Воровской излом - Равиль Рашидович Валиев

жалобно пролепетал он, давя подступающую тошноту.

Она с сомнением вгляделась в его глаза и пожала плечами:

– Давай.

Дождалась утвердительного кивка, сделала полшага, чмокнула Бориса в щеку, поморщилась и… испарилась.

Он изумленно потряс головой, прогоняя наваждение, но клацанье дверного замка вернуло его к реальности.

При мысли о сливочном масле горький комок окончательно подпер кадык, и он пулей рванул в туалет.

– Так, понятно, – задумчиво обронила трубка телефона. – Фамилия инженера неизвестна, но теперь мы знаем, где он работает… Раз пригласили, нужно идти. Голова болит? – Меркульев наконец снизошел до личности Бориса.

– Болит…

– Да уж… алкоголь – это, конечно, весело, но он губит молодой организм.

– У меня деньги закончились, – без особой надежды пожаловался Борис.

– Да ну? – заинтересовался Меркульев. – Такси, музыка и прочее?

– Ну да, – нехотя признал Борис.

– Вот, – назидательно произнес Меркульев, – алкоголь еще и разоряет! Не пей, вьюноша, будешь здоровый и богатый!

– А как мне не пить? – удивился Борис. – Я же вроде как внедряюсь…

– Мера нужна, – перебил его подполковник. – «Мера не поповский карман: дно имеет» – слышал? Ладно, попробую заявление на аванс подать, как-нибудь перекроемся. Давай езжай. Вечером – доклад, не забудь. И это… не звони мне подшофе, ладно?

– Ладно, – выдохнул Борис и с удовольствием вдавил рычаг телефона, прекращая тягостный разговор.

День только начинался, но поток людей, словно полноводная река, уже растекался по улице. Он открыл дверь телефонной будки и наткнулся на сердитый взгляд женщины в строгом деловом костюме, со смешным и нелепым шиньоном на голове.

– Здрасьте, – максимально вежливо проговорил он и ретировался, не дожидаясь начинающегося взрыва возмущения скопившейся очереди.

Дома он мельком глянул в зеркало, поморщился, провел рукой по щетине и безнадежно махнул рукой. Нужно поспать, все остальное – потом!

Как ни странно, дорога до Ярославского шоссе, 26, где с двадцать первого года располагался Московский инженерно-строительный институт имени Куйбышева, не заняла много времени. Может, потому что час был неурочный – начало третьего пополудни, может, просто совпадение, но через сорок минут он уже стоял у белоснежных свечек институтского городка.

Сильнейшая московская строительная школа начала складываться еще в конце девятнадцатого века, когда были открыты первые строительные курсы инженера Приорова.

С тех пор заведение прошло значительный путь, выпустив целую плеяду знаменитых строителей-практиков и профессоров-теоретиков, постепенно реорганизуясь от училища и учебно-строительного комбината до крупнейшего в стране учебного заведения, в котором учились и занимались научной работой более семи тысяч студентов и преподавателей.

Борис неимоверно гордился тем, что ему довелось учиться в этом славном вузе. Простой паренек из Владивостока, наивный и энергичный, он сумел-таки просочиться сквозь сито серьезных экзаменов и даже показать себя прилежным и умным студентом. Только вот кто мог догадаться, что жизнь выкинет такой неожиданный фортель…

Его родной факультет ПГС – промышленного и гражданского строительства – дал ему не только крепкие знания, но и знакомство с Ленкой, которая, в отличие от него, ушедшего по распределению в одно из московских строительно-монтажных управлений, осталась учиться в аспирантуре НИИ.

Он посмотрел на часы – до окончания Ленкиных занятий оставалось полчаса, нужно было их чем-то занять.

Мелькнула шальная мысль: переждать в ближайшем пивняке, тем более голова еще болела и короткий сон не помог. Но он отмел эту мысль – в последнее время отношения между ними достигли совершенно немыслимого накала.

Его теперешний образ жизни – сумбурный, наполненный совершенно нехарактерными для него поступками – воздвигал стену непонимания, пробить которую сил у него уже не оставалось.

Словно два парохода, они отдалялись друг от друга в бушующем море. Это было тем более грустно, что уговор с Меркульевым о соблюдении некоей, хотя бы минимальной, тайны совершенно не давал возможности объясниться с Ленкой.

Так и жил он, делая то, что вызывало у жены негодование, а подчас и гнев. У любимой женщины, без которой он не представлял своей дальнейшей жизни.

Борис шел по дорожке вдоль аллеи, ведущей к их потайному месту, полностью погруженный в глубокие переживания, и не замечал красот ранней московской осени – прозрачного синего неба, разбавленного редкими молочными облаками, пожелтевших крон березок и лип.

– Так-так-так… – Девичий голос разорвал круг его самокопания. – Идет – весь такой красивый и друзей не замечает…

Борис поднял голову и сразу же погрузился в омут влажных карих, почти черных глаз…

Лариска Ферятьева… Заноза мужских сердец всего потока. Знойная брюнетка, обладающая совершенными лицом и фигурой, но абсолютно невыносимым характером.

– А я уже пять минут параллельно иду, думаю, заметит или нет… Старею, что ли? – Она перегородила Борису дорогу, почти прижавшись к нему тугой грудью, обтянутой светлым пальто. – Зазнался, Самохин?

Резко выведенный из тягостных раздумий мозг несколько секунд выдавал поток совершенно бессвязных ассоциаций – Борис на первых курсах, как и многие его друзья, был втайне влюблен в принцессу факультета.

Но яркая и, к величайшему сожалению, весьма умная особа игнорировала стадо одинаково прыщавых и озабоченных юношей – ее интересовали только взрослые и состоятельные мужчины.

Так и цвела девушка – недоступная и высокомерная, даря влажные мечты своим сокурсникам.

Борис страдал вместе со всеми, но на третьем курсе в его жизнь вошла Ленка. И все встало на свои места – она заполнила собой всю его душу, без остатка. Он не знал, да, признаться, не очень-то и хотел знать, что стало с Лариской, куда она делась после выпуска…

– Привет, Лариса. – Борис испуганно огляделся – через несколько минут должна была появиться Ленка. – Я… нет, не зазнался! Как дела?

Лариса заглянула в его глаза, приблизившись так, что Борис почувствовал слабый запах пудры, губной помады и сигаретного дыма.

– Дела – хорошо… но – как у арбуза. – Она кончиком языка провела по губам.

– Это как? – обескураженно пробормотал Борис, чувствуя себя вконец неуютно.

Они стояли, плотно прижавшись друг к другу, посреди аллеи институтского парка, ведущего к общагам. Борис боялся даже представить, как это выглядело со стороны.

Он сделал неловкую попытку отодвинуться, но вредная девчонка повторила его маневр, и дистанция осталась прежней.

Она громко засмеялась, показав ровный ряд белоснежных зубов.

– Живот растет, а хвостик вянет! А как у тебя? – Она вдруг положила руку на его пах.

Борис мгновенно вспотел. Он шагнул назад и отвел ее руку в сторону.

– Ты чего, Лариска? – чуть осипшим голосом возмущенно спросил он.

Она опустила руку и с неожиданной грустью сказала:

– Эх, Борька, Борька… – Голос ее стал бесцветен и ровен. – Славный мальчишка… какой же ты чистый и сильный… – Она отвернулась и вздохнула: – Какая глупая ситуация – не оценить того, что давала тебе жизнь, и мучиться потом от неправильного выбора…

Борис присмотрелся к девушке и вдруг увидел за праздничным фасадом совершенно