Ловкач и Хиппоза - Белошников Сергей Владимирович

– Очень хорошо, – согласно кивнула и Хиппоза. – Вылитая я. Ну, а теперь давай займемся твоими показаниями.

Она вытащила из-под хлама на своем огромном письменном столе пачку чистой бумаги, сдула с нее пыль, протянула мне ручку и я начала писать.

Сочиняли мы их еще около часа. Я расписала в подробностях свой визит на фазенду Антонио, все, что слышала и видела, и постаралась по мере сил описать внешность всех бандюг, включая набриолиненых латиносов, Светловолосого и Усатого. Даже про смерть Узколицего написала – на этом настояла Хиппоза. Наконец труд был закончен – всего получилось шестнадцать страниц убористого текста.

Хиппоза безжалостно раскурочила рамку, вытащила из нее фотографию Антонио с телеведущим. Забрала мою рукопись, фотографию, велела сидеть спокойно и быстро испарилась, ничего не объясняя.

Я послонялась по комнате. Потрогала всякие хиппозины штучки-дрючки, которыми был завален стол, поглазела на ее новые творения, висящие на стенах.

В коридоре послышались шаги, и в комнату ввалилась Хиппоза, стряхивая капли дождя со старомодного черного зонтика. Она вытащила из пластикового пакета две пачечки бумаги и шлепнула их рядом со мной на диван.

– Вот. Все в порядке, – довольным тоном сказала она.

Это были моя рукопись и ее очень качественная ксерокопия, включая фотографию Антонио.

Мы засунули их в два конверта. На обоих я своей рукой надписала адрес Лубянки (Хиппоза нарыла его в каком-то справочнике) и пометку: "Главному начальнику отдела по борьбе с наркомафией". Так придумала Хиппоза – мы ведь не знали, как там на самом деле у них все называется. В первый конверт я также засунула отдельное письмо, в котором перечисляла контрразведчикам все условия нашей сделки и как со мной связаться. Через Хиппозу – она на этом настояла, как я ее ни пыталась отговорить.

Потом Хиппоза быстро сварила десяток сосисок и кастрюлю макарон, мы с ней наелись от пуза и тщательно обговорили, как будем действовать дальше.

Настенные часы в дальнем углу комнаты захрипели и стали мерно отбивать удары. Я посмотрела на ажурные бронзовые стрелки: пять часов дня. Боже мой! Ведь еще не прошло и суток с того момента, как за мной заехали Катерина с Владиком. И столько всего приключилось. А сколько неприятностей еще меня ожидало? К черту! Я отогнала прочь эти мысли и стала слушать Хиппозу.

Она, оказывается, уже звонила в аэропорт (и когда только успела?) и узнала расписание рейсов на Сочи. Есть пара вечерних, на первый из которых я нормально успеваю, если выехать через пол-часа.

– Кстати, а деньги у тебя есть? – вдруг спросила она.

– Да, – ответила я. – Баксов сто двадцать.

– Это кошкины слезы, а не деньги, – презрительно фыркнула Хиппоза. – А если ты, не дай Бог, сразу не состыкуешься с предками? Если тебе надо будет их подождать? Если они, по приезде из Греции, сразу куда-нибудь умотают на пару деньков?

– Куда ж это они умотают из гостиницы? – поинтересовалась я. – Разве что на пляж.

– Ну, на какую-нибудь экскурсию. На озеро Рица, например. Я там в детстве была. С родителями. Супер. Полный рок-н-ролл.

– Какое озеро Рица? Ты спятила, Валентина? Там же война только что прошла!

– Какая такая война? – на полном серьезе поинтересовалась Хиппоза. – Кто с кем воюет?

Вообще-то Хиппоза девушка разумная, но иногда из нее так и лезет чудовищная наивность и дремучесть.

– Фашисты с нашими, – вздохнула я. – Ладно, проехали.

Хиппоза не обратила никакого внимания на мою реплику. Резко встала, подошла к столу и начала выдвигать один за другим ящички, ящики и ящичищи своего необъятного творческого полигона. При этом она с видом Плюшкина что-то недовольно бормотала себе под нос.

– Ага, попались! – наконец радостно воскликнула Хиппоза. – Я знала, знала, что вы где-то здесь, мои маленькие.

Она вернулась и положила мне на колени четыре мятых купюры по сто долларов каждая.

– Держи. Вернешься – отдашь.

Я попыталась было протестовать, но Хиппоза отмахнулась от меня, как от надоедливого насекомого:

– Прекрати. У меня там где-то еще есть. Много.

В этом я не сомневалась.

