Зовите меня Маугли - Александр Афанасьев

любой момент может рухнуть, что не раз и случалось. Понятно, что тут крепления, но копают-то непрофессионалы. И тогда ты просто окажешься погребенным заживо.

Во-вторых — даже если на выходе никого нет, это не значит, что пробираясь в этой гребаной кротовой норе на ту сторону ты не столкнешься с десятком мулов, несущих на эту сторону мешки с наркотой. И тогда — перестрелка с весьма мрачными последствиями, потому, что прятаться некуда и не за что. Мулы всегда либо сами вооружены, либо их сопровождают боевики.

В-третьих — там ты можешь тупо задохнуться до смерти. Углекислый газ — он тяжелее воздуха и скапливается внизу. Чтобы не задохнулись мулы — там обязательно прокладывают вентиляционную трубу и ставят компрессор. Но мы, как вы сами понимаете, компрессор включить не можем, только так идти.

Рэнди идет первым. У него пулемет наготове, если что — стрелять он сможет долго. Я — вторым. Тоннель немного уходит вниз, стены подперты — но все равно не по себе. Кажется, что все сейчас рухнет.

Дышишь через баллончик. Кругом — тьма, особенная, земляная тьма…

Хорошо живет на свете

Винни-Пух,

Оттого поет он эти

Песни вслух.

И неважно, чем он занят,

Если он худеть не станет,

А ведь он худеть не станет

Если, конечно,

Он не подкрепится…

Да!

Кажется, теперь карабкаемся вверх — если это можно назвать так. Под ногами доски… шаги слышно.

Хорошо было Винни. Он просто — застрял, не под землей. А нам грозит застрять под землей, футах в пятидесяти под поверхностью, и застрять навечно.

Черт, как же они тут работают?

Мул получает за ходку на ту сторону сотню долларов. Мафия нанимает индейцев — они не боятся темноты и у них легкие лучше переносят недостаток кислорода, потому что индейцы живут в горах. Но может быть всякое. Обвал, движок внезапно откажет от компрессора, который вниз воздух нагнетает, просто углекислый газ скопится — и все. Конец.

А ведь они по сорок, по пятьдесят килограмм тащат.

Хорошо живет на свете

Винни-Пух…

— Вижу свет — вдруг говорит Рэнди

…

Подняться наверх — проблема еще большая, чем спуститься, потому что лебедку тебе никто вниз не спустит.

Но тут земля — как камень, потому что дождей почти нет. Следовательно — вбиваем крючья, на них цепляем лестницу. Так и поднимаемся.

Перед тем, как выйти на поверхность — Рэнди выставляет китайский перископ, осматривается. Похоже, все чисто…

Следом выбираюсь и я. Потом — на веревке — подтягиваем баулы со снаряжением. Достаем крюки — лучше, чтобы никто не знал, что мы этим путем прошли. Хотя и обратно — мы им идти не собираемся…

Рэнди убирает карабин в сумку — лучше не светиться, хотя и темно, свет не починили. Его еще пару часов не починят, потому что подорвана ЛЭП. Лишнего не подумают — ЛЭП мог подорвать кто угодно, от наркомафиози в качестве мести за перехваченную партию и до сепаратистов. Есть тут и такие…

— Готов?

— Ага.

Пистолеты на всякий случай наготове. Мы приоткрываем дверь… и натыкаемся на девочку лет двенадцати. К счастью — Рэнди успевает схватить ее и заткнуть рот…

…

Когда идет война — иногда приходится принимать решения. Местный житель, обнаруживший разведгруппу в тылу — должен быть ликвидирован. Неважно, если это будет женщина или ребенок, или старик — они должны были умереть.

Мексиканские наркомафиози — поселили над лазом на своей стороне семью с шестью детьми. Я кстати догадываюсь почему — отцу, у которого шесть детей, есть что терять, и постоянно нужны деньги. И сейчас — мы держали их под прицелом.

Они видели нас. И потому мы должны были их убрать. Но я не мог этого сделать. Потому что я полицейский. Я стал им, по-настоящему. Я мыслю теперь как коп. А они — невиновны. Виновен отец — но косвенно, тем, что помогает мафии.

Но не дети.

— Как твое имя?

…

— Скажи, как твое имя?

— Хулио, сеньор

— Давно тут живешь? Это твой дом?

— Больше полугода синьор.

Взять кого-то из них в заложники? Ерунда — мать поднимет панику, если взять кого-то из детей. Просто проговорится соседям. Да и нам — что делать с ребенком?

Мы с Рэнди переглянулись.

— И все эти полгода ты переправлял наркотики?

— Я не знаю про наркотики синьор. Они просто сказали мне жить здесь, смотреть, чтобы не было чужих.

Правда.

И вдруг до меня доходит, что делать.

— Хулио…

— Да синьор.

— Тебе много денег платят?

— Когда как, синьор. На семью хватает…

— Это хорошо…

Я достаю из кармана пачку денег, отсчитываю тысячу.

— Возьми их. Возьми в руки.

Хулио берет. Я придвигаю стул и сажусь рядом.

— Улыбнись. Вот так…

Я придвигаюсь еще ближе, достаю телефон и делаю несколько сэлфи.

— Вот так вот, Хулио. Деньги твои. Телефон останется у меня. Если мафия найдет нас — этот телефон попадет к ним в руки, и они увидят это фото. Как думаешь, что они подумают?

— Ради Бога, синьор.

— Они подумают, что Хулио всех сдал. Это кстати неважно, так это или нет, просто, они парни с большими яйцами, и время от времени им нужно наказывать кого-то, чтобы другим неповадно было. Как думаешь, что они сделают с тобой и всей твоей семьей?

…

— Сожгут заживо. El Guiso. Дочь продадут в бордель. Так что на твоем месте, Хулио, я бы спустился вниз и посмотрел, что там — и все убрал лишнее. И вообще, молчал бы на хрен о том, что видел нас. Тогда, возможно, ты и твоя семья останетесь живы.

Я посмотрел на Рэнди.

— Мы договорились. Уходим. А наш друг останется тут и будет молчать о том, что видел, верно, Хулио?

— Синьор?

— Ты со мной не согласен?

— Синьор, я могу провести вас. Никто вас не увидит, даже соседи.

— Вот видишь. Давай, сделаем это, и ты получишь вторую тысячу…

…

Через полчаса — какой-то грязной, вонючей тропой в барриос (а тут нет канализации, все в овраг идет) — мы выходим на пустырь, за которым дорога. Пустырь пуст, стоят ворота европейского футбола[23] без сетки. Земля вытоптана тысячами детских ног…

Всё ещё темно — тяжелая, мрачная тьма. ЛЭП не починили. Сейчас, наверное, все ринулись грабить магазины.

— Тяжело здесь жить, а, Хулио? — спрашиваю я, отсчитывая деньги.

— Непросто, синьор, — соглашается мексиканец.

— Я обещал тебе тысячу, так?

— Да,