Вячеслав Жуков - Роман с убийцей

– Ой, Валерочка, что это с тобой? У тебя все руки в крови? – спросила дотошная соседка не из жалости, а скорее из злорадного любопытства. – И лицо, – старуха заохала.

Валерка глянул в зеркало. Как не старался он, чтобы не перемазаться кровью, не получилось. Левая щека оказалась измазанной.

– Да это я подрался, – соврал он соседке.

Та закивала.

– Ну конечно. Издержки возраста.

Валерка на это не ответил, но видеть соседскую морду не хотелось, поэтому он спросил с намеком:

– А вы чего не спите-то? Поздно уже.

– Не спится что-то. Это ты правильно сказал, что поздно. Бабушка твоя попросила, чтобы мы не запирали входную дверь на щеколду. Вот я и не могу уснуть.

Валерка открыл кран, подставил под струю воды окровавленные руки. Черт, надо же было так неосторожно перемазаться. И еще хуже получилось, что нарвался на эту старую ведьму. Он покосился на соседку.

– За добро свое переживаете?

– Переживаю, – не стала скрывать соседка.

Тогда она поверила в то, будто он подрался. Но на следующий день по телевизору показали труп Антоновой. Милиции нужна была информация по происшедшему преступлению. Соседка побежала к участковому и настучала на Валерку.

Взяли его на второй день после совершения убийства. Участковый, а с ним еще двое в штатском, пришли прямо домой.

Валерка был пьяный и никакого сопротивления не оказывал. На него надели наручники, а когда стали обшаривать карманы ветровки, в одном из них нашли ту самую бритву, которую он забрал у Антоновой из сумочки.

– А вот и орудие преступления, – сказал участковый, выложив на стол перепачканную кровью бритву. Отрицать свою вину, Валерка тогда не стал. Хотя по большому счету, убивать Антонову он не собирался.

– Просто так получилось, – сказал Валерка на суде.

Судья за это просто так отмерил ему десять лет, хотя гособвинение требовало больший срок. Лысенький, суетливый адвокат проникся к Валерке жалостью и уговаривал подать апелляцию. Но Лерыч Безруков послал его к черту.

– Ничего не изменить, раз так легла судьба. Пусть все будет так, как будет, – сказал Лерыч на прощанье адвокату. Тот как видно не очень-то сожалел по поводу отказа. Мороки меньше, да и что можно содрать с подзащитного у которого за душой ни гроша.

Первые три года срока Лерыч отбывал в тюрьме в знаменитом Владимирском централе. Было настолько тяжело, что порой и жить не хотелось. Но на четвертом году его перевели в колонию под Рязань. И здесь для него началась лафа. Помогло то, что он был классным художником. Зеки таких спецов уважают. И у начальства колонии к художникам отношение снисходительное, главное только не борзей и не нарушай режим.

Лерыч не борзел. Наоборот, старался быть покладистым. Понял, что так можно неплохо прожить до конца срока. А главное – можно быть самому по себе, и не надо лизать ноги блатным и от мужиков сторониться.

После подъема Лерыч уходил в мастерскую, где с еще двумя такими же горемыками расписывал иконы для местных храмов. Это был особый заказ. И за него руководство колонии получало неплохие деньги. Правда, художникам ничего из заработанного не перепадало. Еще приходилось оформлять стенды с наглядной агитацией и писать лозунги про чистую совесть зеков, с которой они должны отсюда выйти на свободу.

В этой колонии Лерыч познакомился с Пашей Мареевым. Доходяга он, хуже Лерыча. Романтик задрипанный. Как он говорил частенько, что за любовь срок мотает. Пять лет уже проторчал тут. Уж скоро с вещами на выход. Странный он какой-то мужик. Зеки говорили, будто пока он тут отбывал срок, малость разумом сдвинулся, так свободы ждал. Особой дружбы он ни с кем не заводил. Кроме Лерыча.

Выбрав момент, когда Лерыч оставался в мастерской один, Паша частенько забегал к нему поболтать, отвести душу. С другими зеками он не откровенничал. И была у Мареева еще одна страсть, о которой никто кроме Лерыча не знал. Паша пристрастился нюхать клей. Забежит, чтобы никто не увидел, дверь запрет и просит:

– Лерыч, дай клейку понюхать. Башка тяжелая, сил нет.

А Лерычу не жалко. Раз хочет человек мозги травить, пускай. Поначалу пытался отговорить Пашу. При желании можно ведь и водочки достать.

– Сегодня можно, – соглашался Паша и тут же возражал: – А завтра, что я буду делать? А клей вот он. Он всегда у тебя есть. Так что не жадничай.

Лерыч не жадничал для приятеля. А Паша целлофановый пакет на банку наденет и морду свою небритую в него сует. Три, четыре глубоких вдоха, и вот уже поплыл зек, и в целом свете нет счастливее Паши Мареева. Только память душу бередит. Но здесь так. У каждого есть что вспомнить. Стоит лишь оттянуться.

