Жорж Сименон - Мегрэ и старики

— Сюда, пожалуйста, месье Мегрэ…

Разумеется, на этот раз перед комиссаром воистину оказался старец, к тому же в не слишком хорошей форме. Обонне-отец, часто моргая глазами, восседал в кресле с высокой спинкой, и вид у него был такой, словно его только что разбудили.

— Говорите погромче… — посоветовал сын перед тем, как уйти.

Когда-то месье Обонне был очень толстым. Он и сейчас сохранил некоторую полноту, но тело его стало дряблым, всюду висели складки. Одна нога была в ботинке, а другая, с распухшей лодыжкой, — в войлочном шлепанце.

— Полагаю, вы пришли поговорить со мной о моем бедном друге?..

Рот его тоже одряб, и слова звучали нечленораздельно. Но, во всяком случае, из него не нужно было клещами вытягивать сведения: что-что, а поболтать он любил.

— Представьте себе: мы с Сент-Илером познакомились в Станисла… Когда же это было?.. Погодите-ка…

Мне семьдесят семь… Значит, прошло семьдесят лет с тех пор, как мы вместе учились в классе риторики…

Его прочили в дипломаты… Я же мечтал стать кавалерийским офицером… В те времена была еще кавалерия… Конники не пересели на мотоциклы… Но знаете ли вы, что за всю жизнь мне так и не довелось поездить верхом?.. А все потому, что я был единственный сын и должен был унаследовать дело отца…

Мегрэ даже не стал спрашивать, жил ли его отец в этом же самом доме.

— Сент-Илер еще в коллеже любил пожить, был бонвиваном — но, знаете, бонвиваном весьма редкого свойства: утонченным до кончиков ногтей…

— Полагаю, он оставил завещание у вас?

— Его племянник, маленький Мазерон, только что спрашивал меня об этом. Я уверил его…

— Племянник наследует все имущество?

— Нет, не все. Это завещание я знаю наизусть: сам его заверял.

— Давно?

— Последнее — лет десять тому назад.

— Предыдущие завещания чем-то от него отличались?

— Только в деталях. Я не смог показать документ племяннику, потому что он должен быть обнародован в присутствии всех заинтересованных лиц.

— И кто же эти лица?

— В общих чертах картина следующая: Ален Мазерон получает недвижимость на улице Сен-Доминик и большую часть состояния, которое, впрочем, не столь уж значительно. Жакетте Ларрье, экономке, завещана пожизненная рента, которая обеспечит ей безбедную старость. Что же до мебели, безделушек, картин, личных вещей, то Сент-Илер завещал их старинной приятельнице…

— Изабель де В.

— Вижу, вы в курсе.

— Вы знакомы с ней?

— Довольно близко. Еще лучше я знал ее мужа: он был в числе моих клиентов.

Не удивительно ли, что оба они избрали одного и того же нотариуса?

— Они не боялись, что могут столкнуться лицом к лицу в вашей конторе?

— До этого так ни разу и не дошло. Вероятно, они об этом даже не думали, да и сомневаюсь, чтобы это смутило их. Видите ли, даже если они и не стали друзьями, то не могли не уважать друг друга: оба были людьми чести, а кроме того, обладали отменным вкусом…

Даже слова эти, казалось, принадлежали прошлому!

В самом деле, давненько Мегрэ не доводилось слышать такое определение: человек чести.

А старый нотариус, погрузившись в кресло, тихо смеялся какой-то внезапно мелькнувшей мысли.

— Отменным вкусом, да! — повторил он лукаво. — Можно было бы добавить, что в некоторой области их вкусы сходились… Теперь, когда оба умерли, я не думаю, что погрешу против профессиональной этики, если кое о чем проболтаюсь, — тем более, что и вам, в силу вашего ремесла, подобает сдержанность… Нотариус — почти всегда доверенное лицо. А Сент-Илер, ко всему прочему, был моим старым другом и рассказывал мне обо всех своих похождениях… Более года они с принцем посещали одну и ту же любовницу, красивую полногрудую девицу, которая выступала в каком-то ревю на Бульварах…

Ни один из них так и не догадался… У каждого был свой день… — Старикан игриво подмигнул Мегрэ. — Эти люди умели жить… Уже много лет, как я не практикую; мой старший сын ведет все дела… Тем не менее я каждый день спускаюсь сюда, в кабинет, и продолжаю обслуживать старинных клиентов…

— У Сент-Илера были друзья?

— Его друзья — как мои клиенты. В нашем возрасте видишь, как ровесники умирают один за другим.

Думаю, в конце концов ему осталось навещать только меня. Он сохранил здоровые ноги и каждый день совершал прогулку. Он часто поднимался повидать меня, садился туда, где сидите вы…

— О чем же вы разговаривали?

— О былых временах, разумеется; более всего — о старых школьных приятелях. Я даже сейчас могу назвать вам большинство имен. Многие сделали громкую карьеру. Один из наших товарищей, к тому же не самый умный, бессчетное количество раз выбирался главой Совета — а умер он только в прошлом году. Другой стал членом Военной академии…

— Сент-Илер нажил себе врагов?

— Как бы мог он их нажить? В своей профессии он никого не оттеснил, как это часто бывает в нынешние времена. Все посты он получал, терпеливо дожидаясь своей очереди. И в мемуарах не занимался сведением счетов: потому-то их так мало читают…

— А семейство В.?

Нотариус изумленно воззрился на него:

— Ведь я уже рассказал вам, каков принц. Он, разумеется, был в курсе дела и знал, что Сент-Илер сдержит слово. Если бы не светские условности, я уверен, что Армана принимали бы на улице Варенн и, возможно, ставили бы для него прибор.

— Сын тоже знает?

— Разумеется.

— Что это за человек?

— По-моему, не такого масштаба, как его отец.

Правда, я знаю его меньше. Он кажется замкнутым: в наше время нелегко носить такое громкое имя. Светская жизнь его не интересует. В Париже он бывает мало. Большую часть года проводит в Нормандии с женой и детьми, занимается фермами, лошадьми…

— Вы встречались с ним в последнее время?

— Он придет завтра, вместе с матерью, для вскрытия завещания; таким образом, может получиться, что в один и тот же день будет решен вопрос одного и другого наследства.

— Принцесса не звонила вам сегодня?

— Еще нет. Если она прочтет газету или кто-то из знакомых сообщит ей новость, она, без сомнения, свяжется со мной. Но я до сих пор не могу понять, кому понадобилось убивать моего старого друга. Если бы убийство не произошло в его собственном доме, я бы поклялся, что его застрелили по ошибке.

— Полагаю, Жакетта Ларрье была его любовницей?

— Это не совсем точно. Заметьте: Сент-Илер никогда мне об этом не говорил. Но я хорошо его знал. Знал я и Жакетту в молодости, и она была очень хорошенькая.

Так вот: Арман редко пропускал хорошеньких девушек, без того чтобы не попытать счастья. В этом он был, если хотите, эстетом. А тут представился счастливый случай…

— У Жакетты есть родные?

— Я, во всяком случае, ничего о них не знаю. Если у нее и были братья и сестры, то готов поспорить, что они уже давно умерли.

— Благодарю вас…

— Полагаю, вы торопитесь? Во всяком случае, знайте: я всегда к вашим услугам. Вы тоже, кажется, честный человек, и я надеюсь, что вы поймаете негодяя, который это сделал.

И снова впечатление, будто ты погружаешься в глубины прошлого, в бесплотный мир. А когда выходишь на улицу и видишь перед собой живой Париж: девушек в облегающих брюках, снующих по магазинам; бары с никелированными стойками; автомобили, замершие перед красным сигналом светофора, — это сбивает с толку.

Он направился на улицу Жакоб, но сходил напрасно: дверь лавки была закрыта железной шторой, и на ней красовалось объявление в траурной рамке: «Закрыто по случаю кончины в семье».

Он несколько раз нажал на кнопку звонка, не получив ответа, затем перешел на другую сторону улицы и заглянул в окна второго этажа. Ставней на окнах не было, но изнутри не доносилось ни звука. Женщина с медно-рыжими волосами и пышной грудью промелькнула в сумраке картинной галереи.

— Если вы к месье Мазерону, то его нет. Около полудня я видела, как он сам закрыл все шторы, а потом ушел.

Куда он ушел, женщина не знала.

— Не очень-то он общительный…

Мегрэ конечно же навестит Изабель де В., но этот визит, несколько смущающий, комиссар все откладывал на потом: возможно, к тому времени удастся собрать больше сведений.

Редко случалось, чтобы люди до такой степени ставили его в тупик. Возможно, психиатр, учитель или романист, согласно перечню, приведенному в «Ланцете», могли бы лучше понять этих выходцев из другого столетия?

Одно было очевидно: граф Арман де Сент-Илер, милый, безобидный старик, по словам нотариуса, человек чести, был убит у себя дома кем-то, кого нимало не опасался.

Убийство с целью ограбления, случайное, безымянное и бессмысленное, исключалось: во-первых, из дома ничего не пропало; во-вторых, бывший посол спокойно сидел за своим столом, когда первая пуля, выпущенная с близкого расстояния, разворотила ему лицо.

Либо он сам открыл дверь посетителю, либо у того был ключ от квартиры, хотя Жакетта и утверждала, что существовало лишь два ключа: у нее и у графа.