Мы с ней быстро обговорили последние детали нашей боевой операции и стали одеваться. Все свои шмотки я сложила в белый рюкзачок, который нарыла в шкафу Хиппоза. А оделась я в то, что она мне дала: футболку, теплую американскую солдатскую куртку, гольфы и кроссовки. Размер обуви, слава Богу, у нас был один. Джинсы я тоже не поменяла, осталась в своих. Потом для полноты картины Хиппоза натянула мне на голову бейсболку с эмблемой "Лос-Анжелес Кингс", а на нос нацепила черные очки в стиле пятидесятых. И протянула мне, как я ни отказывалась, свой "волкмэн" и несколько кассет. Чтобы веселей в полете было. Полюбовалась на творение рук своих и довольно сказала:

– Круче тебя только яйца, выше тебя только звезды. Я бы на месте твоих бандюг испугалась.

И добавила деловито:

– Ну, что, еще по косячку на дорожку?

Я от угощения решительно отказалась и ее уговорила не подкуривать. Потом я сказала, что по дороге в аэропорт должна купить баллончик с каким-нибудь газом – для собственного спокойствия. Хиппоза, не говоря ни слова, снова порылась на своем необъятном столе и показала мне упакованный в пластик приличных размеров баллончик.

– Это тебе не какой-нибудь там слезоточивый газ, – пояснила она, распаковывая баллон. – Это похлеще. Красный перец и еще какая-то невероятная гадость в распыленном виде. Лупит как минимум на три метра и гарантированно отрубает любого клиента на пол-часа. В Штатах такие у каждого полицейского на жопе болтаются. Поосторожней с ним.

– Что ты гонишь? – возмутилась я. – Я все же не полная дура, чтобы первому встречному в нос им шибать.

– Да я не про это, – сказала Хиппоза. – Просто, кажется, именно эту гадость у нас еще официально иметь не разрешено. Так что по-лишнему не светись.

Я забрала баллон, рассовала по карманам куртки деньги, сигареты и хиппозин паспорт, и мы выкатились из квартиры.

Я думала, что мы двинем ловить тачку, но Хиппоза решительно поволокла меня за угол дома.

Там, зажатые глухими брандмауэрами кирпичных домов, притулились рядком несколько старых железных гаражей. Хиппоза повозилась с амбарным замком на обшарпанных воротах одного из них, распахнула створки и исчезла внутри. Из темноты гаража раздалось утробное урчанье и подвывание, и спустя минуту оттуда довольно-таки резво выкатило авточудовище ядовито-фиолетового цвета с кожаным поднимающимся верхом. К тому же оно было расписано желтыми подсолнухами и белыми ромашками. Чудовище было неизвестного мне происхождения и явно древнего возраста. Может быть, оно родилось еще до второй мировой. За рулем монстра восседала Хиппоза. Вид у нее был донельзя самодовольный.

– Садись, – заорала она в открытое окно, перекрывая рыканье двигателя. – Только гараж сначала закрой!

Я была потрясена до глубины души не столько видом допотопного автомобиля, сколько тем, что Хиппоза самостоятельно им управляла. И к тому же весьма ловко, без видимых усилий. Ведь она, как истинный хиппи, всегда питала недоуменное презрение к фетишам машинной цивилизации. В общем, я была удивлена и поэтому молча заперла гараж и залезла в рыдван рядом с Хиппозой. Внутри он оказался на удивление в прекрасном состоянии, даже сиденья были обиты натуральной кожей.

– О, Господи! Что это? – спросила я, постучав по передней панели, отделанной (ничего себе!) красным деревом.

– Мой автомобиль, – гордо ответствовала Хиппоза. – Пуппи-Хруппи подарил. На день рождения.

Пуппи-Хруппи – это бессменный и верный поклонник Хиппозы, один из тех динозавров-хиппи, о которых я уже упоминала. Он, кажется, ровесник моего папули. Пуппи-Хруппи знает сто двадцать семь языков, невероятно образован и постоянно путешествует автостопом в интернациональной компании таких же престарелых хиппарей по всему миру. А когда устает от впечатлений, совершает набеги в Москву, и в частности, в логово Хиппозы. К тому же Пуппи-Хруппи какой-то невероятный авангардистский писатель, он пишет на русском и английском, и его круто печатают на Западе. Но там он жить не хочет, потому что седовласый Пуппи-Хруппи любит Хиппозу, как она сама выражается, "невероятно". И, что удивительно, Хиппоза тоже отвечает ему взаимностью. Правда, в зависимости от настроения, погоды и количества выкуренной дурцы.