Хороший, плохой, неуловимый - Николай Иванович Леонов

повез ее на пикник в «Волжские Дали», где опоил дурманящим веществом и изнасиловал. «Знай я это тогда, — корила себя Юлия, — я бы заметила его смертоносную, не менее страшную, чем у известных маньяков Василия Кулика и Джона Реджинальда Халлидея Кристи, тень».

* * *

— Опять не спишь? — в кухню, где сидел Гуров, вошла Мария. Он подумал, что в нежно‐голубых ночнушке и пеньюаре, с распущенными русыми волосами жена походила на русалку с печальным лицом, тонкими руками и прозрачной кожей. Сыщик невольно залюбовался ею. — Что ты тут делаешь? — Она взяла одну из тетрадей. — Какие‐то старорежимные книжки нашел.

— Это дневники одной погибшей, талантливого психолога.

— И что ты с ними делаешь?

— Пытаюсь понять, как они связаны с группой юнцов, называвших себя днями недели по заветам Бродского.

— Ого! Очередные поклонники его эстетизированного нарциссизма.

— Почему?

— Ну, в поэзии Иосифа Александровича, — она сделала себе какао и уютно устроилась напротив мужа, довольная, что можно поболтать, — было довольно самобытное преломление древнегреческого мифа о Нарциссе.

— Так‐так.

— Мы экономим твоему ведомству деньги на экспертах? — иронично предположила Мария.

— Ага, — не стал спорить с любимой женой Гуров.

— Бродский соединял мотивы нарциссизма, тотального одиночества, беспомощности и времени. В его стихах Нарцисс слеп, но помнит о своей красоте и, обреченный на ее неустанное созерцание, каждый день нащупывает дорогу к зеркальному ручью.

— Парадокс.

— Ты прав. Для Бродского Нарцисс всего лишь современник, заблудившийся в своей душе.

— И ее потемках…

— О да! Неподвластный времени, вечный отрок во Вселенной.

— Забавно, что ты именно так сказала. Как будто слышала о группе молодых ученых, работа и смерть которых меня интересует. В нулевых они публиковались в «Живом Журнале» на странице, которая называлась «Отроки во вселенной».

— Я о них не слышала. А тебе — позор! — Мария легонько стукнула его чайной ложкой по лбу.

— За что?! — Гуров притворно схватился за лоб. — Теперь умру!

— Тьфу на вас, Лев Иванович! Жизнью жены не интересуетесь. — Она достала из морозилки контейнер с шоколадным мороженым и протянула ему ложку, приглашая присоединиться к его поеданию.

— Что я пропустил? — Он гордо выпрямился. — Любовника?! Ответь, супруга!

— Отвечаю, — снисходительно улыбнулась она. — Ты пропустил, что у меня премьера через три недели. Спектакля «Отроки во вселенной».

— Не думал, что кому‐то сейчас может быть интересна, по‐моему, уж прости, нудная история про космос. А кого ты играешь? Варю Кутейщикову? Я, между прочим, — он поднял руки ладонями вверх, — клянусь, это было до тебя, — был влюблен в нее.

— Ее роль играла Ольга Борисовна Битюкова. Она преподавала в нашем училище. И правда великая актриса.

— В дневниках, которые я читаю, — Гуров перебрал страницы, — так названа одна из сокурсниц автора. Как это может быть связано с тем, о чем мы говорили?

— С Бродским? Да мало ли кого этот дамский угодник великой считал… Аллу Сергеевну Демидову, например. Мне скорее… — Мария засмеялась.

— Скажи.

Она отмахнулась:

— Да ну тебя! Нет!

— Колись.

— Я просто вспомнила, что так называется одна забавная новелла Андре Моруа о театре. Хотя по‐настоящему великая актриса у него показана в другой вещи из того же сборника. «Фиалки по средам». Кстати, не в пример нашему спектаклю остроумная, легкая и в то же время необыкновенно трогательная вещь.

