Евгений Монах - Братва: Век свободы не видать

— Лажа! Стопроцентный любитель! — Опер наполнил рюмки золотой амброзией и подал мне одну. — Знаешь, из чего он палил? Из газового пистолета, расточенного под макаровский патрон. Так-то, Евгений! Ни один маломальский профи с такой горе-волыной на дело ни в жизнь не пойдет! Верно говорю?

— Вот это в елочку! — пришлось мне согласиться под давлением столь убедительного довода. — Но ведь странно-глупо все выглядит, ни в какие ворота не лезет!

— Что да — то да! Непонятная темная история. Стопроцентный «глухарь», — с удовольствием смакуя пахучую французскую жидкость мелкими глоточками, заявил майор, нисколько, видать, этим не огорченный. — Но ты не хипишуй раньше времени, Монах, — сделаю все, что смогу. И даже больше! Буду как экскаватор копать это дохлое дело, будто мне за его раскрытие полковничьи погоны светят!

— А кто он такой, Кравченко этот? — поинтересовался я, проглотив свою дозу и взяв из вазочки очищенный мандарин. — Закусывай цитрусовыми дарами природы, майор, не тушуйся.

— Время еще не пришло — я, как тот главный фраер из кинофильма «Судьба человека», — после первой не закусываю! — осклабился опер, наливая себе по новой.

— Только этим ты на героя и похож, — слегка подначил я. — Ладно, проехали! По делу говори.

— Пожалуйста! — совсем не обиделся Инин, медленно-постепенно согревая собственный желудок второй стопкой. — Кравченко жил один, снимал комнату в трехкомнатной квартире где-то на Бебеля. Работал раньше техником в радиоцентре. Примерно год как безработным числился.

— Возраст?

— Тридцать три годочка.

— Прямо возраст Спасителя, — мрачновато усмехнулся я. — Но больше ни одной дельной ассоциации! Добудь мне список всех знакомых покойного. И точные координаты его фатеры. Авось пригодится.

— Сделаю. Это не проблема, — заверил собеседник и, покосившись на меня, спросил: — Тебе еще капельку плеснуть? Коньячок, хочу отметить, замечательного качества, без химической экспертизы видно.

— Ты у нас знатный криминалист в данном сложнейшем вопросе! — понимающе улыбнулся я. — Меня уволь, а ты хапни еще децал на дорожку. Для сердечной деятельности очень пользительно, говорят. Сосуды расширяет похлеще кофеина.

— Вот-вот! — сразу согласился Инин. — Об том и речь! Главное это богатство — личное здоровье. О нем необходимо тщательно заботиться, холить и печься. К тому ж коньяк все вредные микробы в организме сжигает к чертовой бабушке.

— Гляди, чтоб однажды печень тебя не привлекла, — скаламбурил я, закуривая «родопину» и стараясь не смотреть в лицо оперу. Надоела мне уже его довольная лоснящаяся морда хуже пареной репы. Как лагерная баланда, короче.

Майор был не дурак и намек понял — поспешно приговорив стопку «на посошок», стал прощаться:

— Не хандри, Монах, и поправляйся ладом. И не слишком усердно разлагайся в теплом обществе с холодильником и тумбочкой!

— Чья бы корова… — усмехнулся я, выпустив в его сторону насмешливое колечко сизого дыма. — Ладушки. Ты тоже поменьше общайся с бутылкой — о деле мозги раскидывай, а не полощи их в алкоголе. В ближайшие дни ожидаю от тебя благоприятных известий об обнаруженном, наконец, заказчике.

— Очень надеюсь что-нибудь для тебя разузнать, — не слишком уверенно заявил опер, берясь за ручку двери. — Выздоравливай, Евгений!

— Ты не кашляй, майор!

После ухода этого бескорыстного любителя халявного коньяка жидкости в бутылке осталось меньше половины. Ладно. Тут уж ничего не поделаешь. Каждый человек имеет право на свои маленькие слабости. А менты, если всесторонне и беспристрастно разобраться, тоже как-никак люди, и ничто человеческое им не чуждо. Алкоголизм и меркантильность — в особенности.

В палату, предварительно убедившись, что я один, вошла медсестра с компактным приборчиком для измерения кровяного давления. Приталенный белый мини-халатик смотрелся на ней не менее соблазнительно, чем продуманный летний наряд какой-нибудь путаночки.

А может, мне лишь казалось из-за томительно-долгого отрыва от интимного общения с прелестями женского пола. Ведь уже вечность целую страдаю в вынужденном монашеском воздержании. Неделя почти. Медсестра присела на краешек моего ложа, отчего халатик на ней натянулся, восхитительно подчеркнув крутые бедра и высокую грудь.

