Бюро заказных убийств - Джек Лондон

совести, то они относятся исключительно к жизни. Принадлежат жизни, а не смерти. Я и по этому поводу написал несколько отдельных эссе. Если пожелаете взглянуть…

– Да, непременно, – поспешил заверить его Холл.

– Тогда приходите сегодня вечером: скажем, в одиннадцать. Если не успею вернуться домой к этому времени, попросите, чтобы вас проводили в кабинет: оставлю записи на журнальном столе. Конечно, хотелось бы прочитать вместе с вами и сразу же обсудить, но если будет желание, можете написать, что думаете по этому поводу: очень любопытно.

Глава 10

– Знаю, что ты многое от меня скрываешь, но не могу понять почему. Ведь ты же хочешь помочь мне спасти дядю Сергиуса?

Глаза Груни, казалось, вспыхнули золотым светом, и в них было столько мольбы… Вот только на этот раз сердце Уинтера Холла осталось холодным, и он мрачно проворчал в ответ:

– Судя по всему, твой дядюшка в этом не нуждается.

– Что ты хочешь сказать? – с подозрением воскликнула Груня.

– Ничего особенного, уверяю тебя: просто до сих пор он вполне успешно избегал опасности.

– Но откуда тебе известно, что он цел и невредим? – удивилась Груня. – Ведь с тех пор, как он уехал из Чикаго, никаких известий не поступало.

– Мистера Константина видели здесь, в Сент-Луисе…

– Вот оно что! Не зря я подозревала, что ты от меня что-то скрываешь! Скажи честно, разве не так?

– Так, – признался Уинтер, – но исключительно потому, что таков приказ твоего дяди. Поверь, ты не в состоянии ему помочь, даже найти его не удастся. Самое правильное для тебя – как можно скорее вернуться в Нью-Йорк.

Еще битый час Груня терзала Холла расспросами, тот пытался успокоить любимую, но все напрасно: расстались они в крайнем раздражении, чрезвычайно недовольные друг другом.

Ровно в одиннадцать вечера Уинтер Холл позвонил в дверь дома Мергветера. Заспанная горничная лет четырнадцати-пятнадцати, которую он явно разбудил, впустила посетителя, проводила в кабинет и распахнув дверь, сообщила:

– Мистер Мергветер у себя.

Хозяин сидел за письменным столом в дальнем конце комнаты. Света настольной лампы едва хватало, чтобы увидеть, что он, похоже, заснул: во всяком случае голова покоилась на сложенных на столе руках. Холл поздоровался, подошел ближе, даже коснулся плеча, однако ответа не получил и попытался взять за руку, но та оказалась холодной как камень. При более внимательном осмотре объяснение явилось само собой: темное пятно на полу и крошечное отверстие в жакете – чуть пониже плеча – сомнений не оставили: сердце руководителя Сент-Луисского филиала перестало биться, – а открытое окно за спиной подсказало, каким образом его настигла смерть.

Холл бережно вытащил из-под сложенных рук рукопись. Жизнь философа оборвалась в тот самый момент, когда он просматривал собственное творение под названием «Некоторые размышления о смерти». На краю стола лежали другие записи под заголовком «Гипотетическое объяснение ряда необычных психологических черт личности».

Решил, что родственникам Мергветера вовсе ни к чему видеть чересчур откровенные, изобличительные улики, Холл сжег бумаги в камине, выключил лампу и неслышно, на цыпочках, вышел из дома.

На следующее утро Старкингтон сообщил ему печальную новость, а ближе к полудню газеты опубликовали подробный отчет о происшествии. Уинтер испугался не на шутку. Полицейские допросили горничную, и выяснилось, что заспанные глаза служили ей исправно: описание посетителя, которого она впустила в одиннадцать вечера, в полной мере соответствовало действительности. Малейшие подробности внешности были замечены и переданы почти с фотографической точностью. Холл встал и посмотрелся в зеркало. Ошибки быть не могло: отражение представило того самого человека, которого полиция разыскивала по подозрению в убийстве: совпадало все, вплоть до булавки на галстуке.

Он вытащил из чемодана одежду, которую взял в дорогу, и постарался максимально изменить внешность, вышел из отеля через боковую дверь, сел в такси и отправился по магазинам, чтобы обновить гардероб – начиная с головного убора и заканчивая ботинками.

Вернувшись в номер, Уинтер обнаружил, что еще успевает на ближайший поезд в западном направлении. К счастью, удалось позвонить Груне и сообщить об отъезде. Холл даже позволил себе предположить, что в следующий раз Драгомилов объявится в Денвере, и посоветовал ей ехать туда.

Только в поезде, за пределами Сент-Луиса, Уинтер успокоился настолько, что сумел обдумать сложившуюся ситуацию, и в результате долгих размышлений пришел к выводу, что и сам ступил на путь приключений, причем оказался он весьма извилистым и опасным. Занявшись расследованием убийств, он влюбился в дочь идейного вдохновителя и руководителя организации, затем стал временным секретарем бюро, а теперь превратился в преступника, подозреваемого в убийстве, которого разыскивает полиция. «Довольно практической социологии! – твердо решил Холл. – Если удастся выбраться из лабиринта, ограничусь чистой теорией, а все свое время и энергию посвящу исключительно кабинетной работе».

На вокзале Денвера Холла встретил очень грустный начальник местного отделения Харкинс. Причина грусти выяснилась уже в машине, по дороге на окраину города, когда он укоризненно спросил:

– Почему вы нас не предупредили? Упустили шефа, а мы так надеялись, что в Сент-Луисе его наконец прикончат, что совсем не подготовились.

– Значит, он уже приехал? – удивился Уинтер.

– Приехал! Сказали тоже! Не просто приехал, а успел разделаться с двумя нашими сотрудниками. Погибли Бостуик, который был мне почти братом, и Калкинс из Сан-Франциско. А теперь еще пропал из виду Хардинг – тоже в Сан-Франциско. Просто ужасно! – Харкинс вздрогнул. – Я расстался с Бостуиком всего за пятнадцать минут до его гибели. Парень недавно женился, выглядел таким счастливым и жизнерадостным! Его жена безутешна!

Слезы застилали Харкинсу глаза, и пришлось существенно снизить скорость. Холл заинтересовался: в поле зрения попал новый тип психического отклонения – сентиментальный убийца.

– Но что же здесь необычного? – удивился он искренне. – Вы же несете смерть другим людям. Феномен остается постоянным.

– Нет, в данном случае все иначе. Бостуик был моим ближайшим другом, надежным товарищем.

– Но ведь у тех, кого вы убили, тоже были друзья и родственники.

– Ах, если бы вы видели Бостуика дома! Это был образцовый семьянин и просто хороший человек, по-настоящему хороший, едва ли не святой: настолько деликатный, что и мухи не обидит.

– Но ведь то, что случилось с ним, лишь повторило его действия по отношению к кому-то другому.

– Нет-нет, здесь совсем другое! – страстно воскликнул глава денверского отделения бюро. – Если бы вы знали его лично, то не смогли бы такое сказать. Все его любили.

– Несомненно, и жертвы тоже?

– Да. Если бы имели возможность, то наверняка бы полюбили, – торжественно провозгласил Харкинс. – Он сотворил так много добра! И продолжал бы творить, если бы не погиб. Как его любили четвероногие друзья! И