Слишком дружелюбный незнакомец - Мюссо Валентен

— Я преподаватель университета.

— Да, вижу. Но что вы преподаете?

— Историю… средневековую, если быть наиболее точным.

Франсуа спросил себя, нужно ли было уточнять; он сомневался, знает ли его собеседник это слово.

— Я не так много запомнил из курса истории, — немного грустно произнес Людовик. — Кроме нескольких вещей о Людовике Четырнадцатом.

Внезапно его лицо осветилось.

— Его называли «король-солнце», правильно?

Это прозвище он произнес так торжественно, будто дворецкий, во весь голос объявляющий имена и титулы приглашенных. В любой другой ситуации это замечание позабавило бы Франсуа, но Людовик выглядел таким гордым, что смеяться над ним было просто невозможно.

— Так и есть.

Нахмурив брови, Людовик почесал висок.

— И музыкант… как же его звали? Тот, который, дирижируя оркестром, всадил себе палку в ногу[8].

— Жан-Батист Люлли?

Он громко щелкнул пальцами.

— Люлли, точно! Учитель музыки нам это рассказал, как он умер. Вот штука, которую я никогда не забуду… Какой ужас! Ему, наверно, отрезали ногу… Представляете себе?

Франсуа собрался былр сказать, что все было как раз наоборот: Люлли умер от гангрены, отказавшись от ампутации, но тут же спохватился, чтобы не обесценивать и без того скудные знания собеседника.

Людовик поставил на место том, который держал в руке, и самым тщательным образом выровнял его на полке.

— Если вам это сердце подсказывает, можете взять какую-нибудь книгу на время.

Тотчас же Франсуа пожалел о своих словах. Его библиотека состояла из редких экземпляров и книг, которыми он дорожил. К тому же одалживать книги было вовсе не в его привычках.

Пробежавшись взглядом по полкам и немного поразмышляв, Людовик, к большому его облегчению, ответил:

— О нет, спасибо… я бы не знал, что выбрать.

В какой-нибудь другой день он покажет ему свою коллекцию старинных вещей в большом шкафу, который стоит в кабинете: денье эпохи Каролингов, изукрашенные булавки, ковчежцы… Он пустился в пространные объяснения, но Людовика они не впечатлили: несколько минут он вежливо слушал, пока его внимание не привлек предмет, стоящий на нижней полке.

— А это для чего?

Франсуа был немного разочарован, что разговор так быстро зашел о самом удивительном предмете из его коллекции. Но так как терпение Людовика, судя по всему, уже подходило к концу…

— О, это! Если бы вы знали, как Матильда сердилась на меня, когда я принес эту вещь в дом. Ее еще очень давно подарил мой бывший руководитель по докторской диссертации. Это так называемая «узда для строптивой».

— Что?

Франсуа был уверен, что это выражение заинтриговало Людовика.

— Строптивая — это женщина, которая слишком много говорит, злой язык… В Средние века оно нередко употреблялось в качестве синонима слова «ведьма».

— Но ведь узда — это вещь, которую надевают на лошадь, да?

— Совершенно верно. Если быть точным, это скорее намордник, орудие пытки.

Едва он произнес эти слова, как лицо молодого человека переменилось. Теперь он был полностью захвачен разговором. Франсуа взял узду и положил ее на свет.

— Этот ужас придумали англичане, скорее всего, в шестнадцатом веке. Голову женщины сжимали вот этим металлическим обручем. Узда отгибалась и застегивалась сзади. Самостоятельно ее снять было совершенно невозможно.

— И все? — разочарованно спросил Людовик.

— О нет, на этом дело не заканчивалось. Видите вот это железное лезвие? Оно затачивалось и вводилось в рот жертвы. Стоило ей только пошевелить языком, чтобы заговорить, то… предоставляю вам самому вообразить, что за этим следовало.

— И что, этой штукой действительно пользовались?

— Даже я не смогу вам со всей определенностью ответить, испытала ли какая-нибудь женщина на себе воздействие этого предмета. Думаю, он использовался крайне редко. Скорее этот намордник имел символическое значение, превращая женщину в покорное животное, которое легко унизить. Впрочем, в театре Шекспира содержатся намеки…

Людовик прервал его:

— Можно?

— Да… конечно.

Взяв намордник, он принялся крутить его между пальцами будто, глобус.

— Лезвие тупое; мне что-то не хотелось натачивать его каждое утро!

Людовик едва его слушал. Он медленно провел по лезвию указательным пальцем, затем поднял его вверх, будто ученик, который просит разрешения заговорить:

— Смотрите, еще немного режет…

Франсуа был ошеломлен, увидев, что подушечку пальца перечеркнул красный след, с которого начинает капать кровь.

— Осторожнее! Это же старая вещь, от нее можно подхватить бог знает какую заразу!

Не скрывая недовольства, Франсуа резко потянул намордник, чтобы вынуть его из рук молодого человека и снова положить в шкаф. Он не мог опомниться. И как его угораздило порезаться? Можно подумать, он сделал это нарочно.

Обернувшись, Франсуа был потрясен выражением лица молодого человека. Точнее, еле заметной улыбкой на его губах. Будто в ней отражалось какое-то нехорошее влечение.

В четверг в 11 утра перед лонжером припарковался красный грузовичок Ле Бри. Франсуа вышел с зонтиком в руках, хотя с неба теперь падало только несколько редких одиноких капель.

— Привет компании.

— А мы как раз ждем почту…

Франсуа не позволил бы себе такой шутки, если бы сосед явно не пребывал в веселом настроении.

— О, сегодня у меня для вас есть кое-что получше.

Открыв кузов грузовичка, Ле Бри достал оттуда большой ящик, полный картошки, морковки и кочанов капусты. В этом не было ничего необычного: Ле Бри нередко привозил им сезонные овощи. Взамен, чтобы не злоупотреблять щедростью соседа, Франсуа дарил ему бутылки вина, а Матильда цветы из сада.

— Вы нас совсем избалуете.

— Да бросьте, какая ерунда.

Рукой, в которой был зажат зонтик, Франсуа потянулся, чтобы взять ящик, но Ле Бри покачал головой:

— Оставьте, я сам отнесу. С вашей ногой…

Конечно, Ле Бри уже давно заметил его хромоту; во всяком случае, Франсуа различил в его голосе ироническую нотку, будто намек: «Эта ваша история с инсультом… Ладно! Никого вы не обманете!»

— Заходите в дом. У вас же найдется сегодня пять минут?

Когда Ле Бри надолго задерживался у них, чтобы выпить аперитив, Матильда всегда наливала ему стаканчик свежайшего гидромеля[9]. Франсуа считал, что сосед может подумать, будто, предлагая бретонский напиток, к нему хотят подольститься. Но Матильда не отступалась.

— Что вы думаете об этой погоде?

Ле Бри повернул голову к кухонному окну.

— Ну, что вам о ней сказать? Такого дождя я не видел, по крайней мере, лет десять. Если он не закончится, Лейта может снова выйти из берегов.

— Не знаете, в наших краях часто такое было?

— Эх… В последний раз вода поднялась на пять метров. Это был настоящий потоп, целый город ходил по воде. Потом грязь несколько недель отчищали…

Матильда чуть пригубила алкоголь, который подала на стол.

— И что, с этим подъемом воды ничего нельзя сделать?

— Ну да, над этим поработали за милую душу: заграждения против наводнений, очистка… И каждый раз вам говорят, что на этот раз все сработает. Но наводнения по-прежнему случаются, и так будет всегда. Когда живешь у самой воды, либо привыкай к ней, либо переезжай.

Франсуа вспомнил статью, которую когда-то прочел в местной газете.

— Думаю, они хотят установить замедлитель паводков верх по течению…

— Одни вам говорят, что проблема находится вверх по течению, другие — что вниз по течению из-за обширных болот. И никто не соглашается с другим мнением.

Ле Бри одним глотком осушил свой стакан.

— Налить вам еще?

— Нет, спасибо. «Кто хозяин своей жажды, тот хозяин своему здоровью».

Встав с места, он прошелся по кухне и остановился перед окном.

— Смотрите-ка, там какая-то машина…