— У вас же о космосе.

— Тьфу на вас еще раз, мсье Гуров! Наш спектакль не о космосе. А о юношах, переживших вторую чеченскую войну.

Гуров вспомнил слова Полетучей о Тевсе.

— Кто автор пьесы?

— Сценарий основан на прошедшей в нулевых незамеченной пьесе Любови Озеркиной. Детской писательницы, помешанной на теме греха познания, детского послушания и прочего. Жуткая моралистка. Вроде бы известна по твоей части…

— Да. Она отсидела за доведение дочери до самоубийства.

— Ужас! Но вот вроде бы в конце нулевых она встретилась с выжившими солдатами и военкорами, и в ее голове родилась пьеса. Основная идея, что совсем молодых, не успевших пожить ребят забросили в мир войны, как в холодный космос. — Мария задумалась и решительно отодвинула от себя мороженое. — Все равно странная тетка и странный образ.

* * *

Когда Гуров и Мария пошли спать, безмятежный берег Волги у села Пристанного уже деловитыми шагами мерили облаченные в высокие кроссовки, разноцветные рашгарды и легинсы с черепами от Barka сестры Береговы. Выгонявшие коров деревенские с ленивым интересом стягивались посмотреть на это чудо, завидуя Вере Семеновне Барановой, живущей ближе всех от того места, где обнаружили порубленных лодочным мотором Радомира Грецева и Ивана Рюмина шестнадцатого июля две тысячи пятнадцатого года. Хватаясь за лицо и охая, под пристальным взором Лели старуха вспоминала тот злополучный четверг.

— Тогда, дочк, дождливое было лето. И они — вот те крест! — они не первый раз приехали.

— Вера Семеновна. — Леля кашлянула. В семье Береговых термины родства не использовались как обращения. — Почему не первый?

— Да кружили тут сначала на моторе, как вечерело, почти всю неделю перед этим, даже накануне вечером. А с ранья…

— Это что значит?

«Лексика, — скептически подумала Леля, — час от часу не легче».

— На зорьке… уже на веслах приехали. Проплыли вдоль бережка. Нашли самое не клевое место… — Старушка злорадно воодушевилась.

— Почему не клевое? Тут у вас вроде, — пожала плечами Леля, — везде красиво.

Баранова посмотрела на нее с сочувствием и выразительно скосила глаз на куривших поодаль холостых сельчан. Такую неприспособленную девку надо сватать городскому соседу, который нарочно установил мангал, баню и надувной бассейн впритык к забору, чтобы Баранова с дочерью не упускали возможности созерцать его румяное тело, стремительно несущееся из парной в детскую купальню, и нюхали его шашлыки. Запах которых Барановой все‐таки удалось победить, установив со своей стороны забора ящик для компоста. В летние вечера, когда к соседу приезжали гости и он нырял в купель не один, Вера Семеновна с дочерью выходили мешать компост.

— У берега, дочк, рыбы нет. Наши все в протоки за островами едут, — преувеличенно громко, как обычно общалась с глухой свекровью, ответила Баранова. И облегченно выдохнула, похвалив себя за то, что смогла предупредить о никчемности выпендрежной городской невесты парней.

— Ясно, — кивнула Леля. — Вы говорите, дождь был?

Баранова одобрительно опустила руку ей на предплечье:

— Проливно‐о-ой! Они в итоге подплыли к той большой иве и напротив встали.

От холостяцкой группы не укрылось, что Лиля пошла к дереву, на которое указала Баранова. Словно сестра‐близнец слушала ее через сестру.

— А потом?

— Да завязли в водорослях. Их ж полно тут!

— Растения оплели мотор?

— Трава намоталась, да. Дочк, какая ты умная! — Брачные акции Лели на личном барановском рынке стремительно возросли. — Работаешь, наверно?

— Судмедэкспертом, — серьезно кивнула Леля. — Режу людей. Достаю из них мух.

Баранова сникла: