Покойник в кювете - Станислав Николаевич Савицкий

ты сходи на кладбище.

— Не будь идиотом. Их убило другое.

— Что именно?

— Жизнь.

Никита был поражен глубокомыслием Аньки и не знал, что ответить. Зато она знала, что сказать.

— В общем, так: ужинай спокойно, но не вздумай потом делиться в прессе своими язвительными замечаниями о здешней кухне. Впрочем, можешь. Но при одном условии: если это будут хвалебные отзывы.

— С какой стати я буду писать хвалебные отзывы об этом пищеблоке?

— Потому что это ресторан Лагоева.

Никита чуть не поперхнулся. Знай он об этом раньше, то ни за что бы сюда не приехал.

Отдавать свои кровные этому ворюге!

Анька поднялась и ушла от Никиты с претензией на величие царствующей особы этого заведения. Единственно ее сан подвели излишне виляющие бедра.

Она села, и настороженно-злобное выражение лица у Лагоева сменилось на елейно-сладкое.

Его можно было понять. Анька была молода и красива, ее замечательные формы подчеркивало вечернее платье в обтяжку, а глубокий вырез на груди заставлял судорожно биться сердце старого ловеласа.

Официант принес бутылку шампанского брют.

— Я этого не просил, — сказал Никита.

— Это вам от Артура Рафаиловича, — сказал официант. — Вам открыть?

— Валяйте. Надеюсь, там нет яда.

Официант недоуменно посмотрел на него.

— Шутка, — сказал Никита.

— А… Понимаю, — сказал официант и скупо улыбнулся.

Никита поднял бокал и повернулся к Лагоеву. Тот держал в руке аналогичный бокал с таким же напитком. Оба натянуто улыбнулись и приветствовали друг друга приподнятыми бокалами.

Шампанское в бокалах они выпили до дна, не сводя друг с друга глаз.

Судя по выражению лица у Аньки, она не поверила в этот знак примирения.

Никита с остервенением принялся за ростбиф.

Он был замечательно вкусным, и Никита сосредоточился на еде, регулярно сдабривая ее, как конвейер, рюмками водки.

Всё действительно было вкусно и сытно.

«Если б так было в его универсаме», — подумал Никита.

Ему стало душно. Он решил выйти на улицу продышаться у озера и заодно зайти в туалет.

В туалете никого не было. Он набрал пригоршню воды и ополоснул лицо.

Когда Никита распрямился, то увидел в зеркале по обе стороны от себя двух парней. Крепыши — да. Но не более того. Он не придал им значения.

И напрасно.

Еще в десантом училище инструктор сказал ему: «Ты неплох в рукопашных боях. У тебя есть все данные. Но нет в тебе главного: инстинкта убийцы. И концентрации. Расхлябанности в тебе много».

Но это не помешало Никите вернуться из армии со знаками отличия за участие в спецоперациях на южной границе страны. Дома он их задвинул в комод и никому не показывал.

В этот вечер отсутствие инстинкта и расхлябанность подвели Никиту.

Он повернулся к тому, что стоял слева от него, когда тот сказал:

— Извини, мужик. Не передашь мыло?

Никита удивленно посмотрел на полку под зеркалом и тут же получил удар под дых от стоявшего справа.

Это был чувствительный удар. У Никиты сперло дыхание.

— Ничего личного, — нашел нужным сказать ударивший его.

Следующий удар был по затылку.

Никита упал на пол.

Избиение продолжалась недолго. Несколько ударов ногами пришлись ему в живот и по почкам.

Работали оба. С обеих сторон.

Сквозь пелену в затуманенном сознании он увидел, что кто-то склонился над ним. Затем он услышал:

— Ну как он там?

— Очухается. Еще тот бычина.

— Да… Другому пришлось бы «скорую» вызывать.

— Да еще неизвестно зачем. А вообще-то, старик, — услышал Никита у себя над ухом, — зла не держи. Так легче забыть. Это пожелание от нас. А тебе просили передать конкретно: не возникай.

Никита слышал, как хлопнула дверь. Сколько прошло времени, прежде чем он смог подняться, Никита не знал. Подойдя к зеркалу, он посмотрел в отражение.

Лицо обрело землистый цвет. Под глазами появились мешки. Но не было ни единой ссадины.

Как же смогли его вырубить одним ударом?

Он бывал не в таких переделках, но чтоб оказаться на полу…

Никогда!

Никита вышел из туалета. Голова у него кружилась, в ногах была слабость. Он с трудом передвигал ногами, провожаемый недоуменными взглядами. Ему стоило больших усилий, чтобы не завалиться на чей-нибудь столик. Анька не сводила с него вытаращенных глаз.

Никита очнулся, почувствовав, что его трясут за плечо. Он сидел за своим столом. Это была Аня.

— Как ты? — спросила она.

— Нормально, — ответил Никита. — Сейчас уйду.

— Никуда ты не уйдешь. Я тебя отвезу.

— Не надо. Я возьму такси. Я видел их на стоянке.

— Ты хоть знаешь, сколько здесь они дерут?

— Нет.

— Тем более, что примут тебя за пьяного.

— Что же делать? — равнодушно спросил Никита.

— Молчать и слушаться меня.

— Я должен расплатиться.

— Не надо. За все уплачено.

Никита скривился в усмешке. За все уплачено.

— Лагоев? — спросил он.

— А тебе-то что? Идем.

На улице Аня посадила его на лавочку и ушла, предварительно сказав:

— Сиди и не дергайся. Я за машиной.

— Не буду дергаться.

В машине Анька села рядом с ним. Обдуваемый ветерком, Никита оклемался и время от времени искоса поглядывал на Аню. Сосредоточенное выражение не сходило у нее с лица. Всю дорогу они молчали.

Минут через сорок они подъехали к его дому. Аня повернулась к нему и сказала:

— Ну?

— Спасибо.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

— А ведь знаешь… Я был влюблен в тебя.

Это была правда.

Аня училась двумя классами ниже, и Никита не подозревал, что с него на переменах в коридоре не сводила глаз двенадцатилетняя девочка-подросток тогда еще с забавными косичками. Она знала, что в него — рослого, спортивного и, главное, красивого — была влюблена половина школы. То есть все девчонки. И среди них были настоящие красавицы. Куда было ей, неказистой девочки переходного возраста, тягаться с ними. И Аня молча страдала и плакала по ночам в подушку.

А потом она расцвела.

И так получилось, что в это время в школе создали драмкружок, и Аня, набравшись смелости, вступила в него. Единственно потому, что к нему оказался причастным Никита.

Ему было тогда шестнадцать лет, — время во многом судьбоносное, — и он занялся поисками самого себя. Как теперь, наверно, сказали бы, — самоидентификацией.

Никита вступил в изостудию, и руководитель, создавший драмкружок на общественных началах, привлек его к написанию декораций.

Никита сразу влюбился в Аню, но она ему казалось такой неприступной и холодной — Анька в пьесе играла роль ледяной красавицы в сказке про Гая и Герду, — что он подойти к ней так и не решился.

И напрасно. Не знал он, что Аня этого так ждала и так хотела.

— Я сейчас расплачусь от умиления, — насмешливо сказала она.

— Ань, он не