Священник (ЛП) - Бруен Кен

Так говорила — можно подумать, мы постоянно беседуем о личном. Конечно, мы многое прошли вместе, но не по своему выбору.

— Нет, не рассказывала, — ответил я.

Она ковыряла ремешок часов — единственный признак ее волнения.

— Для подготовки я устроилась соцработницей для престарелых. Одна старушка жила в Россавилле, очень обеспеченная, но такая сучка.

От ее слов так и полыхало ненавистью. Ридж словно вернулась в прошлое. к той тетке. Хотелось крикнуть: «Давай, так ей! Не держи в себе!»

Она продолжила:

— Как только меня приняли в полицию и назвали дату, когда явиться на учебу, я пошла сказать той старой жучке, что больше к ней не приду. Она и слышать не хотела. Знаешь, что ответила?

Я понятия не имел, покачал головой.

— Тебе платят, чтобы заботиться обо мне.

Ридж чуть не улыбнулась от воспоминаний, сказала:

— А я ей: еще такой чек не выписали, чтобы вы меня заботили.

Я гадал, как это связано с тем, что ее пугает. Она сказал, словно читая мои мысли:

— Это никак не связано с тем, о чем я хотела поговорить.

Видимо, я сидел с недоумевающим видом. Пытался изобразить сочувствующую аудиторию, и она добавила:

— Я хотела, чтобы ты понял: заботит меня только полиция. Иногда кажется, больше у меня ничего другого и нет.

Будто мне надо это объяснять. День, когда меня турнули из органов, — один из самых черных в моей жизни. То и дело слышно, как говорят: «Я не то, чем зарабатываю на жизнь». Сразу видно, что они не из полиции. Уровень самоубийств среди копов в отставке выше крыши, потому что нельзя просто перестать быть копом. Все, что во мне есть, выросло из времен службы. Я так и не оправился после увольнения. Все катастрофы, одна за другой, коренились в той утрате.

— Я понимаю, — сказал я.

Подождал, пока она дозреет сказать, что хотела. Затем:

— За мной следят.

Я не знал, чего ожидать, но это застало меня врасплох. Не сразу осмыслил, потом сказал:

— Рассказывай.

Она сморщилась, чуть не зажмурилась — ей требовались нечеловеческие усилия, чтобы об этом рассказать.

— В последние недели я чувствую слежку. Потом ночные звонки, никто не отвечает, а когда набираю 1471, вызов заблокирован. Моя квартира — в ней кто-то побывал. Ничего не взяли, просто кое-что передвинули по мелочи. А вчера пришло вот что.

Она достала из джинсов сложенный конверт. Я изучил — ее имя и адрес (на ирландском), отправлено в Голуэе предыдущим днем. Я достал единственный листок, прочитал

Молись

Сука

И все.

И первой мыслью было:

«Коди?»

Неужели он морочит голову и мне, и Ридж?

9

Атеизм свидетельствует о силе ума, но лишь до известной степени.

Паскаль, «Мысли», 225

Июль 1968, «Австралийский католический реестр», отец У. Данфи

Было бы чрезвычайно глупо отрицать, что многие священники — возможно, даже большинство, — стар и млад, весьма озабочены своим положением в Церкви. Священник считает, что больше не имеет власти. Его прежнее общественное положение в пастве потеряло немалую долю блеска.

Я пригляделся к конверту, но он больше ни о чем не говорил.

— Есть догадки, кто это может быть?

Она покачала головой. Подмывало сказать: «Я попрошу своего коллегу разузнать».

Но она была слишком потрясенной для шуток. Я не понимал, чего она хочет от бывшего алкоголика, только что из дурки. Впрочем, и этого не сказал, продолжил так:

— Может, я пару дней присмотрю за твоим домом, проверю, вдруг кто появится?

Она посмотрела на меня, спросила:

— А ты можешь? Это же как вернуться на прежнюю работу, а для тебя это большая травма.

Тут не поспоришь, и я ответил:

— Я буду только наблюдать. Будет наводка — скажу тебе, дальше действовать будешь ты.

— Еще как, сука, буду.

