Аварийный взлёт - Левит Ирина

Аркадий Михайлович замолчал, многозначительно улыбнулся и отлип от монитора, освободив часть пространства для полковника и дав время самому Гуренко для принятия правильного решения.

— Хорошо, — сказал спустя пару минут детектив. — Я имел дело именно с Марадинским. Мы были знакомы в связи с одной историей года три назад. Тогда Эдуард Борисович обратился в наше агентство с поручением выяснить подноготную одной питерской фирмы. Были подозрения по поводу страхового мошенничества. Занимался этим непосредственно я, собрал хороший материал, Марадинский остался доволен. Страховщики и руководство той фирмы между собой проблему урегулировали, и огласку это не получило. А в субботу Марадинский позвонил мне и сказал, что у него есть для меня заказ. Причем сверхконфиденциальный, поскольку сугубо личный, и о нем не должен знать никто, включая руководство моего агентства. Вообще-то у нас не полагается работать напрямую, но… Эдуард Борисович очень настаивал и…

— …обещал хорошо заплатить, причем непосредственно вам, — не удержался от реплики Купревич.

— …я согласился, — не отреагировал на «шпильку» Гуренко. — У него было два поручения. Первое — узнать: есть ли в питерской гостинице, где он недавно останавливался, видеокамеры в коридорах, как долго хранятся записи и насколько сложно их получить. Это я выяснил уже к понедельнику. Камеры есть, записи хранятся неделю, никто не пытался ими воспользоваться. Эдуарда Борисовича это явно обрадовало, хотя, как мне показалось, его все равно что-то тревожило. Но это меня не касалось. Второе поручение было более хлопотное. Марадинский просил выяснить: какие бизнес-интересы, и прежде всего в страховом деле, есть у нового гендиректора Губернского аэропорта Валерия Леонидовича Огородова.

— Почему вдруг его заинтересовал Огородов, Марадинский объяснил? — перебил Купревич.

— Объяснил. Местный филиал компании «Гранит» много лет страхует какие-то аэропортовские объекты. Это и очень выгодно, и очень престижно. А накануне звонка мне Марадинский встречался с Огородовым, и тот предупредил: через месяц заканчивается договор страхования, и продлевать его новый гендиректор не намерен. Эдуард Борисович считал, что его лично ждут большие неприятности — и прежде всего со стороны главного руководства компании «Гранит». А потому хотел выяснить… ну, скажем так… подноготную Огородова.

— То есть… скажем так… нарыть компромат? — вновь перебил Купревич.

— Выяснить… скажем так… его интересы, — уточнил Гуренко.

— И что вы успели выяснить?

— На тот момент немного. Но и времени было мало. Когда в своем прежнем аэропорту Огородов получил должность замдиректора по экономике, главным страховщиком почти сразу стала компания «Олимпия». Своего филиала она там не имела, в Губернске его тоже нет, но в Москве считается таким крепким середнячком. Скорее всего, Огородов решил поменять «Гранит» на «Олимпию» и явно не по причине простой привязанности. Все это я сообщил Марадинскому, пообещал поработать дальше, но Эдуард Борисович заявил, что нам надо встретиться и все детально обсудить. Я прилетел в Губернск, однако меня никто не встретил. Тогда я позвонил сам, хотя изначально Марадинский поставил условие: первым на связь всегда выходит он, в другое время отключает телефон. Телефон и был отключен. Я звонил несколько раз, отправился в гостиницу и уже там узнал про убийство. И это все, что я могу вам сообщить.

— Допустим, — согласился Купревич. — Но ответьте еще на один вопрос: почему вы, подполковник, много лет проработавший в уголовном розыске, ничего не сообщили в полицию и к тому же пытались морочить головы нам?

— Именно потому, что я очень хорошо знаю правоохранительную систему, — подчеркнуто серьезно сказал Гуренко. — Мне не нужны лишние проблемы и вообще всякий шум. Как справедливо заметил ваш товарищ, — он кивнул в сторону Казика, — я занимаюсь слишком тонким бизнесом. И если больше вопросов у вас ко мне нет, до свидания.

И Гуренко отключился.

Купревич бросил недовольный взгляд на пустой монитор, спросил:

— Ну и как вы полагаете, Аркадий Михайлович, на сей раз этот тип говорил правду?

