Михаил Берсенев - Охотник на оборотней

«— Здравствуй, милый! Я чувствую, что тебя нет более на свете среди живых. Я видела страшный сон, где пуля пронзает твою светлую, прекрасную голову над моей любимой родинкой. Как обагрились кровью твои светлые волосы. Я осталась совсем одна из нашей семьи. Обещаю тебе, я узнаю, кто лишил тебя права дышать. Хочешь спросить меня — как я это сделаю? Об этом деле больше всех знает тот, кто его вел. Тот, кто мне сначала очень понравился. Тот, кто и тебе и мне досаждал своими разговорами и преследованиями. Симпатичный следователь со смешной, «пушистой» фамилий Прокопчук. Петр Андреевич Прокопчук. Нет, братец, резать белых и пушистых козлят я пока не собираюсь. Но найти того или тех, кто повинен в твоей смерти, я сумею. И тогда им или ему или ей не позавидуешь! Могилку мамы с папой я регулярно навещаю. Прости меня, если в чем я была неправа перед тобой!»

Девушка поднесла к лицу фотографию и едва прикоснулась тоненькими губами к голове солдата на снимке. В этот момент возле девушки остановился автомобиль «Мазда» и чернявый парень с переднего пассажирского сидения гортанно, с улыбкой продекламировал:

— Девушк! А девушк! Красавиц! Зачем скучаешь? Садись к нам, подвезем, познакомимся!

Однако, красавица метнула на чернявого такой взгляд, что улыбка быстро сползла с лица потенциального кавалера. Он тряхнул головой и буквально прокричал водителю:

— Поехал, да! Поехал! Это не девушк, это ведьма! Поехал!

«Мазда» рванула с места, а «ведьма», увидев желтую «Волгу» с шашечками по всем бортам и на фонаре крыши, вытянула руку над проезжей частью.

— На Курский вокзал! — коротко сделала заказ прекрасная пассажирка и за всю дорогу по долгим московским пробкам не произнесла ни одного слова.

Г. Тулеевск, осень 2010 г

Братья Прокопчукы сидели в ресторане «Тореадор» вместе с школьным приятелем Петра Сеней Чухлебовым… Махнули по рюмке прохладной водки, и Петр с некоторым удивлением смотрел, как Сеня стал закусывать кусочком жирного бекона, нарезанным тонкими ломтиками на тарелке. Удивляться тут было чему, во всяком случае, в ситуации с сотрапезником. Сам же Петр по старой русской традиции отправил в рот соленый огурчик и маринованный грибочек. Сеня Чухлебов с удовольствием сжевал еще несколько ломтей жирного мясного продукта и, с набитым ртом и довольным лицом, смотрел на Петра. Говорить в этот момент он не мог, так как его щеки были раздуты, как у хомяка. Свиная грудинка хрустела между его зубами. Степан Прокопчук тоже закусил одним ломтиком этой жирной закуски. Сеня смотрел прямо на Петра с сочувствием и упрямо жевал. Петр рассказывал ему о своих последних новостях и с подозрением смотрел на то количество пищи, которое поглощал его одноклассник. Когда Петр окончил историю о последней аварии с участием его «девятки» и о своих мытарствах в страховой компании, Сеня уже все прожевал и заглатывал свинину, как удав жертву. Он выразил Петру сочувствие и спросил:

— А ты чего так мало кушаешь?

— Слушай, я рассказываю тебе о своих мытарствах как автомобилиста, а ты мне о жратве толкуешь!

— Автомобиль — это железка, а кушать хочется всегда! — философски заметил Чухлебов, — Буду честен: мне, конечно, очень интересно слушать о твоих похождениях и судебных разбирательствах со страховой компанией, но больше всего меня сейчас интересует, когда принесут жареные бараньи ножки!

— Послушай! Ты только что съел часть свиньи, которая еще не так давно бегала и валялась в хлеву, а теперь ты опять хочешь кушать! Я считаю, что при твоей комплекции свинина и бараньи ножки не способствуют быстрому и эффективному снижению веса.

Дело в том, что когда одноклассник Петра Прокопчука — Директор АН «Карат» — тянулся за очередной закуской, то кресло под ним начинало жалобно стонать. Его габариты напоминали телосложение борца сумо. Широченное лицо с барсучьими щеками лоснилось при ярком свете падающих через окна солнечных лучей. Он частенько сидел на диетах, и именно поэтому поглощение им жирной и обильной закуски в этот день вызвало у Петра удивление.

— А ты знаешь, что я за последние три месяца легко потерял около 32 килограмм? — воскликнул толстяк восторженно и наткнул на вилку очередной кусок копченой грудинки, — И заметь: я не использовал никаких таблеток, этих бляд…. Ой! БАДов, не приседал сотни раз на дню со штангой за спиной. Я не ел даже общеизвестных пилюль для похудения!

