Владимир Першанин - Золото прииска «Медвежий»

Мы добрались до Меренги, когда уже выпал снег. Вырке нравился мой пистолет. Я по глазам видел, что ему очень хочется заиметь его.

— Не нужен он тебе, Вырка, — сказал я. — От этой штуки только неприятности, а то и тюрьма.

Якут понимающе кивнул, с сожалением наблюдая, как, разобрав «кольт» на части, я бросил их в воду. Напоследок россыпью швырнул оставшиеся патроны.

— Не переживай, я тебе дам денег на новую двустволку.

— Не надо, — мотал головой Вырка. — О двустволке разговора не было.

В Меренге я первым делом купил себе новую одежду, вернув малицу и унты Вырке. Вместе с ним мы купили и погрузили на оленей все, что заказывал Уланхой. Я сунул парню в рукавицу стодолларовую бумажку.

— Это тебе на ружье. Выберешь сам.

Вырка проводил меня до аэровокзала — небольшого бревенчатого дома с башенкой наверху. В углу летного поля торчала неизменная мачта с флюгером. На прощанье мы обнялись.

— Может, выпьем на дорожку? — предложил я.

— Нет, — замотал головой Вырка. — Напьюсь — груз потеряю. Вот из поселка уйду — в тайге выпью. Олени куда надо повезут…

Мое дальнейшее путешествие протекало без приключений. За двойную плату меня посадили без очереди на рейсовый МИ-8 и через несколько часов я был в Якутске…

Но если на МИ-8 меня взяли без всякой проверки и досмотра, то вывезти золото из Якутска было серьезной проблемой. Единственный транспорт в здешних краях — авиация. Пронести золото на борт самолета я бы не смог.

Приборы реагировали на любой кусочек металла, а мои три килограмма золотого песка подняли бы трезвон на весь аэропорт. Если меня поймают с золотом — несколько лет колонии мне обеспечено. Оправдаться я не сумею.

Но и оставлять золото здесь, в Якутске, я не мог. Я знал, что после приезда в Югорск мне придется срочно уезжать оттуда вместе с семьей, бросив дом и хозяйство. Монгол меня не оставит в покое.

Я долго присматривался в аэропорту к пилотам и штурманам, потом подошел к одному из них. Высокий сутулый штурман лет сорока пяти выслушал меня молча.

— Здесь два пакета. В каждом полтора килограмма золотого песка. Помогите мне вывезти их на материк — один пакет будет ваш.

У штурмана было усталое, изрезанное морщинами лицо. Жизненный опыт подсказывал мне, что этот человек не прохиндей и если согласится помочь, то не обманет. Но рискнет ли штурман взяться за дело, которое может обернуться для него тюрьмой?

— Кто вы? — спросил он.

— Шофер-автобусник.

— А как оказались здесь?

— Приезжал подработать на прииски.

— Покажите паспорт.

Я протянул потрепанный, с обгорелым уголком паспорт, который удостоверял мою личность и семейное положение.

— Трое детей? — спросил штурман, сверяя фотографию с моим лицом.

— Да, трое.

— А вдруг это провокация?

Я показал ему свои руки с навечно въевшимся машинным маслом:

— Я всю жизнь крутил баранку. И никого не продавал…

Штурман усмехнулся. Судя по возрасту, на летной работе ему оставалось пробыть недолго. А потом — должность где-нибудь в наземной конторе, урезанная раза в четыре зарплата и проблемы с жильем для детей. Он наверняка нуждался в деньгах и сейчас колебался: довериться мне, рискнуть или послать куда подальше?

— А почему не продал здесь, в Якутске? Деньги везти безопаснее.

— Не рискнул. Знакомых нет, а искать клиентов слишком рискованно. Можно без башки остаться. Да и заплатили бы мне сущие гроши. Я уже справлялся о ценах…

Штурман кивнул, соглашаясь со мной, и сунул в карманы форменного реглана два небольших, но увесистых пакета с золотым песком.

— Покупай билет до Самары, рейс «шестнадцать — ноль три». Деньги на билет есть?

— Есть.

— Тогда до встречи в Самаре.

Штурман не обманул. В Самаре я получил один из своих мешочков с золотом, поездом доехал до Ростова, а оттуда попутными машинами до Югорска. Поздно вечером, обойдя городок стороной, я тайком вернулся в свой дом.

Меня ждали. Я сидел за столом, не веря, что снова дома. Жалея жену и младшего сына, промолчал в тот вечер о том, что в ближайшие дни нам придется бежать куда глаза глядят, оставив на произвол судьбы дом и хозяйство.

