Дэнни Кинг - Школа для негодяев

— Что? — заморгал Биг-Мак.

— Мистер Кемпторн говорит правду? Мистер Данлоп и в самом деле напал на мистера Уильямса без какой бы то ни было провокации?

— Без… чего?

— Без провокации, то есть без повода. Или что-то послужило причиной драки?

— А-а, да-да. Знаете, прямо так сразу, оп, и все, — неопределенно проблеял Биг-Мак.

— Мистер Маккофи, пожалуйста, отвечайте на вопрос. Кто кого ударил первым? — Грегсон максимально упростил терминологию.

— Алан. То есть, я хотел сказать Бобби. В смысле, мистер Данлоп, — наконец сказал Биг-Мак, отчего Рыжий опять взвился до потолка.

— Брехня! Я никого не бил! Это подстава, просто подстава!

— Еще раз повторяю, мистер Данлоп, вас пока не спрашивают, — ледяным тоном произнес Грегсон.

Фодерингштайн встряхнул Рыжего за шкирку и погрозил ему толстым, похожим на волосатую сардельку пальцем.

— Мистер Банстед, послушаем вас. Что произошло?

Рыжий поднял на меня глаза, в которых опаска смешалась с надеждой, хотя мне тоже было суждено его разочаровать.

— Ну… э-э… все так, как говорят ребята. Мистер Данлоп налетел на мистера Уильямса без всякого повода. Не знаю, почему он так поступил, — сказал я, избегая смотреть на Рыжего.

— Суки! — выплюнул Рыжий в бессильной злости. — Мы еще поквитаемся, гады, вот увидите!

— Боюсь, это произойдет не скоро, мистер Данлоп, поскольку вы исключены из школы, — сообщил директор.

Рыжему потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. Когда смысл до него дошел, он изумленно поглядел на Грегсона и переспросил, что конкретно тот имеет в виду.

— Вы исключены. То есть больше не учитесь в Гафине. Вас уже здесь нет. Сейчас вы вместе с мистером Фодерингеем подниметесь наверх и соберете вещи, а я позвоню вашему отцу и попрошу его приехать за вами. Вы не оставили мне выбора. Драк в Гафине я не допущу.

— Стойте. Погодите минутку. Ребята, расскажите ему, как все было на самом деле, ну пожалуйста, — умолял Рыжий, но Грегсон жестом указал нам на дверь, да нам и самим хотелось поскорее убраться из его кабинета. — Скажите ему, черт побери, скажите! Да что с вами, блин, такое? Я ведь никого не бил. Честное слово, мистер Грегсон. Честное слово!

Когда Рыжий начал скулить, мы уже покинули директорский кабинет и были на полпути к парадной двери. Донеслось несколько слов, а потом Грегсон захлопнул дверь, однако и этого было достаточно, чтобы нас охватило чувство вины. Меня всегда интересовало, как это — чувствовать себя виноватым. Не могу сказать, что ощущение приятное.

Мы вышли на залитый солнцем двор, Конопля подкурил сигарету и пустил ее по кругу, мы просто стояли и пинали мелкие камушки.

Ученики Гафина обступили нас толпой. Всех интересовало, чем закончились разборки у директора, но озвучивать новость не хотел никто. Ребята, однако, не отставали и требовали подробностей. Наконец я поманил пальцем Лягушатника, Свечу, Валета, Малька, Крысу и Неандертальца и просто сказал:

— С каждого по десятке.

14. Экзамен

Старина Рыжий так сильно расстроился, что продолжал горевать целых три часа, пока за ним не прикатил папаша. Мы, понятно, старались с ним не общаться, но всей толпой сгрудились у окон, чтобы поглядеть, как он будет уходить. Рыжий в последний раз обернулся на школу, и мы с Коноплей, Шпалой и Биг-Маком быстренько нырнули под окно. Остальные на прощанье ему помахали.

Если честно, я готов признать, что по жизни никогда не утруждал себя размышлениями. Почти все поступки я совершаю под влиянием момента и особо о последствиях не задумываюсь. Исключение Рыжего, однако, заставило меня пораскинуть мозгами.

Я попытался представить себя на его месте: что бы я чувствовал, если бы меня вышибли из Гафина. Раньше подобные мысли не приходили мне в голову, то есть, в прошлом меня тысячу раз исключали из разных заведений; я ненавидел их всей душой, поэтому наказание не выглядело наказанием. Нет, правда, меня это совершенно не волновало, знаете, как если бы мне не дали брюссельской капусты за то, что я не съел шпинат. Спасибо большое, умереть со смеху.

С Гафином дело обстояло по-другому. Мне здесь действительно нравилось. Я буквально обожал эту школу. Согласен, заведение считалось исправительным, но мы от него просто балдели. Мы знакомились с миром криминала, пили, курили, нецензурно выражались и вообще творили что хотели, в компании сверстников, которых вряд ли встретили бы где-то еще. Фантастика!

