Александр Войнов - Наследник Агасфера

Труп Распутина замотали в бархатные шторы, вывезли из дворца Юсупова на автомобиле подоспевшего князя Дмитрия и сбросили с моста на Малой Невке.

Новость о смерти Распутина разлетелась мгновенно. На льду, возле полыньи, полиция нашла калошу «старца». Труп подняли водолазы. Правая рука покойника была поднята вверх, большой указательный и средний пальцы были сложены щепотью и сохраняли положение крестного знамения.

Тело Распутина отпевали в Чесменской богадельне, находившейся рядом с Царским Селом. Хоронили его тайно в Царскосельском парке. Ходили слухи, что весной прах убиенного раба божьего Григория перевезут на родину в село Покровское. Но в феврале грянула революция. Монархия пала, а император всея Руси Николай II стал скромно именоваться полковником Романовым.

Впереди у бывшей царской семьи были изгнание и страшная трагедия Ипатьевского особняка.

Судьбу Пуришкевича тоже нельзя было назвать счастливой. После Февральской революции он требовал разгона Советов и введения военной диктатуры. После Октябрьского переворота, когда к власти пришли большевики, он организовал контрреволюционный заговор, с целью восстановления монархии, который посредством великого князя Дмитрия Павловича финансировала царская семья.

Восстание было подавлено в самом начале, и Пуришкевич оказался в Петропавловской крепости, где не потерял мужество и вел себя достойно. В камеру он потребовал бумагу и чернила. Из-под его пера вышла ода под названием «Песнь непокоренного духа». Приговор Петроградского военного трибунала был неожиданным. Пуришкевича приговорили к четырем годам общественных работ при тюрьме. В апреле у него заболел сын, и Дзержинский под честное слово отпустил его на свободу. Спустя некоторое время он, прихватив золото и драгоценности, полученные им от Романовых, с семьей бежал к Деникину. По дороге на Кавказ, на глухом полустанке, их поезд был разграблен махновцами. Вместе с драгоценностями и прочими скрабом головорезы из отряда Лютого экспроприировали у Пуришкевича и распутинскую ладанку, так талисман в очередной раз поменял владельца. Чудом оставшись в живых, но без средств к существованию, Пуришкевич пробрался к Деникину, где вскоре умер от сыпного тифа.

Второй непосредственный участник убийства Распутина, князь Феликс Феликсович Юсупов вместе с женой Ириной бежал к своему отцу в Париж. Перед падением монархии старший Юсупов предупредительно перевел все свое состояние в европейские банки и ни в чем не знал нужды. В Париже Юсупов издал мемуары под названием «Как я убил Распутина». Он прожил долгую жизнь и умер своей смертью.

Великий князь Дмитрий Павлович Романов после революции эмигрировал в Англию, где одно время возглавлял «Союз русских монархистов».

Поручик Сухотин воевал против красных в армии адмирала Колчака.

После разгрома белого движения на востоке России он бежал в Харбин, а оттуда в Японию, где долго работал портовым грузчиком. Нанявшись матросом на судно, идущее в Америку, он нелегально попал в США, и ему улыбнулась удача. Будучи хорошим наездником, он давал уроки верховой езды, где познакомился с дочерью текстильного магната, которой не терпелось вступить в законный брак. У Сухотина не было ничего, кроме военной выправки, хорошего воспитания и чести. Но этот капитал он использовал сполна.

Глава 12

ИСИДОР ЛЮТЫЙ

Конный отряд Исидора Лютого, насчитывающий до двухсот сабель, с боями прорывался в направлении Гуляй-Поля для соединения с армией Батьки Махно. Отряд Лютого являлся составной частью повстанческой армии, но в основном действовал самостоятельно. В соответствии с анархистской идеологией Кропоткина и Бакунина, Лютый не признавал прямого подчинения Нестору Ивановичу, но, учитывая авторитет и влияние Махно в анархистской партии «Хлiб i вiльна праця», членами которой они оба состояли, считался с его указаниями. Вчера он с вестовым получил приказ срочно прибыть в Гуляй-Поле.

«Не ко времени Нестор к себе зовет, — подумал Лютый, вспоминая вчерашний налет на поезд с беженцами, почти не оказавшими сопротивления,-много можно было добра нажить»

Пришпорив гнедого жеребца, Лютый проскакал вдоль растянувшейся колонны всадников и легких тачанок, запряженных четверками сытых лошадей. Дождавшись, когда голова колонны достигнет самого низа пологой балки, он зычным голосом приказал:

— Всем спешиться! Лошадей не распрягать! Командира разведки ко мне!

Команда Лютого эхом пронеслась по цепи.

— Вышли конный разъезд, — приказал он подскакавшему усатому молодцу. — Пусть проверят, чья в селе власть и нет ли в нем неприятеля.

С сумерками отряд Лютого вошел в село. Бойцы сноровисто располагались на ночлег под соломенными крышами белых мазанок. Лошадей расседлали, не снимая уздечек, привязали во дворах к коновязи и засыпали в деревянные лотки овса. Деревенские собаки, за годы гражданской войны привыкшие к неожиданному появлению большого количества лошадей и людей, лаяли мало и неохотно.

Лютый, выбрав хату победнее на краю села, рукояткой нагайки постучал в окно.

— Принимай гостей, хозяин!

После повторного стука дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался сгорбленный годами, одетый в белье и обрезанные валенки седобородый старик, держащий в руках керосиновую лампу.

Исидор взял лампу из рук хозяина и прошел в хату. В сенях в нос ударил запах прелых козьих шкур, прокисшего молока и кошачьей мочи.

— Ты чего, старый, хату не проветриваешь? — недовольно спросил он вошедшего хозяина.

— А нащо її провітрювати? — ответил хозяин. — Треба тепло берегти.

— Стели на полу у окна, — приказал Лютый ординарцу. — А сам заведи тачанку с грузом, что с последнего поезда отбили, во двор и не спускай с нее глаз. Отвечать за нее будешь головой.

Лютый поставил карабин и шашку у изголовья, задул лампу и, завернувшись в бурку, моментально уснул. Однако спать пришлось недолго. Его разбудил сильный стук в дверь. Стряхнув с себя сон, Лютый услышал пулеметную стрельбу. Схватив оружие, Исидор выскочил на улицу.

— В чем дело? — спросил он пробегавшего мимо повстанца.

— Австрийцы наступают.

Нападение на село австрийского карательного отряда, усиленного добровольцами — немецкими колонистами, было неожиданным. Каратели взяли село в кольцо. Из темноты ночи пулеметным и оружейным огнем они расстреливали мечущихся в панике повстанцев и готовились к конной атаке.

Основная часть анархистов сбилась на сельской площади и, поставив тачанки в кольцо, отчаянно отстреливалась. Лютый бегом вернулся во двор. Ординарец, взяв коренника под уздцы, выводил тачанку на улицу. Увидев бегущего Лютого, он остановился, ожидая приказания.

— С юга стрельбы не слышно! — прокричал Исидор. — Скачи во весь дух! Может, прорвешься. В трех верстах в Стрелкоом есть монастырь. Спросишь настоятеля. Он мой двоюродный брат. Отдашь груз только ему!

Ординарец вскочил на тачанку и, хлестнув лошадей, скрылся в ночной мгле.

Отряд Лютого был почти полностью разгромлен. Сам Исидор, пытаясь с группой повстанцев вырваться из кольца, в конном бою зарубил троих кавалеристов, но был застрелен австрийским унтер-офицером.

Глава 13

ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО — ХАЛВА

Лет десять назад Свисту не повезло. После суда он пошел этапом в колонию строгого режима в Абакане. За полгода до этого в лагере был бунт. Зэки дотла сожгли тарный цех на промзоне, разграбили лагерный магазин и взяли заложников из числа вольнонаемных. Бунт был жестоко подавлен. Организаторов «раскрутили», добавив срок, и свезли на особый режим. Старый «хозяин» отправился на пенсию, его место занял подполковник внутренних войск по кличке «Людоед».

Новый «хозяин» начал со строительства подземного БУРа и шизо. Нарушителей режима содержания он пачками отправлял на «крытую». Посылки и передачи были отменены, а в ларьке не было ничего, кроме шнурков, конвертов и зубного порошка. Чай, сало и сигареты можно было достать только на промзоне, куда каждый день заезжали за готовой продукцией грузовики с воли. Вольнонаемные шоферы за двойную цену охотно завозил и все необходимое. После окончания работы зэки выстраивались по отрядно и через ворота пятерками возвращались на жилую зону. На вахте их тщательно обыскивали. И только бригада «дырявых», шедшая в самом конце колонны, избегала этой участи. Охранники знали, что любая вещь, побывавшая в руках у «петуха», по лагерным законам считалась «законтаченной», и никто не должен был к ней прикасаться. Конвой обыскивал «неприкасаемых» вяло и неохотно. Бригада «дырявых» работала на шлифовке. На войлочных кругах они шлифовали фурнитуру для мебельного комбината. Эта работа считалась самой вредной. Зеленая шлифовальная паста въедалась в кожу, ее невозможно было отмыть, и «дырявые» издали походили на негров.