Брайан Гарфилд - Кто следующий? Девятая директива

В жаркой тесноте кабины я чувствовал идущий от винтовки запах ружейного масла. Над головой раздался щелчок. Кто-то открыл двери лифта на шестом и смотрел, наверное, нет ли кого в шахте или на крыше кабины. Там никого не было. Двери закрылись. Замечательное качество — скрупулезность. Но я тоже подготовился обстоятельно: днем ранее спустился на первый этаж и выкрутил потайной винт из главной рукоятки аварийного управления лифтом.

Первый из полицейских двинулся обратно к лестнице, и, когда остальные пошли следом, я опять взглянул на часы. Ломан вот-вот выйдет на связь. Пора. Хлопнули двери главного входа, ведущие на улицу, я подождал еще с полминуты, потом схватился за рукоятку и, подавив секундный страх, что она не сработает, подтянул лифт к шестому.

Часть своих товаров для комиссионки я мог запросто оставить в кабине. Все, что мне сейчас было нужно, — это коврик, тренога и винтовка. «Юпитеры» давали восьмикратное увеличение, «бальвар» же только пятикратное, но так как с рассвета биноклем я уже не пользовался — приучал глаза к прицелу, — то теперь полагался исключительно на оптику «бальвара»; именно через прицел я увижу его в последний раз.

Начался второй отрезок этого дня. Полицейский осмотр здания закончен, двери главного входа внизу закрыты. Накануне в штукатурке над дверью своей маленькой комнаты я ржавым гвоздем проковырял дырку. Сейчас туда я подвесил коврик. Этого будет достаточно. Коврик пригасит звук выстрела, а когда тот дойдет до первого этажа, его заглушат еще и входные двери. Грохот в основном примут на себя стены комнаты, потому что «хускварну» я установлю довольно далеко от окна, а остаточную звуковую волну поглотит и растворит наружный воздух. Из-за высоты окна над мостовой определить место, откуда стреляли, будет невозможно.

Вторая стадия была легче первой. Правда, меня тревожили последние сомнения, и разумом я пытался их подавить, но они отступили сами, как только я заметил первые признаки жизни в средней нише Пхра-Чула-Чеди. Положив винтовку на треногу для фотокамеры, я в течение тридцати минут трижды хорошенько прицелился. Черты его лица сквозь толщу горячего воздуха выглядели размытыми, но каждый раз, когда он замирал и не двигался, я спокойно держал перекрестье на цели, то есть на лице и голове. В нужный момент он будет абсолютно неподвижен, застынет в том же положении, что и я.

Сомнение, гложущее меня сильнее других, исчезло: рандеву состоится.

В первый раз Ломан подал голос в тринадцать ноль-ноль. С этой минуты задание приобрело в моем мозгу совершенно конкретные, реальные очертания, и я почти физически ощутил тяжесть того, что на меня навалилось. Предыдущей ночью, на складе воздушных змеев, я этого как-то не почувствовал. Ломан сказал по радио всего одну фразу:

«Он прибыл во дворец».

Вплоть до этой самой секунды девятая директива Бюро существовала только в теории, была не более чем учебной ситуацией, хотя и интересной, но лишенной всякого материального содержания. Персона казался не чем иным, как воплощением сопутствующего его положению официоза, этаким образцом общественного деятеля, исполняющего тягостные обязанности во благо человечества, абстрактным «представителем Большого Лондона» и «посланцем английского народа». И вот Лондон, только что бывший далеко-далеко, за тридевять земель от этого города с золотыми башнями и куполами, с муссонами и магнолиями, ворвался вдруг прямо на его улицы, теория материализовалась и обрела формы, а задание холодило душу, как холодит ладонь твердая, холодная сталь безжалостно взведенного затвора.

Глава 13

ОТСТРЕЛ

Будучи полностью изолированным от окружающего мира стенами маленькой комнаты в обреченном на снос здании, я поддерживал связь с действительностью с помощью транзистора и радиостанции. Поступило сообщение от Ломана, добавившее некоторые детали к информации радиопередач. В целом ситуация выглядела теперь следующим образом.