Однако самым главным было чувство общности. Конечно, мы постоянно дрались, воровали друг у дружки по мелочам, подставляли один другого, и все мы были подонками из подонков, но в этом-то и заключалась вся прелесть. Как там говорил Джабба Хатт в «Возвращении Джедая»? «Ты — такой же негодяй, как и я, хо-хо-хо!» Прямо в точку. Именно так я оценивал своих одноклассников. Все они были отъявленными мерзавцами, точно как я.

Сами понимаете, мысль о том, что меня могут выкинуть из этого замечательного заведения, вызывала у меня мурашки, а трамваев апельсин прямо-таки трясся в заднем кармане моих штанов.

— Эй, куда подевался мой апельсин? — недоумевал Трамвай. — Я только что достал апельсин! Оставил его на кровати всего на секундочку, и он уже исчез. Кто-нибудь видел мой апельсин?

— Слышь, а какого он был цвета?

К несчастью, чистка отнюдь не закончилась. На следующее утро Грегсон собрал всех нас вместе и сообщил, что перед Рождеством нам предстоит экзамен.

— Время глупых игр вышло. Следует отделить зерна от плевел. От того, как вы сдадите экзамен, зависит продолжение вашей учебы в Гафине. — Грегсон соблазнительно помахал экзаменационным листом, потом запер его в серебристый металлический шкаф, а ключ положил себе в карман.

— А что за экзамен? — поинтересовался Шпала.

— Экзамен выявит степень вашего прогресса, мистер Уильямс. По его результатам будет видно, насколько вы усвоили уроки мистера Шарпа и мистера Фодерингея. Экзамен покажет, стоит ли вам возвращаться в Гафин после Нового года, — объяснил Грегсон и прибавил фразу, которая заставила нас насторожиться: — Либо же методы обучения Мидлсбро окажутся более эффективны.

— А что, Рыжего отправили в Мидлсбро? — поинтересовался Крыса, лениво подняв руку из-за головы.

— Да, мистер Макфарлан, на несколько месяцев. В феврале мистеру Данлопу исполняется шестнадцать лет, поэтому его отец… полицейский… решил, что после этого он сам займется воспитанием сына. — Грегсон сплюнул и обменялся многозначительными взглядами с Шарпеем и Фодерингштайном, ясно давая понять, что они об этом думают.

— Экзамен состоится в следующую пятницу. К тем, кто его провалит, снисхождения не будет, а лучший ученик получит премию в размере ста фунтов. Всего доброго, джентльмены.

Здрасьте пожалуйста, экзамен! В жизни не сдавал ни одного экзамена. И что прикажете делать?

Вообще-то вопрос был чисто риторический. Я уже знал, что́ стану делать и, скажу по секрету, с умножением это слово не рифмуется.

Той же ночью, когда все заснули или по крайней мере притворились спящими, чтобы незаметно выскользнуть из спальни и без помех заняться своими делами, я тоже потихоньку вылез из кровати и на цыпочках прокрался к выходу. Не успел я взяться за дверную ручку, как зажегся свет, и Крыса спросил, куда я иду.

— В туалет, — огрызнулся я, но остальные уже приподнялись на локтях и не спускали с меня глаз.

— Что, в одежде? — фыркнул Трамвай.

— А отмычки тебе зачем? — подозрительно прищурился Бочка.

— Не твое дело. Поворачивайся зубами к стенке и спи.

— Можно мне с тобой? — с надеждой попросил Крыса и принялся натягивать ботинки.

— Ты ведь даже не знаешь, куда он собрался, — удивился Трамвай.

— Не важно. Просто хочу помочь Бамперу.

— Стоп. Я не просил ничьей помощи, так что отстаньте от меня и ложитесь спать. Я один пойду за этим чертовым экзаменационным листом, — брякнул я и тут же пожалел о своих словах. Все повыскакивали из кроватей и подняли шум.

— За экзаменационным листом?

— Экзамен, блин!

— Я тоже с тобой!

— Я постою на шухере.

— Все пойдем!

— Кто спер мои часы?

— Молчать! — рыкнул я и погрозил кулаком. — Со мной никто не пойдет. Если вам приспичит стянуть эту гребаную бумажку завтрашней ночью, вперед и с песней, а сегодня иду я, причем один.

Внезапно дверь за моей спиной резко открылась, и мы все впятером молниеносно скинули одежду, уличающую нас в преступных замыслах.

— Чего разгалделись? Заткните варежки, мать вашу, иначе Грегсон услышит, что мы намылились спереть лист с экзаменационными заданиями, — прикрикнул Шпала, слепя нас лучом фонарика.

— Сколько вас там? — спросил я и подошел к двери.

— Не знаю, почти все, — пожал плечами он.

С лестничной площадки на меня глядело несколько угольно-черных физиономий.