Самый приметный убийца - Валерий Георгиевич Шарапов
Самый приметный убийца читать книгу онлайн
Атмосфера становления послевоенного поколения, близкая многим читателям, когда пьянит дух молодости и свободы. Когда от «все можно» до «стой, стрелять буду» – один шаг.
Криминальные романы о времени, память о котором до сих пор трепетно хранится во многих семьях. Персонажи, похожие на культовые образы фильма «Прощай, шпана замоскворецкая».
В подмосковном лесу недалеко от железнодорожной платформы найдена мертвая женщина. Грабители сняли с нее одежду, украли деньги и ценности. По роковой случайности эту женщину, еще живой, видел Колька Пожарский, ожидавший электричку. Заметил он и того, кто перед самым прибытием поезда обратился к будущей жертве… Колька долго не решался сообщить об этом оперуполномоченному лейтенанту Акимову, надеясь вместе со своими сверстниками самостоятельно вычислить преступника. Но силы оказались неравными. Свою ошибку Колька понял только тогда, когда оказался на мушке хладнокровного убийцы…
«Заглох двигатель. Все, труба. Река, река под брюхом, лечу в нее, довернуть бы…»
И довернул так, что вошел в штопор – а дальше по классике. Тишина. И темнота. Вдруг по этой темноте кто-то начал как будто водить тряпочкой, оттирая черноту. И проступали, появлялись огромные горящие глаза, черные кудри, яркие губы. Прозвучал с небес ангельский голосок: «На меня посмотрите, какая я?» – «Прекрасная!» – «Слава богу, видит».
«Везучий ты парень, Акимов, – смеялся сосед, воровато, с оглядкой разливая по чарочке. – Подъехали машины, а тебя в кабине-то нет! Решили, что ты выпрыгнул, а тебя вырвало из кабины и швырнуло за капонир, метров с двухсот! Вместо морды – месиво».
Появилась и красавица Лиза – в самом деле, распрекрасная сестричка, но, конечно, из обморока она куда лучше показалась. Тоже посмеялась: легко отделались, всего-то сотрясение мозга, подмышка разорванная. Быстро, споро обработала пострадавшую личность: все хорошо будет, еще будете девчат смущать.
А труба – что труба? Наверное, до сих пор дымит себе.
Этот то ли сон, то ли воспоминание прервал стук в окно. Барабанили подъем.
Акимов, подскочив с кровати, ежась от холода, подбежал, выглянул: Остапчук.
– Серега, скорей, на перехват.
Спросонья Акимов прыгал, пытаясь попасть в сапог, портянка, сволочь, сваливалась, скручивалась змеей, гимнастерка вдруг стала тесная, рукава куда-то подевались, шинель – где шинель? А вот, нет времени надевать – и сиганул в окно.
Напрямик, через спящие кварталы, выбежали на шоссе – впереди в туманной дымке просматривались силуэты мотоцикла с коляской, блестели мокрые кожанки орудовцев и легко узнаваемая фигура начальства.
– На проезжую часть ни ногой, – быстро говорил капитан Сорокин, орудовцы, слушая, кивали. – Взмахнул жезлом с обочины, не остановился, пропустили – и палим по колесам. Добро? А, хорошо бегаете, молодцы, – это уже подчиненным, – готовы? Ладно-ладно, сперва отдышитесь.
– Чего там? – дыша, как запаленный, спросил Остапчук.
– Налет на продбазу, по шоссе. Постучались, сторожа связали, забрали ключи, открыли склад и перетаскали порядочно ящиков – масло, сгущенка, – в грузовик. Ну, а как уехали, он узлы распутал и позвонил нам.
– Они что, провод не перерезали? – удивился Акимов.
– Нет.
– Кулемы.
– Не знаю, – сухо отозвался Сорокин, – скоро должны появиться, тут другой дороги нет. Ваша задача: страховать орудовцев, при сопротивлении – применить силу, задержать. Не зевать, если на небо не хотите. У них стволы.
– А с чего вы взяли, что они в центр рваться будут? – спросил Саныч.
– Неважно, куда они рванут, в область тоже посты стоят, – нетерпеливо оборвал Сорокин. – Еще вопросы?
Остапчук, ерничая, поднял руку:
– Курить можно?
– Нет, – отрезал начальник.
Акимов осторожно спросил:
– А чего сторож, чудак человек, отпер чужим?
Сорокин сплюнул:
– А потому что женщина постучалась: мол, то да се, плохо, дай, дяденька, в «Скорую» позвонить.
