Комната с загадкой - Валерий Георгиевич Шарапов

все-таки пошел, но лишь затем, чтобы побриться, освежиться одеколоном, переодеться в костюм и уже франтом отправиться на оперативное задание.

Расчет Саныча оправдался. Полутора часов не прошло, и вновь у самогонщицы Анастасии показалась порядком посиневшая-окосевшая Аннушка, прибывшая за второй склянкой. Синяк у нее уже был кокетливо подмазан кольдкремом и припудрен.

Когда она, нежно прижимая добычу, – «гусака» на три литра, обернутого для конспирации газеткой, – выбралась на свежий воздух, то тут ей чисто случайно попался на глаза Сергей Палыч в самой декоративной модификации – в костюме, причесанный, со снятым кольцом. Они были шапочно знакомы, и по чистой же случайности оказалось, что им по пути.

Дорогой разговорились: она ему поплакалась, он – ей. Так, слово за слово – и разобиженная на любимого дама решила проверить силу своих обаяний вот хотя бы на чужом, так кстати подвернувшемся муже.

Что интересно, он и рад был стараться. Дамочка размякла.

– Ах, Сергей Палыч, – ныла она, повисая на его руке, – столько он всего обещал, такие слова говорил… а столько лет спустя заявился лишь для того, чтобы в чистенькое одеться! Только представьте, ощущать себя платяным шкафом! И ведь руки распустил, совершенно не по делу!

– Обидно, обидно, – приговаривал Акимов, нежно поддерживая спотыкающуюся барышню под локоток. А сам смекал: о как, стоит мужику отвернуться, как она в кадриль к другому. Точно ли не по делу синячок?

Вслух, конечно, ничего не сказал, напротив, мужественно предложил:

– Желаете, Анечка, я ему морду набью?

Та кокетливо икнула:

– Х-хочу.

– Вот и прекрасненько, ведите.

Он был очень убедителен, точно последние несколько лет тренировался в «кобеляже». Отправились на место. Размякший кавалер коварной изменщицы за это время умудрился от переживаний уснуть, уронив буйну голову на стол. В таком глупом состоянии его и переправили в клеточку.

Уже потом, когда поступили новые ориентировки, выяснилось, что рыбка попалась – крупнее некуда. И довольный собой Иван Саныч поучал восхищенного Акимова:

– Всегда внимание должно быть на дамский пол. Горят преимущественно через них.

* * *

Капитан, поздравив подчиненных с оперуспехом, посерьезнел и призвал к порядку:

– Вернемся к делам насущным. Во-первых, это лишь один домушник, а их еще много. Во-вторых, в скором времени на той стороне, где лесопилка…

– Церковь Трубецких? – уточнил Акимов.

– Ну да, там, где раскопки были, по твоей части. По ту сторону озера. Будут восстанавливать.

– Вот на это у них деньги есть, – проворчал Саныч.

– Теперь там организован приход, помещение передано двадцатке верующих…

– Откуда они только наползают, – сварливо удивился сержант.

– В самом деле, откуда у нас двадцатка? – спросил лейтенант.

– Ну вот так. Среди наших сограждан, соседей два десятка активно верующих, – с каменным лицом продолжил Сорокин, – которые, выразив добровольное согласие, подали заявление в райком…

– А кто именно-то, кто? – не унимался Саныч.

– После драки что кулаками махать? – поддел капитан. – Ослабил воспитательную работу – другие примутся под себя образовывать. У тебя под носом все это время обретались целых двадцать активно верующих.

Саныч, зыркнув в сторону Акимова, промолчал, а тот лишь еще раз уточнил:

– То есть не скажете кто?

– Не важно. Конституция гарантирует свободу отправления религиозных культов, так? Вот и отправляют. Наша же задача – не препятствовать, ибо бессмысленно, но следить за тем, чтобы процесс этот не выходил за рамки социалистической законности. В общем, надо усилить еще и этот участок патрулирования…

– Чтобы усиливать, люди нужны, – проворчал Саныч. – Мы и так тут на мели, как пароходы в луже.

Сорокин помолчал, спросил, будут ли конкретные предложения.

– Нет, – свирепо открестился сержант.

– Тогда продолжим. Теперь по поводу трупа неизвестного гражданина, найденного на откосе в полосе отведения железнодорожной станции. Товарищ Акимов, ты говорил, что есть версии по поводу личности.

– Были, – признался Сергей, – Николай Пожарский утверждал, что видел этого гражданина в тот же день, утром.

– И как это он его узнал? Вот у меня копия, заключения эксперта, фиксирует множественные травмы челюстно-лицевой области, проще говоря – лицо сильно обезображено.

– И все-таки узнал. Они, товарищ капитан, утром того же дня встречались.

– Где же?

– Гражданин приходил с инспекцией к соседям Пожарских, проверять дымоход.

– У них что, печки?

– Нет, заделанный камин, неиспользуемый. Однако фактически дымоход в помещении, вот и…

– Ясно, а при чем тут Пожарский?

– Его позвали поприсутствовать и подписать акт, поскольку Татьяна Брусникина, ответственная квартиросъемщица, находилась в больнице.

– Что с ней?

– Давление, сердце.

– То есть ее не было. Почему в отсутствие взрослых проводили проверку?

– Ну вот. Ее дочь обратилась к Кольке, и он подписал акт.

– Это Пожарский говорит, что так было, – подхватил Остапчук, – а Зойка все отрицает.

Сорокин поморщился:

– Иван Саныч, не путай. Оставь местечковую привычку сыпать именами, точно все кругом знать должны, кто у кого в соседях. Имя проживающей в комнате – Татьяна или Зоя?

– Обе. Это мать с дочкой, – пояснил сержант, – Татьяна Ивановна – вдова, трудится делопроизводителем на фабрике, а Зоя – ее дочка, которая числилась пропавшей без вести и недавно объявилась. Поэтому мать в больницу угодила, на радостях.

– Объявилась? При каких обстоятельствах пропадала?

– Зоя эта была в списках эвакуированных ребят из санатория «Медсантруд».

– Да, помню.

– Тогда мать следов ее не нашла, решила, что дочь погибла, а она объявилась.

– Где ж она ошивалась все это время?

– А у нее справка из больницы была, о контузии и прочем. Но я думаю, бродяжничала, побиралась, занималась черт знает чем, потом, как отловили и подлечили, пришла в себя и вот, отыскалась мать.

– И сколько лет ей? – спросил Сорокин.

– Двенадцать.

– Двенадцать. А с чего Брусникина взяла, что она в самом деле ее дочка?

Иван Саныч помрачнел:

– Ну с чего-чего. С того. Я в больнице навестил мамашу, спросил, как мог деликатно: с чего вы, гражданочка, сочли, что это ваша дочка? Так такое началось. Она в слезы, вопит: чего пришли, вы, мол, не понимаете, что значит по лесу ходить и радоваться, что это не наша ножка, потому что сандалик не наш. Бабы зашипели, вытолкали в коридор – и устроили лекцию про сердце материнское.

– Сердце материнское – это хорошо, а помимо этого что есть? Справки, документы?

– Метрика.

– Ага. И небось восстановленная.

– А то как же.

– Строго говоря, раз метрика и мама признала дочь, нет оснований сомневаться, так? – деликатно вставил Акимов. – Мы же не можем гражданский розыск устраивать без заявления?

– Согласен, хотя и с неохотой, – заметил Сорокин, – давайте к делу… И эта Зойка отрицает, что заходил инспектор… послушай, Иван Саныч, а у нее как вообще с головой? Может, она слова такого не знает?

– Я ей экзамены не