Нефрит - Сергей Юрьевич Михайлов

тебя за помощь, теперь мы уверены, что это не вы убили наших людей и вы не собираетесь задевать наш бизнес.

Звучало это так, словно мы встретились, посидели, поговорили и все поняли. Все довольны. Вот только дядьку убили, нефрит наш забрали, и все такое прочее. Черт с ними, пусть будет так, теперь уже дело сделано, лишь бы дальше не продолжали. И скорей меня отпустили. Непонятно было только, зачем он сливает мне информацию о господине Лине. Или хочет, чтобы я разнес это по району и все боялись, или… Неужели они списали меня в расход? Знают, что ничего никто не узнает, можно и сказать.

– Господин Линь говорит, что теперь, когда Афанасий Гурулёв умер, вы должны уйти из тайги. Договаривались с ним, его нет, значит, и договора нет.

– Да вы что?! – я вскочил. – Вы же знаете теперь все! Мы не начинали войну, и бизнес ваш нам до лампочки. Почему мы должны уйти? Мы честно работаем. Пусть дядька умер, но семья-то осталась. Валерка будет старшим. Все договора мы будем соблюдать.

– Валерий Гурулёв не может быть старшим. Он тоже умер.

Я упал обратно на стул.

– Как?! Я с ним недавно разговаривал. Перед тем, как вы меня сюда…

Переводчик опять убежал к предводителю, но вернулся почти сразу.

– Если, он даже не умер, то сегодня умрет в любом случае. Больше у вас в семье нет претендентов. Ты сейчас позвонишь тому, кто может это передать, и скажешь, что ваше дело закрывается. Ваш бизнес переходит к нам.

Теперь все понял. Хунхузы просто пользуются ситуацией. Хоть войны и не будет, но раз дядька все равно вышел из игры, они решили прибрать нефрит. Понятно, такой лакомый кусок. Многие хотели бы его прикарманить, но боялись Росомаху. Теперь его нет, и они решили сыграть ва-банк. Значит, и Валерке конец, а потом и мне, как только скажу своим, что сворачиваем дело. Или даже не скажу, меня все равно живым не выпустят. Я хоть и не гожусь в Росомахи, но по родству из мужиков самый ближний. Не считать же блаженного Борьку. Вон даже китайцы его в расчет не берут.

Вот только сейчас я по-настоящему испугался. До этого мне казалось, что выход еще есть, а когда они со мной заговорили спокойно, то и вообще поверил в хороший исход дела. Что делать, как вывернуться? Дадут телефон, даже если и предупрежу своих, они не знают, где я, я и сам не знаю. Понятно, что в Подгорном, вывезти куда-нибудь меня так быстро не могли. Что толку, пока найдут, они меня уже в печке сожгут. Вот блин, вывернулся утром от одних, чтобы залезть в другое дерьмо.

Мне уже несли какой-то телефон. Свой я оставил дома, когда пошел в гараж.

– Да я не помню не одного номера, – попытался уклониться я.

– Кому ты будешь звонить? – не обращая внимания на мои отговорки, спросил Ленька.

Я быстро перебрал в уме все возможные кандидатуры, тут оказалось, как и при выборе замены Росомахе, – раз Валерка отпадает, то больше и некому. Я сделал вид, что усиленно думаю, в бесцельной надежде просто потянуть время. А вдруг… Но через минуту переводчик начал нетерпеливо тыкать мне в лицо мобильником, так что тянуть дальше было невозможно.

– Матери позвоню, – хмуро сказал я. – Но номера я не помню.

Все так же не слушая меня, Ленька-толмач уставился в телефон, пробормотал:

– Гурулёва Анна Ивановна.

Потом коснулся пальцем экрана и включил громкую связь. Гудки разнеслись по всему гаражу. Вот дают хунхузы, не мог не удивиться я – неужели у них есть все наши номера?

Телефон матери был занят, она с кем-то разговаривала. С кем это она, опять удивился я, по моим ощущениям было самое раннее утро, часа четыре. Но тут же сообразил – конечно, они уже давно хватились меня, и сейчас телефоны у всей родни, наверное, раскалились. А у нас дома наверняка уже собралась толпа. Гудки оборвались, и в трубке зазвучал голос мамы.

– Алло, кто это?

Ленька быстро сунул мобильник мне и, гримасничая, показал – отвечай. Деваться некуда, надо говорить.

– Мама, это я, Николай.

– Коля! Где ты? – перебила она меня. – Что случилось?!

– Тише, мама, успокойся. Все нормально, – прохрипел я внезапно севшим голосом.

– Говори, что положено.

Громким шепотом приказал переводчик. Я вздохнул и продолжил:

– Мама, слушай внимательно, что я скажу.

И вдруг я заорал:

– Я у китайцев! Где-то в поселке! Валерку…

Закончить я не успел, в этот раз на меня бросились все, а не только маленький китайчонок. Но сейчас у меня были развязаны руки, и я был готов. Первым ударом я вырубил стоявшего рядом Леньку-переводчика. Удар был так силен, что зажатый в моем кулаке мобильник хрустнул. Ленька хрюкнул и отлетел к стене. Дальше я, уже не разбираясь, молотил всех, кто попадал под руку, – кровь, моя и чужая, летела во все стороны. Злость бушевала во мне, и на какой-то момент мне даже показалось, что я одолею хунхузов – после каждого моего попавшего удара они валились, словно кегли в кегельбане. Все-таки почти сто килограммов молодой мощи давали себя знать. Но, как и в прошлый раз, все дело решила дубинка – пока я хлестался с остальными, главный говнюк господин Линь спокойно подошел сзади и обрушил биту на мою многострадальную голову. В последний момент я заметил его, но мельтешивший перед глазами мелкий китаец не дал мне вовремя развернуться. На меня опять опустилась тьма.

Снова я очнулся, когда меня засовывали в багажник какой-то машины, марку я не разглядел. Уже совсем рассвело, и мои похитители торопились, наверное, боялись, что какая-нибудь ранняя пташка заметит происходящее. Хотя вряд ли, то, что я разглядел, пока меня упаковывали в железный гроб, надежды не внушало – вокруг посыпанного галькой двора стоял высокий – метра два с половиной – плотный забор. И узнать это место я не смог, таких дворов и таких заборов в Подгорном наберется немало. Теперь, по нынешним временам, все, кто имел возможность, огораживались капитально. Когда меня почти совсем утрамбовали и китаец схватился за крышку багажника, чтобы захлопнуть, я увидел наконец то, что давало мне ориентир – в мое поле зрение попали две высоких трубы, торчавшие из-за крыш и стоявшие рядом друг с другом. Теперь я мог бы найти это место, не так много в Подгорном котельных, у которых сдвоенные дымовые трубы. Да, смогу найти, при условии, что я останусь в живых. Надежды на это было совсем мало,