Прибытие Персоны в аэропорт «Дон Муанг» прошло без срывов. Он выглядел бодро и заявил, что счастлив видеть столько солнца. Многочисленные встречавшие — официальные лица и огромные скопления народа — с энтузиазмом приветствовали дорогого гостя; силы полиции пребывали в состоянии полной боевой готовности. Было официально подтверждено, что Персону сопровождают сотрудники особого отдела Форсайт и Джонс. Принц Раджадон был среди встречающих, следовательно, не оставалось сомнений в том, что он займет свое место в машине рядом с высокопоставленным представителем Ее Величества. До сведения широкой общественности довели также детали формирования кортежа: его возглавят десять мотоциклистов от бангкокской «Метрополитен полис», в королевском автомобиле поедут Персона, принц Раджадон, посол Великобритании, первый советник посольства и двое телохранителей из королевской свиты, во второй и третьей машинах — министры, придворные и офицеры безопасности. С каждого фланга автомобильной процессии поедут еще по шесть мотоциклистов, а замыкать кортеж будет арьергард из пятнадцати полицейских, тоже на мотоциклах, и все будут вооружены.

За некоторое время до осмотра здания, в котором я находился, Ломан передал повторное сообщение, и впервые я почувствовал в его голосе волнение.

«Кортеж только что выехал из дворца и направляется к северу в сторону Раджамноэн-Централ-авеню».

С этого момента начался самый неприятный период ожидания. Для меня он был прерван полицейским осмотром здания, но как только я вернулся обратно в комнату и подвесил на дверь коврик, ничего, кроме как ждать, мне не оставалось.

Ломан опять подал сигнал. Я переключился на прием.

— Слышишь меня, Квиллер?

Волнение в его голосе сменилось испугом. Очевидно, он подумал, что радиосвязь может отказать.

— Слышу. Говори.

— Все в порядке? — Черт, чешет как по учебнику.

— Да. Полиция провела досмотр. Все в порядке, сейчас я один и у меня все готово.

Последовало короткое молчание, после которого голос Ломана зазвучал увереннее.

— Пять минут — остановка у Дома Правительства. Следующая — в посольстве.

Я подтвердил конец связи и перевел рацию в режим ожидания.

Поднимающийся вверх теплый воздух доносил с улицы шум толпы, казалось, внизу ожил огромный птичник — пронзительное женское многоголосье сливалось с милым щебетаньем детей и по-птичьи беззаботными переливами рожков и дудочек. Не слышать звуков несущихся автомобилей было непривычно. К окну я больше не подходил.

Приложив глаз к окуляру прицела, я сразу же заметил движение в средней нише. Он по-прежнему был в очках; без них я его еще ни разу не видел. Интересно, что он чувствует? Он — профессионал, он делал это и раньше, но сейчас на кону стояло полмиллиона, а для него это важно. Конечно, будет время для второго и даже для третьего выстрела, даже если у него тоже затворный механизм, но главный и самый ценный — это первый, потому что его делаешь не спеша, медленно и уверенно преодолевая сопротивление пружин. На второй или третий повлияет сознание того, что промахнулся; создается нервная блокада, которую нелегко преодолеть, — целиться нужно лучше, а не так же, как в предыдущий раз.

Но он не промахнется. Он — Куо. Монгол Куо.

Нам будет отпущено секунд десять — и он, и я в эти секунды обязаны сделать свое дело.

Снова сигнал. Снова: «Прием».

— Слышишь меня, Квиллер?

— Слышу. — Говори.

— Кортеж прибыл в посольство. Пробудут пятнадцать минут. Через десять минут — то есть с пятнадцати тридцати пяти, я хочу, чтобы ты находился постоянно в режиме открытого приема. Подтверди.

— С пятнадцати тридцати пяти нахожусь в режиме открытого приема.

Я отключил его. Мне не понравился его голос. И это было непросто искажение в динамике; это был испуг, с трудом сдерживаемый крик, сквозивший в каждом произнесенном им слове.

Да, это будет не более чем десять секунд, — время, когда Куо и я должны сработать. Начнется с момента появления головных мотоциклистов на Линк-роуд и закончится, когда последний из автомобилей скроется за деревьями в садах храма. Говоря точнее, этот промежуток времени для меня — но только для меня — укорачивается вдвое, потому что я буду ждать, пока он не поднимет оружие и не приготовится. Я так решил, не советуясь ни с каким Ломаном, да что там Ломан — решил и все, вообще ничем не руководствуясь. Правила приличия. Честь обязывает. M'sieur, tikej lepremier.[43] Или попытайтесь.

Гул толпы, казалось, проникал мне под кожу. Хотелось подбежать к окну, выглянуть и еще раз увидеть, как дорога внизу уходит вдаль и поворачивает, как ее окаймляют по обе стороны яркие шелка, цветы и парасоли. Но к окну подходить нельзя.