По субботам не стреляю - Белоусова Вера Михайловна

Атмосфера на улицах и правда была какая-то странная. Чуть ли не на каждом углу толпились люди. Некоторые спорили до хрипоты, некоторые угрюмо молчали. Разговоры в транспорте тоже не радовали. Толстая женщина, сидевшая рядом со мной в метро, говорила, обращаясь ко всем сразу:

– Я их терпеть не могу, ненавижу, масонов этих! Сперва они в Ленина стреляли, потом – в Кеннеди, теперь – в Никитушку.

Я достала из сумки книжку и постаралась отключиться.

Сестры, к моему большому огорчению, дома не было – она ушла по каким-то делам и сказала маме, что потом поедет прямо в театр. Поливать цветы я собиралась поздно вечером, так что ехать было еще рано. Налила себе чашку чая и включила телевизор, чтобы узнать, не скажут ли чего-нибудь нового про исчезновение Кузнецова. Новости я, как выяснилось, пропустила. По первой программе передавали запись последнего Никитиного концерта, который прошел в среду, на той неделе. Огромный зал «Лужников» был забит до отказа. Публика – в основном однородная и молодежная. Может быть, именно поэтому камера вдруг выхватила из общей массы и показала крупным планом человека, сидевшего в первом ряду, перед самой сценой, и резко выделявшегося на общем фоне. Во-первых, ему было явно за пятьдесят. Во-вторых, он был не в майке, как все прочие, а в дорогом и элегантном костюме. Волосы у него были черные с проседью, как и усы, в которые он улыбался, что-то говоря своей спутнице на ухо. А спутница... Правда, на этот раз на ней было очень красивое вечернее платье изумрудно-зеленого цвета, и длинные черные волосы красиво ниспадали на плечи, и вообще вид был вполне шикарный, но... – хотите верьте, хотите нет – это была моя цыганка! Их показывали не больше секунды, и все-таки у меня не было ни малейших сомнений.

– Мама! – заорала я диким голосом, тыча пальцем в экран. – Иди сюда, смотри скорее! Там моя цыганка!

– Ирочка! – с тревогой сказала мама, подходя сзади и кладя руку мне на плечо. – Ты бы себя послушала! «Мой следователь», «моя цыганка»... Кто там у тебя еще есть?

– Что значит «еще»?! – рассердилась я. – Ты, например! Я тебе серьезно говорю: только что показали ту самую девку, которая рвалась мне погадать в Никитином дворе. Она сидела в первом ряду, с каким-то шикарным дядей... Никакая она не цыганка! То есть цыганка – может быть, но уж точно не уличная гадалка! Ну и что мне с этим делать?

– Подождем Марину, – предложила мама. – Вот приедет барин, барин нас рассудит...

Без чего-то десять я влезла в джинсы и кроссовки, проверила в сумке ключи от Никитиной квартиры, сунула туда газовый баллончик и двинулась в путь. У Никитиного подъезда, прямо на асфальте, лежало много цветов, частью уже подвядших, но людей, к счастью, не было. Аки тать в нощи, ни с кем не столкнувшись ни в подъезде, ни в лифте, я благополучно добралась до дверей Никитиной квартиры и вставила ключ в замочную скважину. Ключ не поворачивал­ся. «Странно! – подумала я. – Неужели Люська перепутала?»

Я еще раз попыталась его повернуть, потянула дверь на себя, потом, наоборот, слегка нажала, пытаясь найти правильное положение, и тут дверь открылась. Любой нормальный человек на моем месте задумался бы, почему это произошло, но я была слишком занята мыслями о том, что увижу внутри: например, стерли ли рисунок с пола, и если нет, то как бы мне не смотреть в ту сторону. А дверь? Что дверь! – открылась и ладно! Может, я просто поймала нужное положение.

Войдя, я положила сумку на подзеркальник, зажгла свет в прихожей и сразу отправилась на кухню, где, по Люськиным словам, должна была стоять специальная лейка. Она действительно стояла под раковиной, рядом с мусорным ведром. Я наполнила ее водой и пошла в комнату. Включив свет, я убедилась, что рисунка нет, и занялась поливкой. Растения, надо сказать, были замечательные, и было их очень много. Я приехала как раз вовремя: земля в горшках была совершенно сухая, цветы уже заметно поникли, еще пара дней – и от них бы ничего не осталось. Один длинный, витой росток оказался зажат между дверцами стенного шкафа. Я хотела открыть шкаф и высвободить его, но дверца не поддавалась.