Ее напор ошеломил нас обоих. Ридж, не понаслышке знакомая со вспышками гнева, редко срывалась на мат и теперь зажала рот, словно сдерживала целый поток, потом сказала:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не люблю, когда страшно.

Я чуть не рассмеялся, но взял себя в руки, спросил:

— Брось, Ридж, а кто любит?

Она взяла кофейник, покачала, налила себе, покружила чашку и вернула на стол.

— Ты хоть представляешь, каково мне, женщине, в полиции? В их пиаре сплошной позитив о том, что мы неотъемлемая часть. А на самом деле мы с подозреваемым никогда не встречаемся с клюшкой наперевес в темном переулке, чтобы «порешать по старинке».

Побывав на обоих концах клюшки, как в переулках, так и вне их, я спросил:

— А ты этого хочешь? Поймать какого-нибудь гада в подворотне, преподать урок хоккея?

Она даже не стала отвечать, продолжила:

— А уж о гомосексуализме и говорить нечего. Борюсь с дискриминацией каждый божий день — бангарды еще хуже мужиков. Но я такая, какая есть; чем хочу заниматься. Если меня будут пугать еще и вне работы, я не смогу продолжать.

Я решил, что сейчас не время комментировать ее ориентацию, и спросил:

— А почему ты так уверена, что угрозы не связаны со службой?

Она с ужасом посмотрела на меня:

— О нет, тогда я вообще не выдержу. Он не может быть из полиции, понял? Не может быть гардом.

Я не стал придираться, сказал со всей уверенностью, которой у меня не было:

— Я разберусь.

Когда она оживилась в ответ, добавил:

— И вообще, к кому еще ты можешь обратиться?

Решив, что капелька взаимности не повредит, достал листок с тремя именами от отца Малачи, положил на стол, спросил:

— А можешь пробить для меня этих ребят?

Она с недоверием взяла список:

— Ты же не… ты над чем-то работаешь.

Я ничего не выдал на лице, возразил:

— Нет-нет, просто обещал другу их проверить, это по вопросу страховки.

Она не повелась, сказала:

— Ты для этого не готов.

Я потянулся за списком, огрызнулся:

— Ладно, забей.

Она сложила бумажку:

— Посмотрим, что найду.

Чтобы сменить тему, рассказал о миссис Бейли, наследстве, жилье на Мерчантс-роуд. Она позволила себе слабую улыбку, сказала:

— Заслуживаешь же ты чего-то хорошего в жизни.

Удивила — ничего теплее я от нее еще не слышал.

— Мне приятно, что ты рада.

Она уже вставала, готовая уходить, и я почувствовал, что наши отношения наконец начали понемногу куда-то продвигаться.

— Я не сказала, что рада, — ответила она. — Я сказала, что ты это заслужил. Но видит Бог, ты это не заработал.

Как я сказал… понемногу.

Ридж снимала дом в Пальмира-парке, по дороге в Солтхилл. Я не знал, сколько смогу наблюдать за домом незамеченным. Если сидеть в машине, рано или поздно кто-нибудь да вызовет полицию. Торчать прямо на улице — не вариант. Напротив был дом с табличкой «гостиница». Решил рискнуть, позвонил в дверь. Открыла старушка лет шестидесяти, приветливая и скромная. Я-то оделся на выход — блейзер, белая рубашка, галстук, — сказал ей, что пробуду в городе неделю, есть места?

— Вас послал Господь, — ответила она.

Явное преувеличение, но все же в мою пользу. Я спросил:

— Много клиентов?

Она воздела очи горе, ответила ирландским выражением:

— Когда кончаются скачки, мы на Квир-стрит.[24]

Ирландцы произносят «квир» как «квэйр», и это никак не связано с геями — чисто ради звучания, чтобы придать округлость и полноту. Нам нравятся слова на вкус — покатать их во рту, дать им расцвести в полную силу.

Я поступил по-умному: достал кошелек, сунул ей деньги в руки, сказал:

— Подыщете комнату с видом на улицу?

Она уставилась на деньги, сказала:

— Берите какую хотите, у нас не было ни единого грешника с воскресенья.

Теперь каверзный момент. Я попробовал: