Бен Ричардс - Серебряная река

– Значит, журналист увлекся его подружкой? – Эмили отрывает взгляд от журнала.

– Да, и это меня удивило, потому что я слышал, как на работе он постоянно разговаривает по телефону со своей девушкой, и мне всегда казалось, что у них очень серьезные отношения. Никогда бы не подумал, что он может пойти в клуб и начать бегать за кем-то еще. Правда, эта девушка очень красива.

– Ничего удивительного я в этом не вижу, – говорит Эмили. – Все мужчины таковы.

– Нет, не все. – Клаудио вращает глазами и снова углубляется в свой журнал – новейшие модели компьютеров вызывают у него похотливые взгляды. Да уж, каждому – свое.

– Во всяком случае, – продолжаю я, – я недавно делаю уборку и вижу, как они вдвоем поднимаются наверх – туда, где мы храним инвентарь.

– Да что вы! – Эмили прикладывает руку ко рту. – Вот скотина.

Девушку мой рассказ явно задел за живое. Клаудио выглядывает в окно и досадует на то, что отправление поезда задерживается, делая вид, что ему неинтересно.

– Они находятся там примерно двадцать минут, и тогда старший бармен идет наверх и говорит им, чтобы они спускались. Через две минуты появляется журналист, а еще через минуту – девушка.

– Но больше этого никто не заметил? Тот охранник не поймал их? Где он был, когда все это происходило?

– Ну, он туда заглядывает только в начале вечера и в конце, а все остальное время где-то ездит по своим делам – не знаю, чем уж он занимается.

– Так что их никто не застукал?

– Никто, только старший бармен.

– И вы.

– Ну, меня это мало касается – я лишь наблюдал. Думаю, что старший бармен на самом деле ходил их предупредить, потому что через двадцать минут этот охранник вдруг появляется в клубе.

– Романтическая история или грязная измена? – Эмили упирает подбородок в ладонь в шутливой позе мыслителя. – Как мы решим?

– Наверно, немного того и немного другого, – замечаю я. – Как почти в любом деле.

– Я думаю, что это отвратительно, – вдруг заявляет Клаудио. – Смесь инфантильности и эксгибиционизма.

– Э-э, да ты резонер, – весело замечает Эмили, как если бы показала ему на развязавшийся шнурок. – Не знаю, откуда это у тебя, потому что твой папа совсем не такой. Вот вопрос, который мы должны разрешить во время нашего путешествия: каким образом Клаудио стал таким занудой?

К моему удивлению, Клаудио начинает хохотать и шутливо замахивается на девушку. У него явно улучшился характер с тех пор, как появилась Эмили, он даже стал с некоторой иронией относиться к самому себе, намеренно давая возможность подразнить себя, преувеличивая свое показное фарисейство, чтобы дать другим возможность посмеяться над ним. Неожиданная, но приятная эволюция.

Мы идем от станции к воде кружным путем, и неожиданно мне становится легко и радостно на сердце. Солнце освещает высокие белые фасады, дует теплый ветерок. Я вспоминаю, что давно не выбирался из Лондона, а до чего же приятно вдыхать морской воздух. Единственный недостаток здешнего моря – галечный пляж. Хотя и радостно слышать, как волны шуршат голышами, но пляж без песка я всегда считал некоей пародией, типично английским кошмаром. Клаудио подбирает камушки и пытается «печь блинчики», но они сразу тонут.

– Главное – выбирать плоские камни, – говорит Эмили. Она встает на колени и шарит вокруг, пока не находит камушек, который ей нужен, и швыряет его. Он делает четыре или пять больших скачков, а потом – еще несколько коротеньких прыжков и тонет. Клаудио делает новую попытку, и его камушек подпрыгивает один раз, благодаря чему он выглядит очень довольным собой. Эмили надевает шляпу, чтобы защитить свою бледную кожу от солнца.

– Когда дует легкий ветерок, еще хуже, – говорит она, придерживая рукой шляпу, чтобы та не улетела. – Потому что тогда не замечаешь, что уже начинаешь сгорать.

Мы сидим у моря, смотрим на волны и на нескольких ребятишек и собак, которые играют в несильном прибое.

– Нам нужно тебе кое-что сообщить, – вдруг обращается ко мне Клаудио. – Мы с Эмили будем жить вместе. Возможно, мы потом поженимся. Я знаю, что в тебе сидят все эти предрассудки шестидесятых годов и ты считаешь брак буржуазным институтом, но я склонен считать, что обязательства тоже имеют значение…

– Замолчи, Клаудио, ты не на дискуссии, – возмущается Эмили.

– Я только проясняю обстановку.

– Ну и ну, – говорю я, – я рад и удивлен. Сколько тебя знаю, Клаудио, ты редко демонстрировал хороший вкус. Я недолго знаком с Эмили, но очень счастлив, что она будет моей невесткой.

