Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович

— Почему? — удивился Кныш.

Но бабка стала сразу глухой, как всегда, если не желала продолжать беседу.

Вечером его понесло на деревенские посиделки, с баяном и танцульками, хотя прежде туда ни разу не заглядывал. А дальше получилось как во сне, какие в молодости всем снятся, да не у всех сбываются.

Студентка Тамара на вечерний бал нарядилась в черную короткую юбку, в ажурные чулки и в какую-то сверхмодную рубашку с открытыми плечами. Сидела в стороне от всех, как чужая. Будто ждала кого-то. Кныш к ней сразу подгреб. Постоял рядом, тоже будто посторонний, потом сказал:

— Пошли к реке?

Девушка подняла на него глаза, сиреневые от луны.

— Ты кто?

— Я Володя Кныш. К бабке приехал. Для занятий.

— Почему я должна с тобой идти к реке?

— Там хорошо. Комаров нет. Можно искупаться.

— А ты не чокнутый?

— Нет.

— Это хорошо. А то в этой деревне полно чокнутых. Тебе сколько лет?

— Семнадцать.

— В городе живешь?

— Ага, в Москве.

— Подружка у тебя там есть?

Кныш хотел соврать, но не умел этого делать и лишь впоследствии с трудом научился.

— У меня никогда не было подружки.

— Почему?

— Не знаю. Я же спортсмен.

После этого она поднялась и, обдав его духами, шагнула в темноту. Он догнал ее в конце улицы, раньше не решался, понимал, что они затеяли что-то такое, что лучше никому в деревне не знать. Внизу, на травяном спуске, она первая разделась и, призрачно сияя сумасшедшей наготой, спокойно опустилась в глубину реки. Кныш тоже недолго колебался. Будучи воином, он изначально относился к женщинам только как к добыче.

Он поймал свою белую рыбицу в черном омуте, где со дна, будто из преисподней, били тугие ледяные струи. Вначале у него не получилось то, чего жаждала возбужденная плоть, но он очень старался. Тамара, хохоча, отбивалась, потом затихла и, сплетясь в нежном объятии, они тихо пошли на дно. Ему стало жалко девушку, которая играла с любовью, как со смертью, и через какое-то время он вытянул ее на поверхность. То, что он испытывал, трудно описать словами. Тамара спросила с какой-то поразившей его надеждой:

— Хочешь меня утопить?

Кныш ответил:

— Нет, просто хочу тебя.

Так оно потом и было, но уже на берегу. Двое дикарей, совокупляющиеся в мокрой траве, не ведающие ни стыда, ни насыщения. Они так долго этим занимались, что, когда угомонились, первые утренние светлячки окрасили в голубоватый свет их распростертые тела. Кныш задремал, уткнувшись носом куда-то ей под коленку. Сквозь сон услышал обиженное:

— Зачем надо было врать?

Он удивился.

— В чем я соврал?

— Сказал, что семнадцать лет, и у тебя никогда не было девушки.

— Но это правда.

— Считаешь меня дурой?

— Никем не считаю.

— Ты чокнутый, Кныш.

После этого они начали кататься по траве, хохотать И кусаться, а потом оделись и пошли в деревню, уже ни от кого не таясь. Бабка Полина ждала внука на крылечке. На сей раз не прикидывалась глухой.

— Ты что же, олух, с ведьмой спутался? Чего матери скажу?

— Почему она ведьма, бабушка?

— Ты что, совсем в городе ума лишился? Почему ведьмами бывают? Да судьба такая. У них, у Поспеловых, вся родня ведьмина по женской линии. А мужики все с колунами. Да ты что, Володечка, жить расхотел? Они же теперь тебя…

Кныш не дослушал, хотя ему было очень интересно. Но он засыпал стоя, как лошадь. Когда проснулся в горнице, солнце стояло над образами — значит, подтекло к вечеру. Бабка зачем-то посыпала солью его голый живот.

— Бабушка, ты чего?

— Того, милый, того самого, — ответила со странной торжественностью. — Готовься ко встрече. Уже приходили за тобой.

— Кто приходил?

— А выдь, погляди. На дворе стоят.

Он вышел, посмеиваясь, неся в сердце ровный жар счастья. Знал, не пройдет и часа, как ее увидит, и они начнут свои игры заново. Отметил одну несуразность: совсем не хотелось есть, а ведь не держал во рту ни крошки со вчерашнего вечера.

