Комната с загадкой - Валерий Георгиевич Шарапов

– Все-таки кто-то ходит, – Пельмень поднялся, всматриваясь, – с чего бы это?

– Раскопки возобновили, – предположил Пожарский.

На той стороне находилась заброшенная лесопилка, которая еще раньше была церковью. В свое время там были обнаружены немалые сокровища, скрытые ворами и контрабандистами, так, может, не все извлекли.

– Тогда почему по темноте? – резонно усомнился Андрюха.

Кольке в целом это было неинтересно. Пришла пора подсекать – он и подсек, принялся выводить постепенно, на поверхность, и наконец извлек замечательного леща. Рассматривая его, славного, бронзового, сверкающего боками, Колька бросил взгляд на тот берег, где лесопилка, – и увидел, что там не просто какая-то керосинка горит, а костер.

– Ну, чего? – спросил он приятеля. – Люди костер жгут, что, берег купленный?

– И что?

– То, что, значит, никакого криминала нет. Может, рыбу удят.

– Нет там никакой рыбы, – упрямился Пельмень.

– Ну туристы тогда. Что пристал? Не может человек посидеть костер пожечь, что ли? Ты ж сидишь.

– И то верно, – Андрюха успокоился, утратив интерес к чужому костру, и обратился к своему собственному. Уха поспела, а «жигули», как выяснилось, уже охладились.

…– Я ж не к тому, что запрещено трудящимся поторчать вот, на берегу, костерок пожечь, – объяснял Пельмень, подобрев с полбутылки пива и ухи, – а кто его знает, что там за люди. Место пустынное, жилья вокруг нет, до магазина топать час, кладбище, опять же…

– Борись с подозрительностью, – предписал Колька.

От пива он отказался, сказав, что обождет раков.

– Ну, знаешь.

– Это ты все от бригадмила отойти не можешь да от Анчуткиных художеств. Брось. Если так все начнут активничать, так Палычу придется в дворники идти, а Сорокина с Санычем на пенсию отправят.

– Неплохо было бы, – посмеялся Пельмень, но тут же посерьезнел: – Жди-дожидайся. Им работы на сто лет хватит.

Он поворошил в костре палкой, вытащив уголек, прикурил.

Ночь уже опустилась на окрестности. Небо в самой вышине было чернильно-синее, а ближе к воде светлело, в садке била хвостами рыба, с той стороны, где раколовка, тоже поплескивало – не иначе, что скоро будет особенная закуска, если, конечно, сон не сморит.

На том берегу, где жгли костер неведомые люди, было тихо, похоже, что огонь перестали поддерживать, он становился все менее заметным.

– Вот ты говоришь, без ментов можно, все стали такие сознательные, – снова заговорил Пельмень.

– Ничегошеньки подобного я не говорил, – поправил Колька, – я только сказал, что ты стал подозрительным.

– Не подозрительным, а бдительным. Да и не обо мне речь, мне-то что. Я тут вообще подумываю увольняться.

– Куда пойдешь?!

– Да хоть куда. Можно на Даниловскую или на Трехгорку, а то и вообще махнуть куда подальше, в Ташкент.

– У вас с Анчуткой хворь одна на двоих, как грипп. Он к морю собрался, ты тоже к черту на куличики. Чем тебе тут не работается? Или это в связи с тем, что за Тоську кому-то по сусалам навесил? Между прочим, кому?

– Хмельникову. Инженеру.

Колька решил сначала, что ослышался, и переспросил.

– Инженеру, инженеру, – раздраженно повторил друг, – руки тому оторвать, кто его на работу брал. Хапуга, рвач и гадюка.

Пельмень помолчал, подумал. Колька, не выдержав, пихнул его локтем:

– Ночи сейчас короткие, рассказать не успеешь, а ведь обещал.

– Да я соображаю. Как бы тебе историйку рассказать, о привидениях. Чтобы ты понял и за чокнутого не принял. Латышева… ну ты помнишь.

– Помню, помню, твою…

– Не мою. Она на собрании предложила норму выработки поднять. На следующий день, ближе к обеду, подхожу к ней машину проверить – а она морды корчит и отворачивается. Я туда-сюда, что за дело, глядь – а у нее полголовы плешивые.

– Как это?

– Да вот, – Андрей провел ребром ладони вдоль черепа, – от сих до сих обкорнано.

– Ничего не понял, – подумав, признал Колька.

– Я тоже сперва не сообразил, а потом дошло: остригли ее в общаге, пока спала. И спасибо еще, что не избили.

– Что у вас там за «дикий запад»? Кто же это у вас там веселится?

Пельмень усмехнулся:

– Привидения, я ж говорю. А то другой тебе пример. Две ударные бригады сколотили, выработка вверх пошла. На словах все аплодируют стоя, план по цеху перевыполняется уже на двенадцать процентов. А как-то прихожу утречком – а станки под номерами пять, шесть и восемь, те самые, на которых ударнички вкалывали, по всему видать, всю ночь неустанно трудились.

– Сами по себе?

– Привидения же, говорю. Работали полным ходом тогда, когда в цеху ни души живой не было. И что на выходе? Восьмая на ладан дышит, у шестой подающая оборвана, пятая разлажена так, что брак гонит. Так что все три в простое. И, считай, никакого повышения нормы выработки, еле-еле дотянут до выполнения плана.

– Что ж это, вредительство?

– Выходит, так.

– Быть не может.

Надо же, а Колька и мысли не допускал о том, что у Веры Владимировны что-то может быть не в порядке. Даже иной раз завидовал – не то что в ремесленном, у нее каждый на своем месте, все отлажено и работает как часы. Правильно говорят: никому не завидуй, пока до конца не дослушаешь.

– Понаблюдал я, и что ж: вижу, свистопляска выпадает всегда на одну и ту же смену. – Пельмень, прищурив глаз, сплюнул в костер.

– Типун тебе на язык, – машинально пожелал Колька, – и, насколько я понимаю, Хмельников этот – сменный инженер?

– Вот, вот, – подхватил Андрей, сплевывая вновь, – такая сволочь! Смотрит старикашкой, а тащит как молодой, ничего у него не пропадает – банка краски початая, ветошь, мешок цемента – ему неважно, что именно. А на меня уже две докладные подал, за неэкономное производство. Без премии оставил – это, положим, пес с ним, только в его смену тотчас разлив спиртоэфирной смеси, разумеется, случайно. А вот как на батареи не попало – бог весть. И зарезал сырья бочку…

– Что ж остальные, контроль, профком… Не знают, знать не хотят, только тебе дело есть?

– Руководству не до того! Оно стратэгию разрабатывает, а внизу – тьма-тьмущая. У Хмеля подпевал – целая вязанка, все поручканные. Пойди к нему, поклонись – сортность сам рисует, брак припрячет. Станок работал на полную мощность три часа, а по журналам – простой.

– Приписки сплошные.

– Для него несколько десятков метров брака спрятать – раз плюнуть. Дура криворукая напортачит, а Хмельников тут как тут, за ручку ее к учетчику ведет и нудит так, что зубы сводит: как вам не совестно, товарищ, у работницы недостаток квалификации, надо поддержать, подбодрить, чтобы руки трудовые не опускались. Учетчик брак и не записывает.