Крутой опер - Черкасов-Георгиевский Владимир Георгиевич

— Бойкий этот Кострецов, — заметил, выслушав Яшу, Осиповский. — Недооценивал я его. Вон как ловко взялся. А мне при встрече сказал, что ахлоповское дело пока темняк. Да, некрасиво получится, если он нашу «дезу» просечет. Тогда не только ты, но и я подставлюсь. Дураком он меня вряд ли посчитает, так что насчет этого серьезное может подумать.

Яша специально сначала доложил начальнику лишь о происшедшем на Сретенке. Ему всю его агентурную службу доставалось за проявление излишней инициативы, какой стала и его слежка за Кострецовым без одобрения куратора. Поэтому, озадачив Осиповского и дав майору почувствовать, что теперь и тот может быть крайним, Яша признался:

— Я сегодня решил время потратить, чтобы за Кострецовым повнимательнее посмотреть. Весь день у него с хвоста не слезал. Извини, звонить тебе было некогда.

— Так, и чего же высмотрел? — живо заинтересовался Осиповский.

— Да ничего особенного. Крутился он целый день по участку. Вечером со школьным дружком — доходяга один — пива выпил и отправился домой. На Сретенку не заглядывал.

— Еще заглянет, — задумчиво произнес Осиповский.

— А ахлоповское дело они роют. С утра к Кострецову или к следователю безопасник Ахлопова Серченко забегал. Какие-то бумаги занес.

— Что ж ты главное не говоришь! — воскликнул майор.

— А чего тут? Розыск и следствие идут как положено. Этот висяк еще долго будут для проформы разматывать, пока в архив не спишут.

— Слушай внимательно, — прервал Осиповский. — Завтра с утра плотно берешь под наблюдение Серченко, — тон у майора был приказный.

Яша удивился такому заданию. Это в КГБ сексоту, прошедшему спецподготовку, могли приказать сделать все, вплоть до убийства. При МВД же Яша ходил осведомителем, ну, с некоторым агентским уклоном, например по созданию собственной сети информаторов. Прилепиться к кому-то «топтуном», да еще в плотное наблюдение, в его функции не входило. За Кострецовым он следил лишь в связи с собственными проблемами. Яша пожалел, что сообщил об этом куратору: тот сразу ему на голову садится. Тундра замолчал.

Майор, понимая, отчего Яша молчит, сказал:

— Знаю, что это не по твоей части. Но ты же опытный человек — вон как Костре-цова проконтролировал.

С этих слов Тундра уяснил для себя то, что неоднократно выпытывал у майора разными способами: о Яшином прошлом в КГБ куратор не знает. Яша хотел казаться Оси-повскому попроще. Тундра прикинул: «Леша Бунчук этого пижона в мою биографию до дна не посвящал. А кроме Бунчука, никто в ГУУРе о моих делах с «конторой» не знал. При упоминании о Серченко Юра сделал стойку… Не дает ему покоя ахлопов-ское дело. Опередить такого борзого, как Кость, все мечтает. Ну-ну. Нажмем для кучи по главному — по капкану на Кость с ментовской стороны».

— Ладно, — добродушно сказал Яша, — раз тебе надо, я помогу. Ты, кстати, в разборке Косгрецова с парнями Маврика на его неправильные действия внимание обратил?

— Что ты имеешь в виду?

— Да как же! Кострецов был обязан хоть кого-то из Мавриковой команды задержать. Они же все в розыске после разгрома и убийства у меня в зале. А он что? Лишь бы Ашота раскрутить! Для Кострецова что важнее: арест группы убийц или его личная разработка?

Осиповский довольно рассмеялся.

— Как ты квалифицированно! Да отметил я все его финты. Конечно, то «компра» на Кострецова по служебной линии. Если он за нашу «дезу» поднимется, я ему это и впаяю. Будь здоров! По Серченко докладывай мне ежедневно.

Яша положил трубку и подумал: «Так я и разбежался с твоим Серченко. Есть дела и поважнее».

Самым важным делом для Тундры оставался Ашот. На следующий день Яша плотно взял под наблюдение его закусочную.

На этом сретенском посту Тундра контролировал и будущую жертву, и возможное появление Кострецова, предупреждая неожиданности.

Ашот, немного успокоившись, хлопотал в своем заведении. Яша наблюдал за ним до обеда и наконец решил, что вечером стоит пообщаться с армянином, употребив все свои многообразные навыки Яша отправился к Зине и стал собирать «спецбаул». В этом саквояже он хранил оружие, инструменты для пыток и средства для наркодопроса, который весьма подходил Ашоту.