Я выпростал из-под верблюжьего одеяла голую правую руку, и мой бицепс плотно окольцевала черная надутая тряпка, не в курсе, как она по-научному называется.

— Милая сударыня, а ведь мы с вами почему-то все еще не познакомились, — забросил я пробный шарик. — Непорядок это. Крупное упущение. Вы не находите?

— Лежите спокойно, больной! — чуть-чуть улыбнулась фея в докторском халате, накачивая пальчиками резиновую «грушу», от которой шла гибкая трубка к «тряпке». — Вам, Евгений Михайлович, много разговаривать пока вредно.

— Тем более непорядок! — не послушался я ее совета. — Вы меня знаете, а я вас — нет. Несправедливо как-то получается.

— Хорошо. Меня зовут Светлана Васильевна. Но можно просто Света.

— Замечательно! — искренне порадовался я первому сломленному льду между нами. — Но вы явно скромничаете, вы не просто Света. Нет! Вы луч СВЕТА в темном царстве страждущих! Ей-богу, ни капельки не преувеличиваю! Льстить с раннего детства не привык. Всегда и везде говорю исключительно голую правду, отчего и страдаю частенько.

— И стреляли в вас, конечно, за правду? — состроила невинные глазки медсестра, покачав белокурой головкой. О, жестокий мир!

— Неприлично насмехаться над опасно раненным, сударыня! — строго-наставительно заметил я. — Где верность медицинской клятве Гиппократа? Выбросили за ненадобностью? Вы усиливаете мои телесные муки душевными, подозревая в неискренности. Да, стреляли в вашего покорного слугу за правду!

— Голую? — улыбнулась неожиданно бойкая девчонка, принимая правила игры несколька фривольной пикировки. А ведь все эти дни я был совершенно уверен, что медсестричка скромна и невинна, как юная монашенка! Когда же я, наконец, научусь разбираться в женщинах?! Пора бы, кажется — скоро сорок лет как небо копчу.

— Именно, барышня! Высказал одному негодяйскому «новому русскому» без утайки все, что о нем думаю — и вот печальный результат налицо. Точнее — на спине. Как выяснилось, правда-матка нынче совсем не в чести.

— Кстати, рана не беспокоит? Обезболивающий укол не требуется?

— Благодарю покорно. Ничего не надо.

— Тогда, пожалуй, я пойду. У меня ведь еще две палаты на попечении. А давление у вас отличное, сто тридцать на девяносто. Будто и не больной вы вовсе.

Я еще долго зачарованно смотрел на закрывшуюся за Светланой дверь, мысленно продолжая любоваться волнующим покачиванием ее налитых бедер под узким халатиком. «Станок» хорошо развит, словно принадлежит взрослой опытной женщине, а не девятнадцатилетней девчонке. Да простится мне эта невольная пошловатость.

Остаток дня глядел телевизор, отдавая явное предпочтение боевикам и эротике — в тему с настроением. Думать о чем-то глобальном — к примеру, о причинах, уложивших меня на больничную койку, — желания не было. Да и не имелось в наличии достойного количества фактического материала, чтоб делать какие-то полезные выводы или хотя бы предположения.

Решил отдать себя во власть Морфея, когда на улице погасли фонари.

Из-за кондиционера и открытого окна в палате было приятно свежо. Несмотря на разгар августа, ночи на Урале отличаются своенравным прохладным характером.

Устроившись на правом боку, натянул на голову нежное верблюжье одеяло, оставив незакрытым только лицо. У меня с далекого детства такая привычка «закапываться», а вовсе не потому, что опасаюсь повторить злосчастную судьбу папаши Гамлета, которому родной брательник влил в ухо яд во время сна. К тому же мои братишки на подобную низкую подлость не способны. При надобности они просто стреляют вам в голову. Эффектно и без театральных затей.

Разбудил меня какой-то подозрительный шум за окном, будто что-то глухо стукнуло о подоконник. Приподняв голову с подушки, я разглядел при бледном свете луны торчащие над подоконником «рожки» деревянной лестницы. Под чьими-то тяжелыми неторопливыми шагами уже противно поскрипывали перекладины. Должно быть, лестница долгое время бесхозно валялась на солнцепеке и сильно просохла.

Поддерживая больную левую руку, я выбрался из-под одеяла и тихо подкрался к окну, встав у стены рядом с кондиционером. Конечно: кто предупрежден — тот вооружен, но ничего, кроме своих ослабленных ранением физических данных, я сейчас противопоставить нежданному ночному вторжению не мог. Все же слегка вооружился, прихватив с тумбочки пустую бутылку из-под коньяка.

Самое лучшее было бы спихнуть лестницу вниз, но я ясно чувствовал, что на сей подвиг сил мне не хватит.