Георгий Ланской - Козырная пешка

– Удивительно, что он еще так долго протянул, – задумчиво произнесла Агата. – Ты же говорила, что у него едва ли не метастазы пошли.

– Во всяком случае, он мне сказал, что жить ему осталось недолго. А он после этого почти … сколько? Восемь месяцев еще прожил.

– На похороны поедешь?

– Да его уже кремировали. К нотариусу надо съездить. Он все-таки что-то мне оставил, а деньги в моем положении не лишние.

Агата как-то странно посмотрела на меня, но промолчала. Кофе медленно остывал в чашке. Я встала, включила торшер и погасила верхний свет. В полумраке было уютнее, коварные планы вынашивались сами собой. После реплики Агаты я как-то незаметно переключилась на предстоящую встречу с Нафаней. Мне показалось, что облапошить этого недоумка особого труда не составит. Агата молчала, и только ее посверкивающие в темноте глаза говорили, что она не спит и внимательно наблюдает за мной.

На спектакль я отправилась разбитая и невыспавшаяся. План операции был разработан до мельчайших подробностей. Женька должна была подойти к концу спектакля, чтобы подстраховать меня. Нафаня не должен был потащить меня к себе домой сразу. Именно здесь и таилось слабое звено операции. Но даже на этот случай у меня в сумочке лежал пузырек с мутноватой жидкостью.

– Пару капель, не больше, – напутствовала меня Агата, – ну три. Иначе он… как ты Женечка говоришь?

– Ласты склеит, – подсказала серьезная Женька сосредоточенно наблюдавшая, как я кладу пузырек от глазных капель в сумочку.

– Ласты склеит… Что за выражения! Сказала бы что-нибудь поприличнее, представится, например, – возмутилась Агата.

– Кони двинет, – хмуро добавила Женька. – Коньки отбросит.

– Тьфу, учишь тебя, а толку никакого, – плюнула Агата и вышла из комнаты.

– Да куда нам, мелко плаваем, вся задница в ракушках, – припечатала Женька вдогонку. Агата нечленораздельно высказала что-то в адрес подружки уже из коридора.

Играть «Золушку» на этот раз пришлось перед детьми, и в полном составе. Шалаева загадочно улыбалась и довольно сильно огрела меня по спине шваброй, когда я, запыхавшись, подносила «мачехе» и «сестричкам» бальные платья. Я даже реплику забыла от удивления, на что после спектакля Шалаева высказалась ехидно и недвусмысленно.

– Ой, берут на работу лимитчиц с периферии, где уж им понять всю важность искусства. Если уж они в такой простой роли не могут слова запомнить, так хоть бы импровизировали.

Шалаева победоносно посмотрела на меня. Я холодно улыбнулась в ответ и вышла. Встав неподалеку от кабинета Лошаковой, я вынула телефон и сделала вид, что набираю номер Арсена Григоряна. Арсен стал покровителем театра после смерти Володи, и хотя денег жертвовал на благо Мельпомены не в пример меньше, зато давал их уже под меня. Мы периодически виделись и на спектаклях, Арсен был вхож в наш дом, да и вообще этот волоокий армянин давно от меня сомлел. После «Гамлета» он вручил мне охапку черных роз, падал на колени и признавался в любви. После смерти Володи он уже дважды предлагал мне руку и сердце, но меня не прельщала мысль быть супругой мясного короля. Да и ростом Арсен был мне едва по плечо, так что рядом мы смотрелись смешно. Но человеком он был хорошим и наверняка прекрасно понимал, что ему ничего со мной не светит. Тем не менее, деньги театру он регулярно жертвовал, предлагал помощь и мне, но я отказывалась. Сейчас же мне очень хотелось поставить зарвавшуюся Шалаеву на место.

– Арсен, дорогой, – задушевно промолвила я в мертвую трубку, – как твои дела?

Выждав паузу, я кокетливо рассмеялась, а потом продолжила более серьезным тоном:

– Знаешь, я уже всерьез начинаю задумываться над твоим предложением. Да… Да… Ну, не ценят меня здесь. Так зачем тогда я столько времени трачу на этот театр? Думаю, что в Москве я без труда найду себе занятие по сердцу, скажем, кино. С твоими то связями… Конечно, дорогой! По крайней мере, сэкономишь на спонсорстве. Я девушка неприхотливая…

Я снова рассмеялась, слушая как рядом, в кабинете Лошаковой, возится у самых дверей что-то большое и грузное.

– Хорошо, дорогой, я подумаю. Да, да… Непременно. Я тоже тебя целую… Пока…

Захлопнув крышку телефона, я, насвистывая мелодию из фильма «Убить Билла» пошла в свою гримерку, не сомневаясь, что Лошакова немедленно вызовет своих осведомителей. Я оказалась права. Не успела я дойти до дверей, как из-за двери директрисы послышалось громогласное: «Зина! Зайди ко мне!» Зина Гуц метнулась из своей гримерки в кабинет директрисы как перепуганная курица, в кружевных панталонах и лифчике. Я ядовито ухмыльнулась. Лошакова, будучи не в настроении, страшнее атомной войны. Мои предположения оказались верными. Уже переодевшись, я, проходя мимо кабинета Лошаковой, слышала ее яростный рык:

– …Ты что ли будешь деньги искать? Какого… ты к ней цепляешься?