– Вот стерва, – буркнул Саныч.
Сорокин поднял палец: тихо! Издалека послышался шум мотора, судя по звуку – полуторка. Милиционеры отошли в тень, на обочине остались орудовцы и мотоцикл. Деловитое рычание приближалось, вот уже замелькали из-за моросящего дождя подслеповатые фары. Сорокин вскинул руку, глянул на часы, кивнул: по времени, с учетом расстояния и скорости передвижения, это они.
Один орудовец двинулся, поднял жезл.
– Куда поперся? – зло шипел Сорокин. – Я же предупредил! Назад, дурак…
Орудовец, свистнув, взмахнул жезлом – и по-хозяйски вышел на проезжую часть. Мирно ехавшая полуторка вдруг прибавила ходу, вильнула в его сторону – Акимов не выдержал, зажмурился на мгновение – вот и все, вылетит сейчас к кювету темное, искореженное, мокро и мертво блестящее. Но, открыв глаза, увидел, что орудовец, цел-целехонек, поднимается на ноги и достает оружие. Грянул выстрел, второй. Неожиданно и из кабины полуторки плюнул огнем ствол – раз, другой, третий.
Сорокин, матюкнувшись, вскинул «парабеллум», подождал какое-то время, спустил курок – полуторка, только что следовавшая прямо, вдруг круто вывернула, скрежетнула жестью по столбу освещения и повисла над обочиной. Некоторое время беспомощно крутились в воздухе задние колеса, ревел мотор, вырывался выхлоп из трубы – потом машина клюнула мордой в кювет.
Когда милиционеры подоспели, один орудовец еще трещал кустами где-то в темном лесу, второй, забравшись на подножку, наполовину ушедшую в жижу, целился в кого-то в кузове.
– Дела, товарищ капитан, – подал он голос, – даже, как молодежь говорит, буза. А ты, родной, вылезай, только тихонько, без чуди. Давай, давай ручонку сюда.
– Ты с кем там сюсюкаешься? – спросил Сорокин с подозрением.
– Да вот. – Продолжая целиться, инспектор вытащил за руку лопоухого пацана в огромном картузе. Размазывая по физиономии грязь и юшку, тараща огромные глаза, он плаксиво приговаривал:
– Не я это, дяденьки, я ничего не делал, не я, не я!
– А кто? – зловеще-ласково спросил орудовец, крепко перехватывая его за грязное ухо и с наслаждением выворачивая. Тот взвыл.
– Маслов, пащенок, – процедил сквозь зубы Акимов, – блаженны прыгающие, ибо они допрыгаются…
Из лесу послышались шаги, появился второй орудовец, тяжело, устало ступая, махнул рукой:
– Убег, гадюка. Как будто в темноте видит. Что там?
Ему не ответили, молчание висело липкое, холодное, как поганая морось, сыпавшая с небес. На водительском сиденье, упершись лбом в руль, сидел черноволосый пацан, из пробитого затылка сочилась кровь.
– Хорошо стреляете, товарищ капитан, – зачем-то сказал один из орудовцев.
– Я по колесам стрелял, – глухо отозвался Сорокин, – вызывайте кран да «Скорую». Как скверно-то вышло…
В кузове обнаружились все похищенные ящики – пять со сгущенкой, восемь с маслом.
В глаза Сергею бросились руки убитого: крупные, красивые, с заостренными концами пальцев. Он спросил Витьку Маслова, икающего со страху:
– Стрелял кто, он?
– Н-нет, К-козырь, – с детской готовностью доложил тот.
– Кто такой Козырь?
– Который в бабу переодевался, к сторожу стучал… Сергей Палыч, я же не виноват, я же не знал! Матвей что говорил: ящики перетащим – и всего делов…
И пошел по кругу снова, его никто не останавливал, лишь Остапчук, достав платок, приказал высморкаться.
Сергей, заглянув за спину убитого, присвистнул: на спинке сиденья валялся цветастый женский шарф, на полу под ногами – безжалостно попранный и ужасно красивый плащ-дождевик, переливавшийся в тусклом свете фонариков всеми оттенками свежего лимона.
– Что? – отрывисто спросил Сорокин.
– Плащ Найденовой, Николай Николаевич.
– Уверен? – уточнил начальник.
– К гадалке не ходи.
– Скверно, скверно… хотя… А ну-ка, голубь мой Витька, пройдем-ка с нами.
* * *
Точно замечено, что чепуха полная творится на свете: только что-то проясняется – моментом запутывается еще