– Я ведь, Лерыч, тоже из-за бабы здесь торчу, – расчувствовался как-то Паша после очередной дозы и решил Лерычу излить наболевшее. – Познакомился раз с одной девахой. А она шлюха подзаборная оказалась. Только я тогда этого еще не знал.

Лерыч вспомнил Антонову, как тогда в тот вечер повстречались с ней. Ведь замужняя же баба. Ребенок был. Ну и шла бы домой. Не стала бы к нему цепляться, и ничего бы не было. А теперь еще и неизвестно, кому из них хуже. Да, она на том свете. А он на этом, только жизнь у него теперь изломана, да так, что не поправишь. Озлобился Лерыч на женщин, сказал Паше:

– Знаешь, Паша. Все бабы – шлюхи. Только жизнь мужикам портят. Если разобраться, не один хороший человек из-за них пропал.

На душе у Лерыча сделалось тоскливо. Был в его жизни единственный человек, кто жалел его по-настоящему. Это его бабушка. Она так переживала за непутевого внука, что даже до суда не дожила. Так что остался теперь Лерыч один.

Он закурил папиросу, в которую в табачок была добавлена травка. Затянулся сам, Паше дал. А Паша не гордый. Сам не спросит, а коль дают, не отказывается. И вот уже в голове сделалось так легко, и память уносит в прошлое, восстанавливая все до мельчайших подробностей.

– Веришь, Лерыч, я ведь ее по ресторанам водил. Как королеву. То в один, то в другой, только выбирай. Раз приходим с ней в один ресторан. Садимся за столик. Ну там выпивка, закусочка всякая. Одним словом – сидим. А там какие-то спортсмены гуляли. Сидят человек шесть козлов одни без баб. Водки выпили, шишки видать зачесались. И вот вижу я, один на мою Танюху глаз положил. Пялится урод да еще как. Того и гляди, прямо здесь натянет Танюху мою. Потанцевать пригласил. Потом еще. Видно понравилось. Только музыка, он встает и опять идет. Тут я не вытерпел и осадил его. Хватит – говорю.

Лерыч одобрительно закивал.

– Правильно. Если хочет потанцевать, пусть свою бабу приводит. Надо было ему еще по хлебальнику дать.

Паша заулыбался. В глазах вспыхнул такой азарт, какого Лерыч еще ни разу не замечал за ним. Всегда считал Пашу лохом, а он оказывается не так прост.

– А я ему и врезал, – с гордостью изрек Паша, ткнув кулаком перед собой, словно там все еще была рожа того ненавистного спортсмена. – Когда он попер на меня, я взял со стола графин и ему по кумполу, – сказал и вздохнул. – Жалко.

Лерыч не понял.

– Ты его еще жалеешь?

Паша помотал башкой.

– Да ни его. Водку жалко. Так и не допил я тогда ее. Графин вдребезги. Водка по полу растеклась. Этот кабан плюх в нее рожей и лежит. А его приятели, козлы, вскакивают и на меня. Морды у всех здоровенные.

Лерыч посочувствовал.

– Да, скажу я тебе, ситуация безвыходная. Знаешь, в этом случаи тебе надо было кого-то из них сделать окончательно.

Паша заржал как идиот. Видно слишком хороший косячок забил Лерыч. Поплыл Паша в вихре минувших событий.

– Я тоже так подумал. Схватил со стола первое, что под руку попалось. Оказалась – вилка. И всадил одному из них под ребро, насколько смог. Вот мне срок и повесили. Мужик тот, оказался каким-то большим спортивным начальником.

– Постой, а баба тут при чем? – спросил Лерыч, притушив докуренную папиросу. И окно открыл, чтобы в мастерской анашой не воняло. Приятели художники ничего, не выдадут, но если кто-нибудь из господ офицеров зайдет, тогда несдобровать.

Паша еще сунул морду в пакет, вдохнул пару раз запах клея, и потом только сказал:

– А при том. На суде моя Танюха сказала, что это я устроил в ресторане дебош и первым полез в драку.

– Ну да? – не поверил Лерыч.

Паша со злостью кивнул.

– Говорю, как было.

– Чего ж она так подло поступила? – возмутился Лерыч. Паша на это только рукой махнул.

– Разве этих баб поймешь. Может, она влюбилась в того козла. Борисов его фамилия. У него денег много. А с меня ей какой навар? Все равно посадят. Когда я уже тут срок отбывал, мать прислала письмо. Танька, сука, за того мужика замуж выскочила. Вот так оно в жизни, – горестно вздохнул Паша, пряча пакет в карман. – Разве это справедливо?

Видя, что Паша чуть не заплакал, Лерыч поспешил утешить приятеля.

– Конечно, не справедливо. И знаешь что… за такое твою Танюху надо прикончить.

– И прикончу, – разошелся Паша. – Вот только выйду, и ей хана. А заодно и ее муженька на тот свет отправлю. Они там тешутся, а я тут… Обидно. – Зек отвернулся и заплакал.