Покойник в кювете - Станислав Николаевич Савицкий

кого в дом впустила и не горюет о потере.

— Согласен. Как всегда, ты права.

— Не подлизывайся.

Сообщение о том, что Смагин уголовник, Анна Тимофеевна встретила спокойно.

— А я знала об этом, — сказала она.

— Вот как, — удивился Никита. — И вас это не смутило?

Анна Тимофеевна вздохнула.

— Чего не бывает по молодости.

— То есть как по молодости? — не понял Никита.

Хороша молодость! На пороге шестого десятка.

Оказалось, Никита думал о последней отсидки Смагина, Анна Тимофеевна о первой.

— Что поделаешь, ребенок вырос в неполной семье, — с грустью в голосе начала она свой рассказ. — Мать-одиночка с утра до вечера гнула спину на работе, вот и стала улица воспитателем у мальчишки. А там дурная компания. Дурное влияние и неустоявшаяся психика ребенка в подростковом возрасте помноженная на ложно понятую романтику…

Красиво говорит, позавидовал Никита, привыкший к скупой на слова в колонке уголовной хроники и к чеканному слогу.

— Коротко говоря, летом ночью залезли в распахнутое окно. Ведь распахнутое окно так соблазнительно для людей, склонных к криминалу. Причем залезли другие. Он, что называется, стоял на стреме. Но это Юру не спасло от колонии. Но после ни-ни.

— Одним словом, перевоспитался, — усмехнулся Никита.

— Именно, — подтвердила вдова.

— А с чего это вдруг Юрий Петрович решил вам покаяться в грехах своей юности?

— Я как увидела у него наколки на руках и груди, так и спросила, откуда они взялись.

— И он вам сразу все выложил.

— Нет, не сразу и неохотно. Ему до сих пор было стыдно за грехи молодости. Такое не забывается никогда. А в колонии, вы сами понимаете, свои законы. Как юнец мог им противостоять? Вот отсюда и наколки.

— А что за наколки? — поинтересовался Никита.

— Обычные для людей этого круга. «Не забуду мать родную» и «Нет в жизни счастья».

— Да, малохудожественное тату, — согласился Никита. — Ну да ладно. С молодостью все ясно. А с недавним прошлым надо еще разобраться. Он вам о нем ничего не рассказывал?

— А что с ним? — насторожилась вдова.

— А то, что три месяца назад он вышел из заключения, где отбывал срок за грабеж.

— Ой…

— За ним числится не одна отсидка и, стало быть, не одно преступление, — продолжил Никита.

Он не видел, как в Москве стоявшая до того вдова как подкошенная села на стул.

— Так что, Анна Тимофеевна, вам не о чем и, главное, не о ком жалеть.

Ответом в трубке было молчание.

— Всего вам хорошего в дальнейшем, — пожелал Никита вдове, вспомнив про аппетитные пирожки домашнего приготовления.

— Все правильно, — согласилась Светлана, когда он повесил трубку. — А теперь о твоих вопросах полиции. Мы ими займемся завтра. У нас появился новый архивариус. Вполне симпатичный дядечка. Отзывчивый и, главное, мне кажется, ему самому интересно во все вникать и в чем-то копаться. Может, у него в архиве найдется какой-нибудь материал на твоего Смагина.

— Этакий скрупулезный зануда, — проворчал Никита, вспомнив Горыныча. — Не представляю себе, какая информация может быть в управе на бандита.

— Вот и разберемся завтра. Должна же я хоть как-то поучаствовать в твоем расследовании.

Светлана не смогла сдержать улыбку. Никита недовольно хмыкнул.

— В общем, так: завтра придешь в Управу за полчаса до обеда. Я договорюсь с архивариусом о встрече.

— А полчаса не много?

— Но не пять же минут! Хотя для твоих вопросов… Всё, хватит о Смагине. А вообще, Ники, берись за ум и отнесись к работе серьезно. Ты уже не мальчик. Пора думать о будущем. У нас в Управе для тебя есть шанс сделать карьеру.

— Каким это образом? — спросил он.

— Ах, Ники, Ники, всему приходится тебя учить, а ведь ты уже не мальчик. Для начала заведи дружбу с непосредственным начальником.

— Дружбу с Акимычем?!

— А почему нет? От него в большей степени зависит твое продвижение по службе, чем ты думаешь. Видишь, он курит, и ты выйди в коридор покурить.

— Да он все время курит.

— А тебе-то что?

— Действительно, его легкие, не мои.

— Поговори с ним о работе, посоветуйся. Только аккуратно. Так, чтобы он не подумал, что ты на него хочешь свалить часть своей работы. Это начальство не любит.

— Понял.

— Ну а раз понял, так пойдем ужинать. А завтра марш в управу на свидание с архивариусом. Я его подготовлю.

Глава 10

Городская управа находилась в здании из красного кирпича в четыре этажа, напоминавшем исторический музей в Москве. Построено оно было в начале ХХ века для городской Думы. Самым примечательным в нем были два пандуса по обе стороны от парадного входа с колоннами и тяжелыми дубовыми дверями. Очевидно, господа депутаты городской Думы имели обыкновение являться на заседания, подъезжая в каретах.

Долгое время оно было архитектурной доминантой района, пока его не окружили блочные дома массовой застройки в пять и девять этажей. Тем притягательнее оно стало казаться, выделяясь на фоне блеклых домов своей индивидуальностью.

На входе Никиту остановил охранник. Никита предъявил удостоверение сотрудника Вестника, и охранник, пробежав глазами заявочный список на допуск в здание на этот день, сказал: «Проходите».

— А где у вас архив? — спросил Никита.

— Вон там, — охранник показал на дальний угол вестибюля, — по ступенькам вниз. Не заблудитесь.

— А вдруг? — съехидничал Никита.

— Просто невозможно. Упретесь в дверь.

Никита прошел мимо парадной лестницы из мрамора, ведшей на второй этаж в зал заседаний, спустился на семь ступенек и оказался перед железной дверью, освещенной одиноко висевшей лампочкой без абажура. Здесь было прохладно и пахло сыростью.

Никита постучал. Из-за двери донесся приглушенный голос:

— Войдите.

Он ожидал увидеть старичка с взъерошенными волосами и колючим, въедливым взглядом за толстыми стеклами старомодных очков в круглой металлической оправе, напоминавшей обычную проволоку. Но ему навстречу шел моложавый мужчина лет пятидесяти с небольшим, среднего роста и сухощавый, в белой сорочке и в галстуке. Правда, очки у него действительно были, но в роговой оправе и смотрелись солидно. Светлана стояла поодаль, чуть улыбаясь. Несмотря на улыбку, в ее позе чувствовалась напряженность. Словно она боялась, что Никита может выбросить какой-нибудь фортель.

Никита почувствовал себя слегка сконфуженным. Архивариус протянул руку и представился:

— Владимир Михайлович Гусев. Архивариус. А вы, насколько я понимаю, Никита Константинович Хмельнов.

— Просто Никита, — скромно отрекомендовался Никита Константинович.

Не Хмель же, в конце концов, как обычно его зовут близкие друзья.

— Ну так, просто Никита, что вас интересует? Насколько я понимаю, у вас есть ко мне вопросы в рамках моей компетентности. Пройдемте на мое рабочее место, — сказал архивариус и показал на заваленный бумагами и папками огромный стол, чудом сохранившийся от Думы после