Дожить до весны - Влада Ольховская

А то, что сестра еще и глаз себе выковыряла… Так пусть спасибо скажет, что он не дал ей выковырять второй!

Вряд ли сама Фрейя разделяла его точку зрения, она-то по привычной схеме обвинила его во всем на свете. Но ее истерики не имели значения до тех пор, пока ее успешно сдерживали стены и решетки клиники.

– Что странного в фамилии? – удивился Гарик.

– Я не сказала «странная», я сказала «подходящая». Учитывая, как долго вы не могли его найти…

– Я пришел в эту сферу из-за матери, – рассказывал между тем Игнат с подходящей фамилией. – Мне было восемнадцать, когда она заболела, так что гадать, куда я пойду учиться, не пришлось. Я наивно верил, что именно я ее спасу, что никому больше не придется проходить через подобное… Не то чтобы я ожидал, что она будет зависеть от моих открытий. Нет, к лечению приступили немедленно. Но видел я и то, что лечение не помогало… У мамы было две формы рака. Так иногда бывает. Мы вместе прошли весь тот ад, который знаком многим онкопациентам и их близким – бесконечные очереди, хамство некоторых врачей, безразличие… Я видел, как это добивало ее, и я надеялся как можно скорее найти тот самый препарат, который подарит ей счастливую, полноценную жизнь.

– И как, нашли? – с улыбкой уточнил ведущий. Хотя с учетом того, что собеседник говорил о матери в прошедшем времени, мог бы поубавить привычный градус дебильной жизнерадостности.

– Нет, я… Не успел. Маме становилось все хуже, но она не сдавалась до конца – и это уже очень много. Я не представляю, как она это делала. Сквозь боль, сквозь страдание улыбаться… Мне казалось, что за одно лишь это она заслуживает спасения, выздоровления…

– Типичная ошибка восприятия, – проворчал Гарик. – Считать жизнь историей, где есть логика и мораль…

– Разве ты на его месте не думал бы так же? – изумилась Майя.

– Тоже думал бы. Это защитная реакция психики. Но на его месте я не пожелал бы оказаться никому.

– В какой-то момент стало ясно: мама умрет, если не включить ее в программу тестирования экспериментального препарата, – продолжил Игнат. – Хорошо, что к тому времени я закончил обучение, у меня появились какие-никакие связи… Я сумел добыть ей место в программе. Она так радовалась – и я радовался вместе с ней. Это было первым моим по-настоящему значимым поступком для нее… Радость была недолгой. Потом, из-за политических разногласий, не связанных с медициной, программу свернули. Они просто взяли и ушли… Бросили людей, как подопытных животных.

На этом моменте Игнат все-таки не выдержал, взял паузу, прикрыл глаза. Гарик ожидал, что он и вовсе попросит сделать перерыв в интервью, но он быстро взял себя в руки.

– Им было плевать на то, что люди уже получили первые дозы – дозы их препарата! Лечение прерывать было нельзя… Но они даже не подумали об этом, им не терпелось проявить гражданскую позицию или выслужиться перед кем-то… Я не знаю. В итоге мать сгорела за пару дней у меня на руках, и таких дней и в аду не видели… Но она успокаивала меня! Не я ее – она меня! И тогда я пообещал себе и ей, что найду замену тому препарату. Это было непросто, но… В итоге я могу сказать, что это удалось благодаря двум людям, и этим людям я буду посвящать любые благодарности за дальнейший успех. Первый человек – моя мать, Наталья Незаметная, второй – Вадим Мельников, который поверил в меня и мою идею.

Гарик все-таки не выдержал, выключил. Как-то предательски защипало в глазах, наверняка из-за пыли, но не хотелось, чтобы Майя напридумывала тут лишнего.

– Что с ним будет дальше? – спросила Майя. Она как раз шмыгать носом не стеснялась.

– Без поддержки он не останется. Да, фонду, который основал Мельников, каюк – роль личности в истории и все такое. Без его энтузиазма ничего не будет, деньги слишком легко разворовываются. Но на исследования «Инкогнита» уже обратили внимание. Скорее всего, через год-другой на территории России препарат будет.

– Главное, чтобы его не поглотила какая-нибудь другая фармацевтическая компания!

– Не думаю, что этот парень позволит, – задумчиво отозвался Гарик. – Не все люди продаются и не всем нужно как можно больше денег. Некоторым нужно достаточно – для мирной спокойной жизни. Как по мне, эти самые счастливые.

Майя собиралась сказать что-то еще, но разговор прервал телефонный звонок. Номер на экране отобразился неизвестный и городской.

– У тебя не стоит защита от спама? – нахмурилась Майя.

– Я недостаточно добр, чтобы спасать от себя мошенников, – хмыкнул Гарик. На вызов он все-таки ответил: – Слушаю.

– Телефонный звонок по вашему заказу, – сообщил бесстрастный женский голос. – Желаете ответить?

– Желаю, чтобы хоть кто-то выполнял свою работу нормально. Ей нельзя звонить. Нельзя делать это ночью, днем, по праздникам и в костюме белого кролика. Если она это все-таки сделала, значит, наша любящая мамочка запекла в яблочный пирог крупную купюру и передала его в корзинке с гостинцами дочурке. Дочурка пирог заглотила, потому что челюсти у нее как у пираньи, купюру откашляла и сунула в чью-то потную лапку – и вот у нее минутка общения. Но – нет, и это в ваших же интересах.

– Не уверена, что понимаю…

– Что тут понимать? Еще раз схема с потной лапкой повторится, и вы будете за моей сестрой не присматривать, а соседствовать с ней.

Женщина бросила трубку. Гарик не сомневался, что она больше не позвонит, но позвонит кто-то еще, Фрейя умеет быть настойчивой, а кое-кто по мнимой доброте не прекратит снабжать ее средствами для этого.

И тут можно расстроиться, но… Гарик перевел взгляд на заметно встревоженную Майю и улыбнулся ей. Расстроиться можно будет потом, когда повод возникнет. Сегодняшний день ему вполне нравился.

– Можешь снова открыть то интервью? – спросил он.

– Конечно, а зачем?

– Хочу посмотреть, завели они новый счет для финансовой поддержки или нет. Мне нужно куда-то пожертвовать наследство моей сестры!

Эпилог

Таиса не сказала, что ей нужно, но догадаться было несложно – Матвей умел различать ее интонации. Если бы ей срочно требовалась помощь, она бы просила по-другому, теперь же она задумала нечто такое, что ей наверняка представляется в равной степени гениальным и милым, а для него, скорее всего, окажется напрасной тратой времени. Еще год назад он бы уверенно отказал ей – и неразрешенная интрига его потом не терзала бы.

А теперь он согласился. Без энтузиазма, однако это не имело большого значения, для Матвея принципиальным был сам факт