнего, дома не было ни матери Федора, ни сестры Варвары. Федор тут же подошел к своему маленькому деревянному ларцу, с трудом вставил ключ в замок, открыл, поводил руками по небогатому скарбу в этом ларце и вытащил наружу завернутую в холстину толстую пачку исписанных мелким почерком листов бумаги.

– Во, гляди!

– Чего глядеть-то? Откель я знаю, что это за бумаги? Може, это ты сам их почеркал?

– Дурья ты башка! Глянь на почерк!

– Но, но! Ты в выраженьях-то не очень! Не то нагайки моей испробуешь. Откель я знаю, чей это почерк! Вот ежли б ты дал мне эти записки прочитать, тады я б тебе поверил.

– Так возьми, читай.

Раскольников живо взял бумаги, снова завернул их в холстину, спрятал за пазуху, ядовито усмехнулся, сказал:

– Ну, лягай проспись, не то мать заругает! И ни-ни про меня, ясно?

– Нешто я маленький, не соображаю.

Раскольников ускакал к себе. Ничего не сказал Любаше, а холстину с записками Достоевского спрятал в укромном месте в чулане. Он еще не решил, что будет с ними делать, но все же лучше иметь такое богатство у себя, нежели храниться оно будет у какого-то несмышленого отрока.

На следующее утро Федор проснулся с головной болью. Разумеется, про свой поход в кабак он ничего матери не сказал, однако вспомнил про рукопись. Решил проверить, на месте ли она. Конечно же, ее в ларце не было. Он весьма расстроился. Даже в тот день в гимназию не пошел. Когда его о том спросила вернувшаяся с работы в городской больнице, где она состояла сестрой милосердия, Варвара, он с таким испуганным видом посмотрел на нее, что Варвара встревожилась:

– Что с тобой, Феденька?

– Меня мама, наверное, проклянет!

– За что?

– Ты не выдашь меня, сестрица? – он по-детски преданными глазами посмотрел на нее.

– Конечно, нет, если ты мне расскажешь всю правду.

– Понимаешь, вчера приезжал Тимофей Любашин, повел меня в кабак, пивом угостил…

– Ф-федя! – с ужасом произнесла Варвара, обхватив щеки ладонями.

– Не хочешь, не буду рассказывать.

– Прости, ради бога. Это у меня вырвалось от неожиданности. И что же было дальше?

– Он меня все допытывался, почему я не Желнин, как ты с Любашей, а Достоевский. Ну, я и объяснил ему, что мой отец – сочинитель Достоевский. Он не поверил. Сказал – докажи. Ну, я и решил как доказательство показать ему отцовы записки… А он, видать, их увез.

Федор прижался к сестре и заплакал. Она гладила его по голове, а сама думала.

– Как мне быть, Варенька?

Он поднял голову и сквозь слезы посмотрел на сестру. Варвара обняла его, снова прижала к себе, затем негромко, но твердо сказала:

– Я думаю, надо маме рассказать. Только она сможет заставить Тимофея вернуть записки. Ни Любаше, ни тем более мне это не под силу.

– Но мама будет очень сердиться.

– Вероятно! И по делу, согласись! Но другого выхода я не вижу.

Федор боялся попадаться матери на глаза. Та звала его, искала, но он так и вышел к ней. Убежал в горы и там прятался несколько дней. Варвара объяснила ей, в чем дело. Клавдия Георгиевна была очень расстроена. Долго ходила по комнате, затем остановилась, сказала дочери:

– Иди, найди извозчика.

Они приехали в станицу. Ничего не подозревавшая Любаша обрадовалась матери с сестрой. Сразу стала водить их по двору, показывать свое хозяйство. Затем стала рассказывать про свое самочувствие, про то, какую люльку казаки сделали ей для будущего первенца.

– А где Тимофей? – спросила наконец, мать.

– Да он сегодня выпил слишком много. Спит.

– Разбуди его! – приказала мать.

Любаша испугалась. Никогда еще мать не разговаривала с ней таким тоном и никогда еще не смотрела на нее таким взглядом.

– Что-то случилось, маменька? У вас такой вид…

– Разбуди своего мужа.

Не спрашивая больше ни о чем, Любаша пошла в другую комнату и стала тормошить Тимофея. Тот не сразу, но зашевелился.

– Тимоша, вставай, с тобой мама хочет поговорить.

– Отстань!

– Прошу тебя встань!

– Нагайки захотела, с-сука.

И тут произошло неожиданное. Клавдия Георгиевна сняла с гвоздя нагайку, зашла в комнату, где на полатях спал Раскольников, и с размаху полосанула плетью по зятю. Обе сестры тут же ахнули, прикрыв рот. Раскольников с выпученными глазами сразу вскочил на ноги, заорав:

– Что?! Какого…

Но, увидев, что с нагайкой перед ним стоит теща, сжал ладони в кулаки и сквозь зубы процедил:

– Это за что ж ты меня опозорила, мать? Как я теперь казакам в глаза смотреть буду?

– А ты им ничего не говори, они и не узнают. А вот мне скажи, где записки?

– Какие записки?

– Которые ты обманом вытянул у моего сына Федора.

– Ничего я у него не выманивал. Видать, он спьяну чего напутал.

– Так ты еще и опоил его, ирод?

Клавдия Георгиевна снова замахнулась на