Посреди двора топтался хмурый мужик, действительно, с колуном в руке, похожий на оживший древесный сруб. У поленницы маячил второй такой же, тоже с колуном, но еще вдобавок почему-то в черной шляпе.

— Здравствуйте, — поклонился Кныш. — Слушаю вас.

— Чего слушать, — ответил мужик таким тоном, будто ему давным-давно надоела вся житейская канитель. — Спортил девку, придется платить.

— Не понял?

— Чего понимать? Одно из двух. Либо мы тебя порубим к чертовой матери, либо гони откупного. Кому она теперь, порченая, нужна?

От поленницы донеслось, как из леса:

— Говнюки приезжают, а мы тута расхлебывай. Дай ему в рыло, Матюха, и пошли. Магазин закроют.

— Не закроют, — отозвался Матюха. — Зинка товар разгружает, — и уже Кнышу: — Ну чего, гаденыш, жить будешь или помирать решил?

Деревенских обычаев Кныш не знал, да и вряд ли это был какой-то деревенский обычай. Но что нагрянула какая-то родня Тамары, он уразумел, поэтому ответил с предельной любезностью:

— Зачем же убивать, люди добрые? Назовите сумму денег. Смогу — отдам.

— А скоко у тебя есть?

— Сто рублей. Из них еще бабке надо отдать за постой.

— Ты что, парень, придуряешься? За сто рублей таку девку взять? Это, может, у вас в городе…

— Дай ему в харю! — посоветовали от поленницы. Кны-шу было любопытно, почему второй мужик не подходит ближе, ведет беседу издалека, но выяснить не успел. С воплем вылетела на крыльцо бабка Полина.

— Аспиды окаянные, душегубы поспеловские, денег вам надо?! Да ваша Томка сама на каждого вешается, никого не пропускает. Черта вам лысого, а не денег!

— Бабушка, — обиделся Кныш. — Как же вы нехорошо говорите про мою невесту.

— Про невесту?! — ахнула старуха. Мужики тоже засомневались.

— Какая она тебе невеста, — буркнул Матюха. — Недо-рос еще щелкопер.

На том, собственно, разборка закончилась. Мужики ушли, пообещав наведаться попозже, ему велели подготовить деньги, а бедная бабушка Полина, услыша новость про невесту, оглохла на целые сутки.

С Тамарой встретились вечером у реки, как условились, и в эту ночь все было намного лучше, чем в первую. Про своих родичей она посоветовала вообще не думать и денег им не давать ни в коем случае. Все равно пропьют. Да и нет у них на нее никаких прав. Ни у кого нет прав на нее, ни у одного человека. Она свободная душа, и ей никто не указ. Кныш не удержался и спросил, много ли раз до этого, имея свободную душу, она сходилась с другими мужчинами. Тамара воскликнула:

— Ты все-таки совсем еще мальчик, Володенька!

— Почему?

— Настоящий мужчина никогда о таком не спросит. Это не грубый, а глупый вопрос. Ни одна женщина не скажет правды.

— И ты тоже?

— Нет, я скажу. У меня были мужчины. Но это не имеет никакого значения для тебя.

— Немножко имеет, — возразил Кныш.

— Нет, Володечка, не имеет. Женщина, такая, как я, с каждой встречей рождается заново. Можешь считать, ты у меня первый. Это и будет правда.

— А почему говорят, что ты ведьма?

— Бабуля просветила? Что ж, я и есть ведьма. Это не страшно, Володечка. Страшнее, когда святенькая. Святень-кая измучает до смерти, потом даст полакомиться разочек, а после потребует плату непомерную, замуж за тебя пойдет, присосется ротиком к сердцу и высосет до донышка. Погляди на мужиков, которые со святенькими живут. Они же как тени. С ведьмой веселее, Володечка. С ней нет проблем.

— Чем же плохо, если замуж?

Они сидели среди мхов, как два леших, но в одежде — на нем рубашка и полотняные джинсы, на ней что-то невесомое, вроде темной пены.

— Замуж, Володечка, не плохо, а скучно. К тому же у всего свой срок, у замужества тем более. Мой срок еще далеко впереди. Годиков через десять.

— Шутишь?

— Нет. Ведьмы не стареют и никуда не спешат. Но если придется нарожать ведьмачков, если их мало в мире, то я сделаю осознанный выбор.

— Как это?

— Лучше не спрашивай, Володечка…