Уилки Коллинз - Лунный камень

А когда это будет сделано, что тогда?

Тогда, мистер Фрэнклин, у меня будет двойное основание еще раз попытаться сказать вам слова, которых я не смогла сказать до сих пор. Во-первых, мне необходимо поговорить с вами до вашего отъезда, а не то я навсегда потеряю к тому случай. Во-вторых, меня успокаивает сознание, что если слова мои и рассердят вас, то ночная рубашка будет смягчающим обстоятельством. Если оба эти основания не дадут мне силы выдержать холодность, которая до сих пор угнетала меня (я говорю о вашей холодности со мной), то скоро придет конец и моим усилиям в моей жизни.

Да. Если я не смогу воспользоваться первым представившимся мне случаем, если вы опять будете жестоки со мной и это будет мне так же больно, как и раньше, я прощусь со светом, отказавшим мне в счастье, которое он дает другим. Я прощусь с жизнью, которую ничто, кроме вашей доброты, не может сделать для меня приятной. Не осуждайте себя, сэр, если это кончится таким образом. Но постарайтесь хоть немного пожалеть меня! Я позабочусь, чтобы вы узнали о том, что я сделала для вас, когда уже не буду в состоянии сказать вам об этом сама. Скажете ли вы тогда что-нибудь ласковое обо мне тем же самым кротким тоном, каким вы говорите с мисс Рэчел? Если вы это сделаете и если существуют духи, я верю, что мой дух это услышит и обрадуется.

Пора кончать письмо. Я довела себя до слез. Как же я найду дорогу к тайнику, если дам ненужным слезам ослеплять мне глаза?

Кроме того, зачем смотреть на вещи мрачно? Почему не верить, что все еще может кончиться хорошо? Я могу найти вас в хорошем расположении духа сегодня, а если нет, мне, быть может, это удастся завтра утром. Мое некрасивое лицо не похорошеет от горя — ведь нет? Почем знать… может быть, я исписала все эти бесконечные страницы попусту? Я положу их для безопасности (не надо упоминать сейчас о другой причине) в тайник вместе с ночной рубашкой. Трудно мне было, очень трудно писать вам это письмо! О, если бы мы только поняли друг друга, с какой радостью разорву я его!

Остаюсь, сэр, преданно вас любящая и скромная слуга ваша, Розанна Спирман».

Беттередж молча дочитал письмо. Старательно вложил его в конверт и задумался, опустив голову и потупив глаза в землю.

— Беттередж, — сказал я, — нет ли в конце письма какого-нибудь намека, который мог бы нам помочь?

Он поднял глаза медленно и с тяжелым вздохом.

— Тут нет ничего, что могло бы помочь вам, мистер Фрэнклин, — ответил он. — Послушайтесь моего совета и не вынимайте этого письма из конверта до тех пор, пока ваши теперешние заботы не прекратятся. Оно очень огорчит вас, когда бы вы ни прочитали его. Не читайте его теперь.

Глава VI

Я отправился на станцию пешком. Излишне говорить, что меня сопровождал Габриэль Беттередж. Письмо находилось у меня в кармане, а ночная рубашка была спрятана в саквояже — для того чтобы показать то и другое мистеру Бреффу в этот же вечер.

Мы молча вышли из дома. В первый раз, с тех пор как я его знаю, старик Беттередж не знал, о чем со мной говорить. Но так как у меня было что сказать ему, я сам начал разговор, как только мы вышли из ворот парка.

— Прежде чем уехать в Лондон, — начал я, — хочу задать вам два вопроса. Они имеют отношение ко мне самому и, думаю, несколько удивят вас.

— Если только они выбьют из моей головы письмо этой бедной девушки, мистер Фрэнклин, пусть они произведут на меня какое угодно впечатление. Пожалуйста, удивите меня, сэр, как можно скорее!

— Первый вопрос, Беттередж, вот какой: не был ли я пьян вечером в день рождения Рэчел?

— Пьяны? Вы? — воскликнул старик. — Напротив, это как раз ваш большой недостаток, мистер Фрэнклин, что вы пьете только за обедом, а уж потом — ни капельки!

— Но день рождения — день особенный. В этот вечер я мог изменить своим постоянным привычкам.

Беттередж с минуту раздумывал.

— Вы изменили своим привычкам, сэр, и я скажу вам, каким образом. Вы казались ужасно нездоровым, и мы уговорили вас выпить несколько капель коньяку с водой, чтобы подбодрить вас немножко.

— Я не привык к коньяку с водой. Очень может быть…

— Погодите, мистер Фрэнклин. Я знал, что вы не привыкли, и налил вам полрюмки нашего пятидесятилетнего старого коньяку и — стыд и срам мне! — развел этот благородный напиток целым стаканом холодной воды. Ребенок не мог бы опьянеть от этого, а тем более взрослый человек!