За время моего отсутствия к нам дважды приезжали какие-то незнакомые люди, спрашивали про меня. Последний раз дней двенадцать назад.

— Трое парней на иномарке. Мордастые, в кожаных куртках. Держались вежливо, а я чувствовала: добра от них тебе не будет, — смахивая слезы, рассказывала Валентина. — Они уехали, а я сразу — к Сане Холодову. Спасибо, он распорядился, чтобы участковый у нас подежурил. Да и сам он дня три с помощником ночевал. Оба с автоматами… На прошлой неделе к Пете ездила: он по-прежнему в учебке, на сержанта учится. Никуда его посылать пока не собираются, а в Чечне, хоть и мир заключили, стреляют до сих пор.

— Вы никому не говорите, что я приехал, — предупредил я Валентину и младшего сына. — Завтра переберусь в летнюю кухню, поживу пока там.

— Слава, что происходит? Кто были эти люди?

— Валя, успокойся, — я погладил руку жены. — Все объясню позже… Потерпи. Скоро все образуется.

Это были пустые слова. Но что еще мог сказать я жене?

Ночью у меня поднялась температура, а утром, несмотря на мои протесты, жена вызвала врача. Таежные скитания обернулись воспалением легких и тяжелым нервным расстройством. Вместе с Саней Холодовым мы убедили врача не отправлять меня в больницу. Свою порцию уколов и таблеток я получал дома.

Ночами мне снова снились «Медвежий», глухой распадок на Илиме, выстрелы и трупы на песчаной отмели. Давно умерший Дега с красными выпученными глазами шел на меня, вытягивая из сапога заточенный арматурный прут, и «Медвежий» пятьдесят восьмого года наслаивался в воспаленном мозгу на события месячной давности.

Я ничего не рассказывал Сане Холодову, зная, что по долгу службы ему, как начальнику уголовного розыска, придется докладывать начальству о том, что произошло на Илиме.

На четвертый день я сказал жене, чтобы она начинала готовиться к отъезду. Саня поможет с грузовой машиной и проводит до границы области. Возьмем только самое необходимое. А дом и все остальное позже продаст брат.

— Куда мы поедем? — заплакала Валентина, понимая, что над семьей нависла какая-то серьезная опасность. — А дом? Скотина, птица… В погребе одной картошки почти тонна заготовлена. Мишка школу заканчивает. И его срывать?

Я молчал, и мы начали готовиться к отъезду, собираясь исчезнуть тихо и незаметно для окружающих. Но в один из дней ко мне, как обычно, пришел Саня Холодов.

— Не торопись, — сказал он и протянул мне газету.

В короткой заметке под рубрикой «Криминальная хроника» было напечатано, что утром четырнадцатого октября неизвестными была взорвана автомашина марки «Форд», в которой находился крупный предприниматель Ляшенко Николай Викторович, известный под кличкой Монгол.

Ляшенко, заместитель его фирмы и шофер скончались на месте. Телохранитель умер позже в больнице от ожогов и тяжелых ранений. Осколками были также ранены несколько прохожих.

— От «Форда» одни колеса остались, — уточнил Саня. -

Был Монгол — и нет Монгола…

Он смотрел на меня с сочувствием и грустью, старый мой друг Саня Холодов. Хороший, честный мент, не раз битый и резаный за долгие годы своей собачьей службы. Он пока не знал, что произошло там, в тайге, но догадывался об опасности, нависшей надо мной и моей семьей. Холодов хотел верить, что со смертью Монгола все мои беды закончатся. Хотел и.… не верил. Как и я. Но проходили дни, а никто из чужих возле моего дома не появлялся.

Я вышел на работу. Мне сменили маршрут, и теперь я ездил по району на стареньком «пазике», развозя по хуторам сельчан из наших полуразвалившихся колхозов. Месяца три возил с собой, спрятав за сиденьем, охотничью двустволку, заряженную волчьей картечью. Потом стал оставлять ружье дома.

Однажды, уже в конце зимы, я спросил Валентину, куда она спрятала золото.

— Закопала в саду, — с вызовом ответила Валентина. — Если начнут снова войну, по крайней мере откуплю Володю и Петьку…

Я промолчал, и больше разговор о спрятанном золоте никто из нас не заводил.

Так и течет время. Жизнь катится своим чередом. Но сны «Медвежьего» не оставляют меня до сих пор.