Георгий Ланской - Козырная пешка

– Чтобы духу вашего в моем доме не было!

– Об этом не беспокойся, – фыркнула Агата. – Я скорее сдохну, чем рядом с тобой просижу хоть минуту.

– Неужели я такого дождусь? – ехидно произнесла Люба.

– Не беспокойся, я еще тебя похороню, – ядовито ответила Агата.

Спустившиеся вниз Лада и Варвара увели Любу наверх. Какое-то время из спальни слышалось недовольное бубнение и бессвязные выкрики, потом все стихло. Агата невозмутимо допивала остывший чай, Алиса нервно кусала ногти.

– Не психуй, – негромко сказала Агата. – Оно и к лучшему. Гулька приедет, поможет вещи собрать. Денег на первое время нам хватит.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Кажется, денег, которые им Вовка оставил, оказалось явно недостаточно. Впрочем, нас это не касается. Главное, продержаться первое время.

– А потом? – хмуро произнесла Алиса.

– А потом суп с котом. Пошли наверх, пока эта гарпия не очухалась.

Вернувшаяся Гуля застала хозяйку за сбором вещей. Она ошалело смотрела, как Алиса утрамбовывает в чемодан шубу.

– Ой, Алиса Геннадьевна, чего ж это будет то? – испуганно спросила она.

– Выгоняют нас, Гуля, – устало ответила Алиса. – Помогите вещи собрать, а завтра приезжайте к Агате, я вас рассчитаю.

– Так неужто дом продают? – запричитала Гуля.

– Пока нет. Здесь теперь хозяйничать Любовь Леонидовна будет.

– А зная паскудный Любин характер могу тебя заверить, что ты у нее ни дня не продержишься, – ядовито добавила Агата. – Впрочем, платить тебе она тоже не будет, скорее всего. Денег то у нее нет…

– А наследство? – вскинулась Алиса.

– Ну… наследство еще получить нужно, – туманно ответила Агата, – да и много ли там будет?

Алиса покосилась на Агату с легким подозрением во взоре. Но времени выяснять, что Агата имела в виду, не было. Гуля недолго стояла столбом и ринулась помогать хозяйке с невероятным рвением.

– Я тогда тоже уеду сегодня, – решительно сказала она. – С Любовью Леонидовной я точно не сработаюсь. Алиса Геннадьевна, вы меня подвезете до дома?

– Подвезу. Ты только быстрее собирайся.

Гуля кивнула и удалилась, столкнувшись в дверях с Михаилом. Он недоуменно смотрел, как Алиса выгребает содержимое шкафчиков.

– Чего это ты делаешь? – удивился он.

– Твоя матушка велела мне выметаться, – негромко ответила Алиса, ни на минуту не отрываясь от своего занятия. – Засвидетельствуй, что я забрала только свои вещи.

– А лучше обыщи, – фыркнула Агата, – у вашей семейки на это наглости хватит.

– Агата, вы бы помолчали, – рассердился Михаил и смущенно повернулся к Алисе. – Ты… это… на мать не злись. Чего уж… Это в ней водка говорила. Завтра бы разобрались. Переночуешь, а завтра все образуется. И вообще, ты не думай, что мы тебя в беде бросим. Ты ж дяде светом в окошке была…

– Нет уж, спасибо, – скривила губы Алиса. – Я, слава богу, не на улицу иду, у меня мамина квартира есть. Работа тоже имеется, так что обойдусь я без вашей благотворительности.

Михаил махнул рукой и повернулся к выходу, но вдруг обернулся и посмотрел на Алису с нескрываемым любопытством.

– А почему он, собственно говоря, тебя оставил без гроша? Или мать права была, что ты ему изменяла, а он тебя застукал?

– Вот у матери и спроси, – огрызнулась Агата. – И вообще, чем лясы точить, помоги лучше чемоданы вниз спустить.

– А вы мной не командуйте, – высокомерно ответил Михаил. – Я, в отличие от некоторых, в своем доме нахожусь.

– Ну да, – согласилась Агата, – наверное, ты тоже его строил?

Михаил злобно покосился на Агату и удалился. Алиса огляделась по сторонам, потом, что-то вспомнив, выскользнула из кабинета и спустя пару минут вернулась с пакетом, из которого торчала шахматная коробка.

– Ну, уж этого я Любе не оставлю, – произнесла она. – Я их лично заказывала.

– И правильно, – согласилась Агата. – Я бы и дом на прощание подпалила вместе с этим выводком, да жалко дома.