— Да что ты говоришь! Вместо пилюль ты поедал по шмату копченой грудинки, и это дало такие блестящие результаты: 32 кг за три месяца?! — поразился Степан.

— Твое ехидство не уместно! — парировал Чухлебов, — Между прочим, результаты у меня были потрясающие, но я и многое испытал. В частности, я трижды падал в голодные обмороки, один раз даже за рулем. В другой раз, я потерял сознание в дачном туалете, и чуть было не провалился в эту плохо пахнущую черную дыру. Хорошо мои плечи широкие и я застрял в проеме «очка».

— Это было, наверное, очень страшно? — посочувствовал Степан

— Да нет, ничего! Я просто валялся в сортире в полной «отключке», и мне не было страшно!

— Я имел в виду, что страшно падать в голодные обмороки, — направил его мысль в правильное русло Прокопчук-младший. — Но, погоди, голодные обмороки бывают оттого, что человек голоден, а значит, не ест ничего продолжительное время!

Директор АН «Карат» в ответ неспешно обмакнул уголки губ салфеткой.

— Ты абсолютно прав! Вот смотри, мы все везде где-то крутимся, спешим, пыхтим. Хошь не хошь, голодай не голодай, а покушать-то надо! Потому как требуется энергия, мы ведь не Енерджайзеры! А если еще в течение дня не успел перекусить, то тогда вечером мы, как коршуны, бросаемся на еду. На жареного цыпленка, например. Жевать сырую морковку в этот момент особо не тянет. Итак, хватаешь копченую курицу, запускаешь ей пальцы в копченое брюхо и расчленяешь птицу одним резким движением! Это я так делаю. Половину оторванного отправляешь сразу себе в рот. Единственное, что выплевываешь, это кости.

— Ты выплевываешь кости, а не пережевываешь их вместе с мясом? — деланно возмутился Петр и обхватил ладонями голову. Однако, собеседник проигнорировал восклицание.

— Я себя в этот момент не контролировал: я хочу эту курицу больше, чем Синди Кроуфорд! И вот я решился: буду сильным, буду волевым, буду независимым! Стал доставать тарелку с курицей, ставить ее на стол, но не рвать ее на части, а смотреть на нее, на поджаристую корочку, и при этом стараться быть равнодушным к этой аппетитной птичке! Я тренировал себя с выпученными глазами, но при этом, пищевой голод отступал. Мои успехи росли. И вот однажды я дотренировался до того, что если у меня не было женщины на данном этапе, то я внушал себе, что мне женская ласка не нужна. Вскоре так и стало получаться! И вот, я так медитировал, медитировал, но если ты думаешь, что это было большим удовольствием в моем житие, то ты заблуждаешься! Эти медитации, эти виды соблазнительных кушаний, попытки поднять гантели со счастливым лицом, а потом вертеть ими в разные стороны, как вертолет, не несли радости. Это была не радость, а бесконечный бой! Я был бойцом фронта по борьбе с лишним весом!

— Боец! Это ты красиво подметил! — похвалил Степан.

— Постепенно я стал злым, неуправляемым. Один раз в кассах аттракционов в парке старушка попыталась помешать мне взять билеты без очереди, так я схватил ее за сухие бока и швырнул как спортивное ядро в близлежащие кусты! Бабуся полетела в одну сторону, ее очки в другую. Тут, было, попытался вмешаться мужичок и пристыдить меня, но я так на него зыкнул, что он забыл от страха, на какую карусель билет брать хотел! Так он и остался стоять с распахнутым ртом!

— Итак, жестокость твоя нарастала! — подметил Петр.

— На шестой день голодания я брел уныло, смотря себе под ноги, по спортивной площадке. Мне нужна была тишина, покой, спокойствие. Мне не хватало энергии. И тут вечернюю тишину прорезал высокий и визгливый лай собачонки. То была болонка, на длинном поводке, которая, увидав меня, рванулась в мою сторону со злобным лаем и открытой пастью, намереваясь откусить у меня кусочек моей ноги. Ее хозяйка крикнула мне: «Не обижай мою красотулечку, ты, грубый жирдяй!

Волна бешенства накрыла меня с головой. Я рванул навстречу опасности, отпихнув ногой шавку, как футбольный мяч. Выхватил у этой стервозной хозяйки поводок из рук и стал раскручивать эту болонку над головой, как индейцы крутили на вершине горы или в погоне, своим лассо. Болонка больше не визжала, центробежная сила движения ее успокоила на время. Зубастая животина летала в невесомости, как на тренажере, имитирующий вакуум. Хозяйка верещала как свинья, я ловким движением присел на колени, и двинул ей этой болонкой слету по ее физиономии. В результате и собачонка, и ее хозяйка, упали на землю в нокдауне, уже не давя мне на уши своим верещанием. Придя домой, я понял, что зверею. Я достал из холодильника копченую курочку и опять разодрал ее в два движения на потребные куски. Все было сожрано в один присест.