«Заперт», – подумала я, машинально нажимая на ручку еще раз.

И тут меня прошиб холодный пот. При чем здесь – заперт?! Ручка не поддавалась, ручка' Она не поддавалась, потому что кто-то держал ее с той стороны. В какую-то долю секунды я успела вспомнить все истории об убийцах, которых тянет на место преступления, моему внутреннему взору представился хилый юноша с горящими глазами, топчущийся у квартиры Алены Ивановны, – надо было бежать, но ноги прилипли к полу...

В некоторых языках есть такая грамматическая форма: accusativus cum infinitivo, – к примеру, вместо «я вижу, как она танцует» говорится «я вижу ее танцевать». Такой вот accusativus приключился со мной. Я не то что заорала – а услышала себя орать, орать отчаянно, на одной ноте

Дверцы шкафа распахнулись, оттуда вышел пожилой человек с крупным носом и нависшими бровями и сказал:

– Тише, деточка. Я не убийца, а вы?

Глава 12

От неожиданности я умолкла, больше того, я, кажется, вовсе утратила дар речи. Он подождал некоторое время, глядя на меня вполне приветливо, а потом напомнил:

– Вы не ответили на мой вопрос, деточка

– Н-нет, н-не убийца, – заикаясь, пробормотала я и подумала, что звучу неубедительно.

– А кто вы?

– Я бывшая одноклассница Никиты, пришла сюда полить цветы. Меня просила его сестра, она оставила мне ключи, – отрапортовала я, не понимая, что со мной происходит и почему я покорно даю ему отчет и даже как будто оправдываюсь.

«Совершенно бредовая ситуация! – пронеслось у меня в голове. – Но, по крайней мере, не похоже, что он собирается меня убивать». Теперь была моя очередь спрашивать. Я собралась с духом и приступила:

– А вы кто?

– Меня зовут Беньямин Маркиш, – сказал он. – Я приехал из Израиля, чтобы договориться о гастролях Добрынина и прочих.

– A-а, так это вы... – я чуть было не сказала «еврей», но вовремя спохватилась, что, пожалуй, это будет неуместно.

– Что – я?

– Ничего... Никита говорил, что собирается с вами встречаться. А скажите, как вы вошли в квартиру?

– Ну, деточка, – он махнул рукой, – это же такие пустяки!

«Домушник! – подумала я. – Хотя нет, скорее агент МОССАДа. Бывший».

– Что же вы не захлопнули дверь?

– Здравствуйте! – искренне изумился он, и я решила, что русский у него, наверное, родной. Акцент, правда, был, но еле заметный. «Мог уехать лет в семнадцать», – подумала я.

– Вы что, деточка, до сих пор не поняли, что дверь здесь не захлопывается, а только запирается на ключ? Поэтому убийца и оставил ее открытой.

– Я как-то не задумывалась, – призналась я. – Теперь ясно...

– Еще вопросы? – осведомился он.

– А как же! – заявила я, совершенно осмелев. – Например, такой: зачем вы пришли сюда сегодня?

– Я расскажу вам... – сказал он, заметно помрачнев. – Расскажу, хотя этот рассказ – история моего позора. Присядем?

Мы сели на маленький диванчик.

– Я расскажу вам... – задумчиво повторил он. – А как вы думаете, почему я готов вам все рассказать?

– Н-не знаю... – растерянно пробормотала я. И в самом деле – почему? Запросто мог бы плюнуть и уйти. А то получается, как в плохом кино... Хотя нет, постойте... Кажется, не мог бы...

Он не дал мне додумать эту мысль до конца.

– Но деточка, – сказал он не без некоторого удовольствия, – это же, как говорится у вас в анекдотах: «Элементарно, Ватсон!» Если каждый из нас знает про себя, что он – не убийца, то нам обоим отсюда прямая дорога в органы – рассказывать друг про друга и про нашу интересную встречу. Для вас, деточка, это не трагедия. Вы в случае чего легко объясните свое присутствие в этом доме – у вас и ключ есть, и благословение хозяйки. А вот мне пришлось бы, прямо скажем, туговато. Так что я предпочитаю дать все необходимые объяснения вам прямо на месте – в надежде, что вы мне поверите и не пойдете по инстанциям. Понятно я объясняю, деточка?