Испытательный полигон - Майкл Коннелли

— На это я не отвечу.

— Как я уже говорил, мы можем вас защитить.

— Нет, вы не можете. Не от них.

Телефон снова завибрировал. Я достал его, чтобы одним взглядом убедиться, что звонит не единственный человек, кому я отвечаю всегда, — моя дочь. Это была не Хейли, но близко. Мэгги Макферсон звонила уже второй раз. Я отправил вызов на голосовую почту и вернулся к разговору.

— Вы не понимаете, — сказал я. — Они уже подставляют вас, Наоми. Они вычеркнули вас из проекта. Вы — чёрная полоса на экране. Для них вы — лишняя. Они свалят всё на вас. Скажут: у нас был этик в проекте, и это она не поставила нужные барьеры. Если вы не расскажете свою версию, они выставят вас виноватой. Понимаете? Их защита будет проста: специалист по этике у нас был — она и виновата.

Я нагромождал доводы, которые полностью расходились с тем, что говорил ей раньше, я был в отчаянии. У неё было то, что нужно мне, и я был готов сказать что угодно, лишь бы это получить. Я замолчал и посмотрел, как мои слова на неё подействуют. Между бровями у Китченс легла тонкая складка.

— Поэтому я очень надеюсь, что вы сохранили копии своих рабочих документов, — продолжил я. — Это, возможно, противоречит политике компании и даже закону, но я надеюсь, что вы фиксировали, что и когда вы им говорили, и что у вас есть копии этих документов.

Складка между бровями стала глубже.

— Если у вас это есть, — сказал я, — это именно то, что мне нужно. Да, я бы хотел получить ваши показания, но, если это слишком, есть способ обойтись без вашего появления в здании суда.

— Какой? — спросила она.

Она приоткрыла дверь, и я наклонился через стол.

— Если вы дадите мне материалы, которые «должны» были быть в раскрытии, суд не примет их объяснения, что «таких документов нет», — сказал я. — Понимаете? Они не смогут признаться, что скрыли их. Судья взбесится. Она их разнесёт.

— И вы хотите сказать, что мне не придётся свидетельствовать? — спросила она.

— Не поймите неправильно — я очень хочу, чтобы вы дали показания. Но если дойдёт до критической точки и у нас будут записи о тревожных сигналах, которые они игнорировали, мне этого будет достаточно. Я смогу прийти с ними в суд.

— Они поймут, что это от меня, — сказала она.

— Не обязательно. Уверен, ваши отчёты рассылались всем участникам проекта. Любой из них мог сохранить документы и передать их мне через чёрный ход. И о нас вам волноваться не стоит. Мы вас никогда не выдадим. Человек, который сидит рядом со мной, однажды провёл шестьдесят три дня в тюрьме за отказ назвать источник в суде.

Я положил руку на плечо Макэвоя.

— А я сам проводил ночи за решёткой, защищая клиентов, — добавил я. — После этой встречи нам больше не нужно будет видеться. Вы передадите нам свои отчёты — а дальше мы разберёмся.

Я остановился. Предложение было озвучено. Больше нечего было говорить.

— Мне нужно подумать, — сказала Китченс. — Я хочу посоветоваться с дочерью.

Я кивнул и улыбнулся.

— Сколько ей лет? — спросил я.

Это был не просто светский вопрос. Я спрашивал не потому, что сам отец дочери, а потому, что возраст ребёнка многое говорит о том, какой совет она, скорее всего, даст. Дети идеалистичны, пока не повзрослеют и не станут прагматиками. Мне хотелось понять, есть ли у Китченс взрослая дочь‑прагматик, которая скажет: «Не ввязывайся. Оставь всё как есть».

— Девятнадцать, — сказала Китченс. — Она учится в Университете Сан‑Франциско.

— Что изучает? — спросил я.

— Психологию. Хочет стать социальным работником.

— Молодец, — сказал я.

Студентка‑психолог, мечтающая о социальной работе, — всё это, по моим представлениям, склоняло чашу весов в пользу идеализма. Я потянулся к портфелю и положил его на колени.

— Конечно, посоветуйтесь с ней, — сказал я. — А я дам вам телефон. Одноразовый, заряженный, с уже записанным моим номером. Позвоните или напишите мне в любое время. После разговора с дочерью дайте знать. Если ответ будет «нет», выбросите телефон. Если «да» — продолжим связь через него, и я объясню, как безопасно отправить мне всё, что у вас есть.

Я вынул дешевый телефон из чехла и положил перед ней на стол. Она посмотрела на него, но не притронулась.

— Прямо шпионаж, — сказала Китченс.

— Да, — ответил я. — Но, как вы сами знаете, меры предосторожности сейчас необходимы. В «Тайдалвейв» слишком многое поставлено на карту, и я хочу вас защитить. Мы уйдём, чтобы вы могли спокойно пообедать.

— Легче сказать, чем сделать.

— Знаю. Но спасибо, что уделили нам время.

Мы с Макэвоем встали и оставили её за столом. Телефон так и лежал нетронутым. Я не знаю, заразна ли паранойя, но уже возле выхода я окинул взглядом припаркованные машины и другие заведения, проверяя, не следит ли за нами кто‑нибудь. Макэвой это заметил.

— Думаете, она права? — спросил он. — За ней действительно следят?

— Трудно сказать, — ответил я. — Если не физически, то уверен: их программы-шпионы читают всё, что о ней проходит по сети. Именно поэтому — одноразовый телефон.

— Вы всегда таскаете с собой такие? — спросил он.

— Не всегда. Но иногда, — сказал я. — Напишете хорошую книгу, правда?

— Да, если вы выиграете, — сказал он.

— Я собираюсь выиграть, — ответил я. — Мне нужно перезвонить бывшей жене. Она весь обед без конца набирала меня.

— Лорне? — спросил Макэвой.

— Нет. Моей первой бывшей жене.

— Она тоже в юридическом бизнесе?

— Можно и так сказать. Она окружной прокурор.

— Что? Из округа Лос‑Анджелес? Вы имеете в виду Мэгги Макфирс?

Я кивнул.

— Это я дал ей это прозвище, — сказал я. — Потом его сделали слоганом её кампании.

Я уже достал телефон и нашёл номер Мэгги в контактах. Надеялся, что она звонит, чтобы сказать, что готова вернуть внешний жёсткий диск с содержимым ноутбука Аарона Колтона.

Она ответила сразу. По фоновому шуму я понял, что она в машине.

— Микки, где ты был? Ты слушали мои сообщения? — её голос был натянут, полон