Я знал, что могу положиться на его память в делах такого рода. Следовательно, предположение, что я был пьян, оказалось совершенно неосновательно. Я перешел ко второму вопросу.

— До моей поездки за границу, Беттередж, вы часто видели меня, когда я был ребенком. Скажите мне прямо: не было ли чего-нибудь странного во мне после того, как я засыпал? Замечали вы когда-нибудь, чтобы я ходил во сне?

Беттередж остановился, секунду смотрел на меня и, покачав головой, пошел дальше.

— Вижу, куда вы метите, мистер Фрэнклин, — сказал он. — Вы стараетесь объяснить, каким образом краска могла очутиться на вашей ночной рубашке без вашего ведома. Но вы на тысячи миль от истины, сэр. Разгуливать во сне? Да никогда в жизни не делали вы ничего подобного!

Опять я почувствовал, что Беттередж должен быть прав. Ни дома, ни за границей — я никогда не вел уединенного образа жизни. Если бы я был лунатиком, сотни людей должны были бы заметить эту мою особенность и из участия ко мне предостеречь меня, чтобы я мог избавиться от этой болезни.

И все-таки я ухватился — с упорством, и естественным и простительным при подобных обстоятельствах, — за эти единственные два объяснения, которые могли бы объяснить ужасное положение, в каком я тогда находился. Заметив, что я не удовлетворился его ответами, Беттередж напомнил последующие события в истории Лунного камня, разбил мои надежды в пух и прах тотчас и навсегда.

— Допустим, ваше предположение правильно, и посмотрим, каким образом оно приведет нас к открытию истины. Если считать, что ночная рубашка является доказательством, — а я этому не верю, — вы не только перепачкались краской от двери, сами того не зная, но также и взяли алмаз, сами не зная того. Правильно ли я рассуждаю?

— Совершенно правильно. Продолжайте.

— Очень хорошо, сэр. Предположим, что вы были пьяны или, как лунатик, ходили во сне, когда взяли алмаз. Это объясняет то, что случилось в ночь после дня рождения. Но каким образом это объяснит то, что случилось после? Алмаз был отвезен в Лондон. Алмаз был заложен мистеру Люкеру. Разве вы сделали то и другое, сами того не зная? Разве вы были пьяны, когда я провожал вас в кабриолете в субботу вечером? И разве вы во сне пошли к мистеру Люкеру, когда поезд довез вас до конца вашего пути? Извините меня, если я скажу, мистер Фрэнклин, что это дело так расстроило вас, что вы еще не в состоянии рассуждать. Чем скорее вы посоветуетесь с мистером Бреффом, тем скорее выберетесь из безвыходного положения, в какое теперь попали.

Мы дошли до станции только минуты за две до отхода поезда.

Я торопливо передал Беттереджу мой лондонский адрес, чтобы он мог написать мне, если это будет нужно, обещал, со своей стороны, сообщить ему и мои новости. Сделав это и уже прощаясь с ним, я случайно взглянул в сторону лотка с книгами и газетами и увидел, что с хозяином лотка разговаривает странный помощник мистера Канди. В ту же минуту глаза наши встретились. Эзра Дженнингс снял шляпу. Я ответил на поклон и сел в вагон, когда поезд уже тронулся. Мне кажется, для меня было облегчением думать о совсем посторонних предметах. Как бы то ни было, когда я пустился в обратный путь, направляясь к мистеру Бреффу по делам столь для меня важным, я с удивлением — сознаюсь, довольно нелепым, — раздумывал, что видел человека с пегими волосами дважды за один день!

Я приехал в Лондон в такой час, что у меня не было никакой надежды застать мистера Бреффа в его конторе. Поэтому с вокзала я поехал прямо к нему домой в Гэмпстед и потревожил старого стряпчего, который один-одинешенек дремал у себя в столовой, с любимой моськой на коленях и с бутылкой вина под рукой.

Действие, произведенное моим рассказом на мистера Бреффа, лучше всего я передам, описав, что он стал после этого делать. Выслушав меня до конца, он приказал развести огонь, принести крепкого чаю в кабинет и велел передать своим дамам, чтобы они не тревожили нас ни под каким предлогом. Распорядившись таким образом, он сначала рассмотрел ночную рубашку, а потом стал читать письмо Розанны Спирман.

Прочитав письмо, мистер Брефф заговорил со мной в первый раз с тех пор, как мы заперлись в его кабинете.

— Фрэнклин Блэк, — сказал старый джентльмен, — это очень серьезное дело во всех отношениях. По-моему, оно касается Рэчел так же близко, как и вас Ее странное поведение теперь уже не тайна. Она уверена, что алмаз украли вы.