Четвёртый раунд - Николай Николаевич Крамной

расходы, то нам сам бог велел. Может, они со временем и окупятся, — многозначительно заметил Патов.

— Буду ждать, — улыбнулась солистка и прямо от столика подала знак оркестру.

«Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала», — предложила солистка всем сидящим в зале. Присев на край мраморной чаши фонтана, тряхнула рассыпанными по плечам волосами и, повернувшись в сторону Патова, пропела для него одного:

«В расплавленных свечах мерцают зеркала...»

* * *

С наступлением осени у Тарана в душе всегда возникало чувство щемящей тоски и какой-то неясной тревоги. И было оно настолько сильным, что иногда хотелось бросить всё и, снявшись в одночасье с насиженного места, сесть в поезд и катить вслед за уходящим летом. Почему это с ним происходило именно осенью, он и сам себе не мог объяснить. Да и не пытался. Знал только, что все обиды, нанесенные ему жизнью, приходились почему-то на осеннее время.

Осенью — когда ему было шесть лет — умер отец. Следующей осенью в доме появился отчим и, не откладывая дела в долгий ящик, принялся за воспитание приёмного сына, жестоко избивая его за любую мальчишескую шалость. В десять лет Таран удрал из дома, напросившись в компанию к весёлым, полупьяным матросам-речникам, сопровождавшим баржу с арбузами, шедшую из Херсона вверх по Днепру. Дни, проведённые в их обществе, Толик вспоминал потом долгие годы, считая их самыми счастливыми в своей жизни. Жаль только, что цепочка этих дней оказалась слишком короткой: баржа вскоре прибыла в пункт назначения и временная должность кашевара, на которую его определили весёлые матросы, упразднилась сама собой. Домой он добирался попутными товарняками, ёжась на тормозных площадках от пронизывающего осеннего ветра. А потом всю зиму видел сны с рваными клочьями тумана, плывущими над утренней рекой, или россыпью огней ночного города, раскинувшегося на берегу. Обиды — осенние и повседневные — копились и постепенно перерастали в чувство озлобления, а оно, в свою очередь, вызывало желание платить людям за всё равноценной монетой. Таран стал заниматься боксом.

В шестнадцать лет он решил, что валюты — в виде мускульной силы — накоплено достаточно, и при первом удобном случае решил выдать отчиму аванс, после которого тот отходил два дня. Следующей зарплаты отчим ждать не стал и, придя к выводу, что ему одному будет жить спокойнее, собрал свои нехитрые пожитки и ушёл из дома.

Сейчас ему уже под тридцать, и он давно не беззащитный мальчик, но по-прежнему с наступлением осени снятся тревожные сны, и кажется, что из-за ближайшего паркового куста вот-вот появится худая цыганка в расхристанном разноцветном барахле и, не спрашивая разрешения, начнёт пророчить беду. В такие дни Таран приезжал на своём стареньком «жигуленке» к реке и подолгу сидел на обрывистом берегу, слушая печальный звон колоколов прославленного храма. Иногда приезжал один, чаще — со своим другом Витьком, которому сладкий кусок тоже не часто перепадал в жизни. Где-то здесь, на одном из крутых спусков, тысячу лет назад принимала первое крещение дремучая Русь, полагавшая в своей святой простоте, что после этого нехитрого обряда её внуки и правнуки будут жить чисто и безгрешно. Кто-то, возможно, так и жил... Лично ему казалось, что он проводит незапланированный четвёртый раунд, который длится бесконечно долго, и судья, следящий за временем, почему-то не торопится бить в гонг, чтобы остановить наконец этот изнуряющий бой.

— В монастырь, что ли, уйти, к едрёной матери? — спросил тихо Таран своего друга, слушая печально-тягучий перезвон колоколов, плывущий над вечерней рекой.

— Я уже думал... — безучастно отозвался сидевший рядом Витёк.

— Ну и что?

— Ничего... Ну побудешь месяц-два, а потом или сбежишь, или повесишься. Тоже мне занятие, — презрительно сплюнул Витёк на жухлую траву, — каждый день лазаря тяни.

Встал, расправил затёкшие мускулы и спросил:

— Пиво доставать?

— Давай, — согласился Таран. — Выпьем да поедем, а то этого звона наслушаешься...

Галей пошёл к машине за пивом, а когда вернулся к товарищу, с удивлением увидел, что возле Тарана пристроился какой-то долговязый мужик с бутылкой «Пшеничной» в руках. Но одет прилично и на алкаша не похож.

— Дай ему стакан, Витёк, — распорядился Таран, с завистью поглядывая на красочную этикетку семисотграммовой бутылки.

Полный стакан водки незнакомец опрокинул в себя без видимых усилий. Не спрашивая разрешения, открыл зубами пиво и прямо из горлышка отпил несколько глотков.

— А это — вам, — кивнул он на остаток водки.

— Да мы пивка немного попьем и поедем, — стал отказываться Таран. — Я за рулём. И денег мы с собой не захватили.

— Обижаешь, кореш. Кому ж её оставлять? — спросил долговязый. — У меня доза — стакан. Больше не пью.

— Если доза — зачем такую бутылку брал? — вмешался в разговор Витёк.

— В другой таре не продавали, — пояснил незнакомец. И, протянув водку, попросил: — Пейте! За знакомство. Лёхой меня зовут.

Выпили за знакомство. Звон колоколов стал мягче и не таким тягостным.

— Ну что, «кум» вас мотает до сих пор? — равнодушно спросил Лёха, дымя сигаретой.

— Какой кум? — не понял Таран.

— Да следователь... — лениво пояснил тот.

— А-а-а... А ты откуда знаешь? — насторожился Таран.

— Пахан поручил присмотреть за вами, вот и знаю.

— Григорий Петрович, что ли? — догадался Толик.

— Он самый, — пустил струйку дыма долговязый.

— Поручил присмотреть, — зло повторил Таран. — Скажи ему, если я его встречу, голову за Саньку оторву! — пообещал Таран.

— Зря, — спокойно сказал Лёха. — В нашем деле всякое случается. Он не виноват, что так вышло. И посчитался за это. Двух за одного. А поговорить с вами он не мог, потому что слежки опасался. Чего ж самому в капкан лезть и вас тащить? А вы молодцы, не раскололись! — похвалил их Леха.

— Подписку с нас взяли... о невыезде, — уныло сообщил Витёк.

— Это ерунда! — ободрил их новый друг. — Я их в жизни столько давал, что и считать перестал. Или ты хотел к бабушке в деревню съездить? — насмешливо спросил долговязый.

Вытащив из внутреннего кармана пиджака тугой бумажный свёрток, он положил его на землю рядом с Тараном и сказал:

— Это вам велели передать. Там триста «кусков». Столько, сколько вы должны были взять в магазине. Только не шикуйте! — строго предупредил Леха. — Иначе враз сгорите!