— Что касается Марадинского, считаю, — да, — заверил Казик. — А что касается личных мотивов господина Гуренко… Конечно, он занимается тонким бизнесом, огласка ему совершенно ни к чему. Но прежде всего, думаю, он очень не хотел, чтобы о его тайном заказе узнало руководство агентства. По сути Антон Ильич действовал в нарушение всех правил, утаивая деньги. А деньги, как известно, любят тишину.

— Ладно, черт с ним, этим частным детективом и его личными мотивами, — отмахнулся полковник. — Но ведь и Огородов нам ни слова не сказал о сути своего разговора с Марадинским. Хотя… — Купревич задумался. — Упоминал, что за несколько дней до убийства они встречались, обсуждали деловые вопросы. Но Огородов ничего не уточнял, да и я тоже. Не посчитал это важным… Придется завтра более детально поговорить с генеральным директором… А заодно с главным начальником «Гранита», он прилетает на похороны зятя. Важно понять: есть ли взаимосвязь между расторжением страхового договора, которое так испугало Марадинского, и его убийством?

— Да-да… — покивал Казик, и в этот момент у него зазвонил телефон. — Слушаю вас, Севастьян, — сказал Аркадий Михайлович и следом воскликнул: — Я как раз у полковника Купревича в кабинете, включаю громкую связь.

— В больницу доставили начальника VIP-зала Ольгу Валерьевну Егорову, — принялся рапортовать старший лейтенант. — Она без сознания. Ее обнаружили в собственной квартире руководитель клининговой службы Нина Григорьевна Кондакова и начальник САБа Сергей Геннадьевич Дергачев, которые пришли к Егоровой на ужин. Они же вызвали «скорую». Сейчас Егорова в реанимации. Врачи предполагают сильное отравление. По словам Кондаковой и Дергачева, за час до обнаружения… — Гаврюшин запнулся, явно подбирая подходящий синоним слову «тело», — в общем, до обнаружения Егоровой с ней было все в порядке. Начальник Службы авиационной безопасности считает, что это отравление не может быть случайным.

ГЛАВА 20

В детстве люди летают во сне. Сергей Дергачев во сне не летал никогда. Зато он летал наяву — пока на него не обрушился кусок самолетного крыла и не придавил навсегда к земле.

В юности люди мечтают о большой любви. Сергей Дергачев не мечтал никогда. Его первая любовь сразу стала женой и была ею до тех пор, пока не сказала, что уходит, поскольку устала от него. Устала от его переживаний и маяты, из которых она его постоянно вытаскивала, а он не особо замечал. Они прожили четверть века, Сергей думал, что прожили хорошо, но оказалось, расстаться — лучше. Так, по крайней мере, считала жена.

Да, поначалу Сергей переживал и маялся, но потом все утихло, рассосалось, и свою прежнюю семейную жизнь он начал воспринимать, как альбом с фотографиями: все вместе, но — лишь на фото.

Он не сразу осознал, а осознав, удивился, насколько быстро перестал тосковать по жене. В нем не было ни гнева, ни обиды — скорее, чувство, будто кто-то выбросил его старые удобные домашние тапки, однако он прекрасно ходит по дому и в носках.

Он с самого начала существовал в двух пространствах. Одно называлось «работа», другое — «дом». На работе происходили главные события, там были радости и печали, взлеты и крушения, жар и холод. А дома всегда царили умиротворение, порядок и… комнатная температура.

Вероятно, все дело было именно в температуре, которой измеряется привычка. То, во что превращается семейная жизнь многих и во что превратилась его собственная жизнь. То, что одни воспринимают спокойно, а другие — с желанием все изменить. Сергей ничего не собирался менять, однако его самого поменяли — причем не на другого мужчину, а просто на другую жизнь, где ему не нашлось места. И оказалось, что он не знает своего собственного места.

Вот это было тяжелее всего.

Здесь, в Губернске, у него были хорошая работа, хороший начальник, хороший коллектив, хорошая квартира. В общем, все хорошо, за исключением — температуры. Которая была даже не комнатной, а такой, словно в мороз кто-то постоянно открывает окно. И Сергей ежился, пытаясь согреться, однако не тело — душа все время ощущала холод.