Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов

— Ну это, еп, — шмыгнул носом Киндер-сюрприз, — ну, чтобы в кайф было…

На какое-то время он замолк, обиженно сопя. Потом успокоился, зашуршал «сникерсом», зачавкал. Вскоре его внимание привлекла сидевшая у заднего стекла тряпичная кукла-талисман с капризно поджатыми губками и огромными голубыми глазами.

— Во, глянь, елы, как эта, как маруха у Ашота! — захихикал он.

— А ну положь, — не оборачиваясь, сказал Магомед, которому талисман этот — «Чтоб меня вспоминал!..» — сунула перед отъездом Надежда Захаровна.

За Любанью, у березовой рощицы, остановились проветриться. Бледный Торчок с банкой «спрайта» в руке, треща кустами, опушенными молодой еще, с желтыми сережками, зеленью, полез куда-то вглубь, в дебри.

— Это он «колеса», елы, жрать, еп!.. — застегивая ширинку, продал товарища Киндер-сюрприз.

Километров через пять после Чудова Убивец даже сквозь черные очки углядел впереди опасность. У съезда с трассы толклись люди, мерцал синий проблесковый фонарь на крыше «уазика».

— Менты, — сказал Вовчик, сбавляя скорость. — ДТП.

Насчет аварии Убивец ошибся. Гаишники суетились возле вишневого «жигуленка». Капот «копейки» был поднят, левый бок поддомкрачен. Молоденький мусорок без фуражки монтировкой снимал шину со снятого переднего колеса. Второй, в кожаной куртке, постукивая жезлом об ладонь, любезничал с хозяйкой ремонтируемой машины — красивой высокой девкой лет двадцати пяти, стриженной под Хакамаду, в сером свитере, в джинсах и в белых фирменных кроссовках.

Магомед сразу же узнал ее.

И не только он.

— Ну, блин, ваще! — чуть не задохнулся Киндер-сюрприз. — Это ж, елы-еп, она, еп! Эй, Торчок, глянь: вон, вон она! — тыча липким пальцем в стекло, завопил он. — Ну эта, щ-ще, ну которая мне зубы, сучка, вышибла!..

Торчок, замычав, мутно воззрился по указанному направлению.

Рыжая красотка, мимо которой медленно, как мимо пожара, проезжал черный «гранд-чероки», в то памятное октябрьское утро 1995 года лишила любителя сюрпризов не только передних зубов. Это у него, у мокрогубого говнюка с крестом на груди, отобрала Василиса уже знакомый читателю пистолет системы «ТТ». С ее слов, события развивались следующим образом. В 10 часов 23 минуты из обменного пункта, что на углу Марата и Колокольной, вышел коммерческий директор фирмы «Питер-шопинг» Семен Аронович Солонович. В руке он держал серый, с цифровым замком кейс, в котором находилась крупная сумма в американских долларах. Семен Аронович, улыбаясь, уже садился в «сааб», открывшая ему дверь Василиса, ответно улыбаясь, держалась за ручку, когда из ближней парадной, как черти из табакерки, выскочили двое молодцов в одинаковых — это были козлиные, с рогами, морды — масках, а один еще и с пистолетом в руке.

— А ну, д-дай сюда! — рявкнул безоружный.

— На! — не раздумывая, сказала огневолосая юмористка в тяжелых, с металлическими набойками на носках, ботинках. Удар был такой страшный, что кость на правой ноге Торчка — а это был он — хрястнула. Пока Торчок, шипя от боли, падал на панель, Василиса вывернула руку второму. С налетчика свалилась маска. Трижды взлетела согнутая в колене стройная женская ножка. Киндер-сюрприз, лицо которого стало похожим на разрезанную пополам свеклу, осел, а Василиса, повертев в руке трофейную пушку, засунула ее за пояс. Через несколько секунд серый «сааб» рванул с места, а к неподвижно лежавшим на панели «отморозкам» неторопливо двинулся стоявший у входа в обменный пункт охранник…

— Она, г-г-гадом буду, она! — вытянул шею мгновенно прочухавшийся Торчок, ногу которому Василиса сломала так капитально, что в нее пришлось вколачивать металлический штырь.

Узнал, конечно же, узнал зеленоглазую ведьму и Магомед.

— Тихо, — процедил он сквозь зубы, как бы невзначай прикрываясь ладонью от провожавших «гранд-чероки» взорами гаишников. — Никуда она от нас, братки, не денется. За Спасской Полистью есть один клевый подъемчик, вот там мы эту падлу и подождем…

— По́нято, — буркнул беспрестанно работавший челюстями Вовчик Убивец.

…Стонет ветер, дребезжит в прогнившей раме стекло, дождь, как пьяненький сосед, всхлипывая и взборматывая, мочится в кадку под стеной.

Русь моя, Василиса Припудренная, какой Кощей изурочил тебя, превратил живую женщину в сказку, в сон, в дурманящий голову дым от сгоревшей волшебной кожи?..

По вечерам в темном углу времянки вздыхает сумеречно-троящийся Тюхин — черт ли, человек, неведомо даже мне, видящему его. «Нет и не было ее никогда, — бубнит он в пустой стакан, на дне которого муха. — Василиса Прекрасная — самая больная выдумка твоя, солдатская вдова, идущая через волчью ночь с отрезанной головой некнижного Хаджи-Мурата в руках, — вот уж кто не вымысел, а правда, жизнь!.. Светятся очи абрека огнем вековечной, неистовой ненависти к нам, к иван-царевичам, и свет этот такой страшный, такой палящий, что видна каждая пролитая на травы кровинка под ногами…»

Василиса, Василисушка, о куда же ты?!

За полдень погода испортилась — натянуло тучи, заморосил дождик. С высокого взгорка, на котором стоял черный «гранд-чероки», трасса просматривалась чуть ли не до самой Спасской Полисти, но сколько ни вглядывались в туманную даль четверо молодых людей в спортивных костюмах, все было без проку: вишневый «жигуленок» с разбитой правой фарой словно сквозь землю провалился.

Было десять минут пятого, когда потерявший терпение Магомед хлопнул рукой по колену:

— У, ш-шайтан! Все, хватит. Поехали.

— Может, ее эти, блин, прихватили, ну те, елы, с пушками? — предположил целившийся пальцем в мчавшийся мимо «КамАЗ» Киндер-сюрприз.

— Менты? — подсказал Торчок.

— А если это, еп-ще, не менты, если это, блин, эти, ну как их…

— Оборотни?

— Лягавые это были, — сплюнул в окно Магомед. — Самые натуральные мусора. А тот, который с ней трепался, — майор Недбайлов. Я этого гада еще по Нарве знаю… Трогай, Вовчик. Рыжая сама к нам придет. Магомед знает, что говорит. К Магомеду горы приходили…

— Факт, — выезжая на асфальт, подтвердил Убивец, своими глазами видевший, как к Боре Базлаеву в зоне на коленях полз опущенный мокрушник Аркуня Гора…

А в пятницу, 24 мая, то есть через пять дней после того, как Василису последний раз видели на Московском шоссе, в окно моего дома в Кирпичном ни свет ни заря постучалась взволнованная Капитолина.