Шалаева что-то невнятно пролепетала, но Лошакова резко оборвала ее.

– Ты зарплату регулярно получаешь? Регулярно. Вот и закрой свою пасть, старая идиотка! Если надо, я лучше тебя выгоню, а ее оставлю. Твои роли и Костюкова сыграет, а кто мне Алису заменит? От Мержинской больше пользы, чем от вас всех вместе взятых…

Дальше я слушать не стала и побежала к выходу. Шалаева, конечно, своего унижения перед директрисой, мне никогда не простит, но хотя бы какое то время я буду избавлена от ее придирок и ядовитых шпилек. Меня сейчас больше всего заботила операция по охмурению Нафани.

Я не видела его в зале, но чувствовала, что он там. И когда он догнал меня на улице, я, не поворачиваясь, поняла, что это он, узнав его как собака любимого хозяина по запаху, по этой тошнотворной вони, от которой он так и не избавился.

– Здравствуй, Алиса, – раздался над моим плечом его вкрадчивый голос. Я обернулась и улыбнулась от всей своей широкой души.

– Здравствуй, Игорь, рада тебя видеть.

– Правда? – обрадовался он, улыбнувшись и обнажив свои отвратительные зубы, растущие как опенки на пне. – Поедем ко мне?

– Знаешь, у нас сегодня небольшое событие дома, – начала я, глядя, как гаснет его улыбка. Его и без того невыразительное лицо стало похожим на застиранную наволочку. – …Поэтому я приглашаю тебя к нам в гости.

От удивления у него даже челюсть отвалилась. Я улыбалась, разглядывая Игоря с хорошо скрываемым отвращением. Он честно попытался исправить свой внешний вид, но особых успехов не достиг. Ни как следует вымыться, ни сменить гардероб он так и не удосужился, но зато полил сверху все это безобразие какой-то дешевой туалетной водой с тошнотворным сладковатым запахом. Сочетание грязи и дешевого парфюма сделало исходящее от него амбре и вовсе невыносимым. Мое предложение ему явно не понравилось, и он уже было открыл рот, чтобы возразить, но не успел. Навстречу спешила Женька с авоськой продуктов.

– Привет, – хмуро буркнула она. – Насилу креветки нашла. Не поверишь, но их нигде нет. Пришлось через весь город тащиться.

– Так это ты хотела салат из креветок, – напомнила я. – Я бы и чем-нибудь более дешевым обошлась.

– А, плевать, – отмахнулась Женька, – один раз живем. А это еще кто?

Она ткнула пальцем в Игоря, упорно делая вид, что видит его в первый раз в жизни. Актриса из Женьки, как балерина из паралитика, но и Нафаня особым умом не блистал. Так что слегка покраснел и потупил глазки.

– Это Игорь, – любезно представила я Нафаню. – Это наш с тобой большой друг. Именно он наблюдал за нами в ту злополучную ночь.

Игорь покраснел и, пробормотав нечто-то нечленораздельное, попятился, но Женька моментально сунула ему в руки сумку с продуктами.

– Понятно. Стукачек, значит. Лавры Павлика Морозова покоя не дают? Ладно, кавалер, дело прошлое. Раз ты мужчина, какой-никакой, то тащи сумку, чего ж мы, хрупкие девушки надрываться то будем?

Насчет хрупких девушке Женька погорячилась. Уж она-то, приземистая и коренастая, могла коня на скаку остановить в лучших традициях русского эпоса. Но я благоразумно не стала выводить ее из этого приятного заблуждения. Должны же у нее быть хоть какие то радости?

Игорь покорно потащил сумку к машине, плетясь позади нас. Погода была жаркая, сумка тяжелая, а машина стояла далеко. Лично я, глядя на цветущую Женьку, была уверена, что она подвезла сумку прямо к дверям на такси, чтобы лишний раз не надрываться. Нафаня таскать тяжести явно не привык, да еще и сумку была с длинными ручками, поэтому чтобы не волочь ее по асфальту, приходилось сгибать в локте руку, что радости не прибавляло. Мы с Женькой не спеша шли к машине и обсуждали всякие пустяки, хотя на душе было маятно. Женька бросала на меня тревожные взгляды, но упорно продолжала рассказывать всякую чушь. Когда я отперла машину, Женька немедленно уселась впереди, так что Игорю, погрузившему сумку в багажник, пришлось сесть на заднее сидение. За это Женька заслужила с его стороны злобный взгляд исподлобья, но она даже ухом не повела. Я села за руль и невольно поморщилась. В машине уже пованивало. Женька тоже скривилась и стала опускать стекло со своей стороны.