Эмили ужасно краснеет и смотрит в сторону.

– Так, – продолжает она, глядя в море, – есть еще один вопрос. Мы хотим провести медовый месяц в Уругвае. Я столько слышала о нем. А Клаудио сможет увидеть страну, где он родился.

– Ох, – говорю я.

– Да, по словам Клаудио, вы все время вспоминаете это место, Пунта-дель-Дьябло. Мы хотим поехать в Монтевидео и в Пунта-дель-Дьябло.

– Я понимаю, – бормочу я и тоже смотрю в море, потому что мои глаза наполняются слезами.

– Дело в том, что мы думали… нам показалось, что было бы неплохо побывать там с… понимаете… с тем, кто знает эту страну…

– Но не могу же я ехать с вами в ваш медовый месяц.

– Да, но мы подумали, что можем уехать на неделю одни. А затем приедете вы. Я знаю, что вы были там еще раз, но Клаудио никогда…

Да, я однажды возвращался в Уругвай, это было в восьмидесятые, когда проводился плебисцит, чтобы решить, освободить ли военных от ответственности за их преступления. Результаты голосования оказались положительными. Да здравствует национальное примирение!

– С вашей стороны это очень мило… – Я разглядываю судно, виднеющееся на горизонте, в том таинственном месте, где небо погружается в воду. Судно, прокладывающее свой путь через жидкую оболочку Земли, кажется почти неподвижным.

– Я действительно вам благодарен, но боюсь, что вы не слишком удачно придумали, – произношу я наконец. – Кроме того, я не могу себе этого позволить.

Клаудио поднимается на ноги. Он подбирает камень и разглядывает его на ладони, потирая пальцем и как бы полируя.

– Знаешь, папа, – говорит он, – когда я был маленьким, я никогда не знал, куда мы теперь поедем, на каком автобусе или самолете мы отправимся дальше. А когда ты был в Аргентине, а мы уехали в Мексику, я и вовсе решил, что ты мертв и мы никогда больше не увидимся. Возможно, тебе тоже было нелегко действовать как настоящему герою, но маме приходилось утешать нас, плачущих по отцу, и пытаться уложить спать. Я не хочу вставать ни на чью сторону, но думаю, что ты так никогда и не разобрался до конца, почему она постоянно сердилась на тебя. А потом мы приехали в Голландию и жили там полгода, но ты решил, что в Англии лучше, и мы переехали сюда. Я изо всех сил старался прижиться, но меня дразнили в школе за незнание английского, и где же ты был тогда? Где были твои чертовы тупамарос, все их песни и глупые лозунги, когда меня возили мордой по грязи? У меня появились кое-какие знакомые в компьютерном клубе, я занялся этим делом и теперь зарабатываю компьютерами себе на жизнь. Но ты не перестаешь насмехаться надо мной при каждом удобном случае. Поэтому если ты хочешь быть в Уругвае, когда я туда поеду – а я действительно хочу это сделать, – так поезжай, и нечего ломаться. А если я предлагаю оплатить тебе билет, то, думаю, лучше продемонстрировать некоторое уважение ко мне и хорошие манеры, проглотить свою дурацкую гордость и вежливо принять предложение сына. Потому что ты – я никогда раньше не говорил тебе об этом – в большом долгу передо мной.

Клаудио бросает камень, который летит длинной дугой. Он шлепается в море и исчезает. Мой сын сердито шагает прочь вдоль берега. Эмили смотрит в то место, где упал камень.

– Я думаю, он прав, – говорит она.

– Когда Клаудио был маленьким, – говорю я, – он гонялся за газетами на крыше нашего патио. Он так смеялся, когда бегал за ними. Он был счастливым ребенком.

– У него мало друзей. Но он по-своему счастлив. Клаудио действительно хочет, чтобы вы поехали. И вам не следует выдвигать денежный вопрос как причину отказа. Это недостойно.

Я ничего не могу ответить: я слишком ошеломлен тем, что сказал Клаудио. Разве я прожил свою жизнь, не заботясь о других? Разве я эгоистично играл в революционера, пока моя жена укладывала детей спать и утирала их слезы? Было ли это подлинной страстью или просто веянием времени, данью моде? Может быть, я действительно растратил жизнь, занимаясь утонченным притворством и избегая ежедневного труда, основательности и переговоров, благодаря которым люди могут жить как общественные существа?

– Он скоро вернется, – сказала Эмили спокойно. – Клаудио много думал о том, чтобы вы поехали с нами. Он очень хочет этого. Я думаю, его просто разочаровала ваша реакция.

– Я никогда никому не хотел причинить вреда. Однако Клаудио прав. Ему пришлось таскаться по разным местам. Хотя в то время… это трудно объяснить… у меня не было ощущения, что есть какие-то другие варианты. Дело вовсе не в том, что я был беспечным.