Друг Президента - Сергей Иванович Зверев

участковый. – Заявлений нанесли, жалоб. Что за люди? Нет чтобы тихо к празднику готовиться. Надоели.

– Ну, удачи вам! До свидания.

Клим шел к дому, опустив голову. На крыльце он потоптался, обдумывая услышанное.

«Значит, в доме были гости. Нашел меня вчерашний приятель со шрамом, – подумал Бондарев и, не задерживаясь в гостиной, направился в кабинет. Открыл железный ящик, где хранился карабин, спустился на колени и увидел, что волосок на потайной стенке, приклеенный суперклеем, порван. – Значит, тайник открывали».

Клим убедился, что все на месте, ничего не взяли.

«Значит, это была проверка», – подумал он.

Рука легла на любимый пистолет, обойма мягко вошла в рукоятку. Ведь у каждого есть любимая удочка, любимая авторучка и любимый пистолет, потерять который было бы очень неприятно при любых обстоятельствах. Бондарев закрыл тайник.

«Хороша в постели, я бы не отказался с ней продолжить. Но нормальная женщина после таких проводов вернуться не должна».

Закрыв ящик с охотничьим карабином, Клим спрятал пистолет в холодильник бара, прямо туда, где хранился лед для недавно выпитого «Мартини». План дальнейших действий пока вырисовывался слабо.

«Интересно, сдержит президент слово, и мы порыбачим в его резиденции, или снова в последний момент все сорвется? В детстве он был куда обязательнее».

Глава 10

Как ни банально это звучит, но полковник Сидоров любил свою службу. Хотя, спроси его «за что?», он и ответить бы толком не смог. Конечно, у него в запасе нашлось бы несколько расхожих фраз о том, что есть такая профессия – «Родину защищать», что «с детства мечтал стать чекистом», что «террористы в последние годы народу житья не дают» и «должен же кто-то делать и эту работу». Но это были бы лишь отговорки. Это то же самое, что говорить, будто любишь женщину за красоту, – неправда, тогда бы все только красоток и любили.

Даже заглянув себе в душу, оставшись один на один, полковник Сидоров не мог бы сформулировать собственные чувства к службе в управлении антитеррора ФСБ. Нравилось, и все! Нравилось не что-то одно, а весь «комплексный обед». Нравилось, что можно вежливо со скорбной улыбкой выслушивать грубые придирки остановившего тебя гибэдэдэшника, а потом безразлично сунуть ему под нос удостоверение ФСБ. Потом краем глаза следить, как меняется его лицо – от сытого выражения всемогущества до растерянности и скрытой ненависти, видеть, как вновь рвется рука к козырьку и с побелевших губ сами собой срываются слова: «Извините, товарищ полковник. Счастливой дороги».

Нравилось тихо и скромно ехать в трамвае, среди толчеи и осознавать, что ты в сотни раз осведомленнее и могущественнее всех, кто едет рядом с тобой.

Нравилось смотреть на то, как богатые люди нагло проносятся в дорогих автомобилях по улицам столицы, уверенные, что они – соль земли, и осознавать, что их сила, их связи, власть денег – ничто по сравнению с той властью и теми возможностями, какие дает служба в ФСБ.

Наверное, просто нравилось Сидорову чувствовать себя немного сверхчеловеком, способным при желании входить в любые двери, узнавать чужие секреты, быть носителем и хранителем государственных тайн. Да, чекистом он мечтал стать еще в школе и мечту свою осуществил. К собственному кабинету на Лубянке шел долго, но целеустремленно. Ему повезло, сумел вовремя рассмотреть в генерале Елфимове будущего замначальника управления и стал служить ему верой и правдой.

Генерал его преданность не забыл. Как только сам перебрался на Лубянку, тут же перетянул туда и своего протеже, назначив собственным помощником. Генерал рассудил здраво, если Сидоров служил верно до его повышения, то и в благополучии не бросит, не продаст. Полковник получил в свое распоряжение не только новую должность, но и собственный кабинет, роскошь для офицера на его должности – неслыханная.

Кабинет был маленьким, в него еле вмещались письменный стол, стеллаж для книг и бумаг, стул для посетителей, кресло, сам хозяин и, конечно же, сейф. И хоть окно кабинета выходило на север, и яркий солнечный свет в него никогда не попадал из-за огромного козырька над самым окном, а напротив была дверь часто посещаемого туалета, Сидоров обожал это помещение. Он всегда вворачивал в разговоре: «в моем кабинете», «у меня в кабинете», стремясь подчеркнуть, что кому попало в густо населенном здании на Лубянке отдельного кабинета не предоставят.

Странноватый это был кабинет. Его обстановка практически не менялась еще с начала пятидесятых. Большинство сотрудников Лубянки, как больших, так и мелких, уже давно сменили в своих апартаментах обстановку на новомодную. Сидоров, из суеверия, бережно хранил доставшееся ему наследство. Даже картину на стене, какой-то странный вечерний пейзаж с островерхими стогами сена и ветряными мельницами, наверняка вывезенный из Германии после войны, оставил. Уж лучше было смотреть в редкие свободные минуты на него, чем в окно, за которым виднелась лишь близкая глухая стена выступа здания.

Полковнику нравилось вглядываться в детали, терявшиеся за растрескавшимся потемневшим лаком, разглядывать немного осыпавшийся золоченый багет и представлять себе, что раньше этот пейзаж украшал собой замок немецкого барона или, на худой конец, загородный дом одного из руководителей рейха. Безлюдный пейзаж был каким-то безвременным, застывшим, при желании туман можно было представить снегом, а стога – огромными сугробами.

Но в этот день полковнику было не до пейзажа. Случаются такие дни, что работы наваливается больше, чем ее вообще возможно провернуть. Старайся не старайся – не разгребешь. Весь предыдущий день полковник Сидоров потратил на то, чтобы выполнить поручение генерала Елфимова. Именно поручение, а не приказ. Генерал никогда не приказывал, если сомневался в законности того, что делал.

«Ты бы собрал информацию о том, кто таков Бондарев и какого черта его забрала у нас президентская охрана, – сказал тогда генерал. – Имя у него редкое – Клим».

Потом было еще с десяток поручений, но полковник Сидоров сразу понял, что это – главное. В конце концов, с трагедией на студии кабельного телевидения было кому разбираться и без него. Все там для ФСБ уже стало ясно. Террористы обезврежены, выход в эфир предотвращен. Искать вдохновителей преступления? Так их и до этого искали и будут искать.

Каждый телезритель в курсе того, кто отдает приказы захватывать заложников в Москве, устраивать террористические акты. Другое дело – Бондарев, темная лошадка. Человек, которого президентская охрана забрала у ФСБ. Пугает только непонятное и необъяснимое. Сидоров из кожи вон лез, чтобы узнать хоть крупицу правды, но все собранное уместилось на одном листке бумаги, который стыдно было нести генералу в солидной кожаной папке.

«Стыдно не стыдно, а идти надо», –