Наркоман Ашот и так был человеком «сумеречной зоны». Постоянно растормаживая героином сдерживающие центры мозга, он являлся отличным объектом для наркодопроса. Малые дозы наркотика вызывают эйфорию, большие — оцепенение и глубокий сон с полным отключением сознания и болевой чувствительности. Яше с помощью наркотиков требовалось добиться от Ашота болтливости и получения от него исчерпывающей информации о его финансах.

В технике наркодопроса весьма важен подбор оптимальной дозы препарата. Она должна исключить способность к сознательному сопротивлению и не допустить, чтобы объект заговаривался. То есть необходимо довести допрашиваемого до такого состояния, когда он не понимает, что у него спрашивают, иначе он сумеет скрыть правду.

Яша просматривал свою «аптеку», скрупулезно перебирал препараты. Дело в том, что сопротивляемость наркотику — вещь субъективная. Зависит она от физического состояния человека, его мышечной и психической выносливости. Особенно важен психический тип допрашиваемого. Иногда жертва выдает нужную информацию лишь после бомбежки третьей-четвертой дозой любой из «сывороток правды».

Тундра сначала подумал о замедленной внутривенной инъекции Ашоту небольшой дозы скополамина. С этим надо быть осторожным: излишне быстрое введение или большие порции опасны для жизни. Эффект скополамина — в ощущении потери веса и парения. Субъект не контролирует себя, становится избыточно общителен и с предельной откровенностью выбалтывает то, что обычно скрывает.

Яша прикинул, что с таким снадобьем есть риск переборщить. Работать ему придется одному, Ашот может дергаться, мешая медленно ввести препарат. Не угробить бы армяшку прежде времени. Ашот и так худой, дошел по «гере», а тут еще почует, будто бы невесомый. Как бы и впрямь не улетел…

«Неплохо было бы уколоть Ашота в вену раствором пентотала, — размышлял «доктор» Тундра. — Через четверть часа у субъекта в глазах тускнеет свет, предметы уменьшаются, скрываемые мысли выскакивают, сметая всякую осторожность. Но тут скорость введения сугубо мизерная — мл в минуту. Причем потребности в обшении у клиента обычно нет…»

В общем-то, все препараты на наркодопросах требовалось вводить замедленно. Поэтому Яша решил, что как-нибудь приловчится, и стал думать дальше:

«Шарахнуть по Ашоту раствором барбамила! После отключки довести его мощной дозой психостимулятора — амфетаминчиком. Пробудился бы Ашотка вмиг. Прилив энергии и страстное желание говорить, — как красиво пишут в специнструкциях. — Звуки и все образы вокруг становятся яркими и очень рельефными, пульс и дыхание учащаются, мысли проясняются, хочется кричат от осознания своей силы. Поскольку человека перед этим связывают, вся мощь двигательной энергетики активно сублимируется в неудержимые словесные потоки… — Яша порадовался цепкости своей профессиональной памяти и заключил: — Не подходит. Много возни: свяжи, усыпи, пробуди… А вдруг не проснется, душонка-то еле в теле».

В конце концов Тундра остановился на барбамиле. Повторил в уме инструкцию, как опытный нарколог перед выездом к богатому пациенту:

«Замедленное введение в вену 0,5–8 мл десятипроцентного раствора барбамила, то есть амитал-натрия. Его воздействие проявляется в снижении общей активности и замедлении речи. При этом ощущается головокружение и сухость во рту, а окружающие предметы теряют очертания. Затем возникает эйфория с повышенной общительностью и дружелюбием в сопровождении многословия с исчезновением сдержанности. Это длится от десяти минут до часа, сменяясь оглушением и сном на время от нескольких минут до нескольких часов. Для продления нужной эйфории наркотик вводят с максимально малой (за четыре-двадцать минут) скоростью, а передозировку устраняют уколом кофеина».

Яша проверил нужные медикаменты и инструменты в саквояже, положил туда еще наручники и запасную обойму для пистолета. Потом стал гримироваться: надел седой парик, затер дермаколом свою пятнистую рожу, приклеил пышные брови, усы и бороду. Надел длинный, потертый, богемного фасона плащ «под художника», нахлобучил шляпу с широкими полями. Внимательно осмотрел себя в огромное трюмо, специально для этого стоявшее в спальне.