– А, кстати, что это за история со строительством? – вскинулась Алиса. – Неужели Люба его действительно строила? Я ее как-то слабо представляю в этой роли. По-моему она тяжелее рюмки ничего не поднимала…

– Ой, да ну ее, дуру, – отмахнулась Агата. – Она как за воротник зальет, так начинает рассказывать истории о своей жизни, как она за матерью ухаживала, какая заботливая была… Свекровь-то твоя покойная с Вовкой жила, и не в этом доме, а в старом. Он как раз на этом месте и стоял. Маленький такой домик был, две комнаты. Вот его они действительно всем миром строили. Вовке тогда лет шестнадцать было, ну а Любке около двадцати, она уже замужем была. Когда Вовка на Анне женился, они в этот дом и въехали, больше жить негде было. Свекровь твоя та еще ведьма была, царствие небесное, Анну поедом ела и Вовку против нее настраивала. А Люба замуж вышла, к мамочке прилетала навестить, да выгребала у нее пенсию, да урожай с огорода. Анна то моя хозяйка была хорошая, вроде тебя. Все на ней было. А эта кикимора прибегала к мамочке, приносила ей яблоки зеленые, за рубль… Их и есть то никто не хотел… Ну, а потом Вовка разбогател, дом этот построил, но мать его к тому времени уже умерла, а Люба в строительстве не участвовала… Где эта Гулька в конце концов?

Пришедшая Гуля, с небольшой сумкой через плечо, помогла нести чемоданы. Вещей набралось много. Три женщины стащили их вниз сами. На лестнице с невозмутимым лицом стоял Михаил и курил, не двигаясь с места. Выходя, Алиса бросила ключи от дома на пол.

Маленькая «Хонда» Алисы медленно вырулила со двора. Гуля закрыла ворота и уселась на заднее сидение, потеснив чемоданы. Алиса секунду смотрела на дом, который за пару часов стал ей совсем чужим.

– Не бойся, девочка, – ласково сказала Агата. – Все еще образуется.

Синяки сходили мучительно долго. Все время я сидела дома, отходя от похорон и разыгравшихся после них событий, которые при всем желании трудно было назвать приятными. К счастью, театральный сезон был закончен. Театр впал в слабую дрему, которую прерывали лишь матерные выкрики рабочих, заканчивавших замену канализации и косметический ремонт здания. Агата потчевала меня плюшками, хотя я сурово запрещала печь – так к началу сезона ни в одно платье не влезешь.

Однажды вечером мне позвонили из театра и предложили поехать в небольшой тур по окрестным селам. Звонила мне Зина Гуц, которая втайне надеялась, что я откажусь. Но я согласилась сразу. Мне нужно было развеяться, а утомительные поездки по отвратительным дорогам, маленькие, плохо освещенные залы, и здоровая злость на устроителей подобных спектаклей в данное время были самым подходящим выходом. Правда, публика всегда была более благожелательна. После спектаклей нам дарили полевые и садовые цветы, корзины с ягодами и яблоками, если позволял сезон, а также огромные, как зонтики шапки подсолнухов. Правда, в конце июня надеяться на яблоки и подсолнухи не приходилось, но я и не настаивала. Лицо к тому времени пришло в полный порядок. Одевшись, я пошла в театр.

Оказалось, что первый спектакль мы должны были дать не в глубинке, а в родных стенах для детей из детского дома. Гуц, видимо, перепутала, а может, и нарочно не донесла до меня нужной информации, надеясь отнять у меня не Офелию, так хоть Золушку. Я разрушила ее ожидания, поздоровалась с молодым режиссером Беляковым, который ставил «Золушку» и пошла разыскивать актеров. Спектакль должен был состояться в четыре часа. «Золушка» не блистала особой сложностью, да и играли мы его столько раз, что роли у всех от зубов отскакивали. Ну, а поскольку Беляков в нашем театре особым авторитетом не пользовался, большая часть труппы на репетицию не явилась. Я послонялась по гримеркам, поговорила с Зиной Гуц, которая фальшиво выразила мне соболезнования и отправилась пить кофе. До спектакля было еще более трех часов, так что вдыхать аромат пыльных кулис мне совершенно не хотелось. Не знаю уж, почему во мне видели талантливую актрису, я так совершенно не считала. Не бросали в меня трепет имена классиков, не вдохновляла перспектива быть театральной примы провинциального театра. Была бы Москва… А так…

Спустя два часа я, выпив кофе в маленьком кафе и побродив по магазинам, вернулась в театр. Там царила более оживленная атмосфера. Я пошла к себе в гримерку, по дороге заглянув в апартаменты напротив. У зеркала сидел Колька Бреусов и мазал лицо белым гримом. Колька тоже был из молодых актеров. Ему доставались преимущественно эпизоды. Со мной в спектаклях, например, он по очереди играл третьего гнома Белоснежки, могильщика в «Гамлете» и скомороха на ряде корпоративных вечеринок. Самой большой его удачей была роль Кота в сапогах, где я играла принцессу.

– Привет, – оскалился он. – Как поживает самая богатая актриса нашего театра?

– Хреново, – ответила я. – Синяки сошли, проблемы остались.

Колька повернулся ко мне. Левая часть его лица уже была выкрашена в белый цвет грубыми и неаккуратными мазками, правая осталась нетронутой, отчего его некрасивое лицо приобрело зловещее выражение, особенно когда он так скалился.